Последний танец за мной
Шрифт:
Здесь больных не было. Тут вообще никого не было – только однажды навстречу попалась толстая тетка со стопкой постельного белья. Она пискнула и прижалась к стенке. По потолку змеились какие-то трубы, иногда с них капало. По стенам бежали кабели. Мрамор под ногами сменился банальной плиткой советского производства. Зато ноги больше не скользили, и я смогла сократить расстояние.
Странно, но Бероев вдруг остановился. Я тоже притормозила, чтобы посмотреть, что он будет делать.
Бывший санитар замер на пороге какой-то комнаты. Гадкий мелкий мужичонка с острым носиком и прилипшими ко лбу
Я бросилась за ним. Страшный удар обрушился на мою голову, и мир погас.
Когда я снова обрела возможность видеть, надо мной был белый потолок с лампами дневного света и три рожи. Одна принадлежала, само собой, Бероеву. Вторая бывшему милиционеру Тарасику. А третья тому самому Захару, что когда-то работал охранником на зоне.
Мои руки и ноги были стянуты ремнями.
– Я же говорил, что ее можно взять! – хвастливо сказал Бероев. – А вы: «Надо готовить операцию! Так просто ее не завалить!» Ну, кто был прав?
– Ты, голуба, ты! – пробасил успокаивающим тоном Тарасик.
– Как Михалыч позвонил, я сразу понял – она сама нас найдет! – все никак не мог успокоиться санитар. – И бегать не надо – сиди и жди!
– Ты ж бегал? – рассудительно произнес Захар.
Бероев аж затрясся:
– Я сюда ее заманить хотел! Я же знал, что вы сообразите, как быть с этой…
Бывший санитар приблизился ко мне и дважды пнул ногой. Телосложение у мужчины было хилое, ботинки легкие, с острыми носами, так что серьезного вреда он мне не причинил. Наоборот – я разозлилась. А когда я злюсь, в моем организме вырабатывается адреналин. А когда он вырабатывается, надо же его куда-то тратить?
Поэтому я изготовилась, дождалась, пока Бероев подойдет ближе, и пнула его обеими ногами, пусть и связанными, в пах. Извращенец фигов! Будешь знать, как подглядывать в душевой…
Бероев позеленел и сполз по стеночке.
– Ну, все! Хватит играться. Дело-то серьезное, – пробасил Тарасик, и повторный удар отправил меня во тьму.
Я очнулась в лифте. Лежала я на каталке, укрытая простыней до подбородка. Каталку за ручки держали Захар и Тарасик. Бероева видно не было, зато в лифте находился посторонний – студент в белом халате. Сквозь дрожащий перед глазами розовый кисель я всмотрелась в его лицо – это был тот самый парнишка, что посоветовал мне не торопиться. Видимо, кабина останавливалась по требованию на каждом этаже, и он зашел в лифт случайно.
Я попыталась рывком сбросить свое тело с каталки. В лифте мало места, ударить меня как следует они не смогут. А у меня появится шанс освободиться.
Тарасик и Захар ухватили меня за плечи и прижали к носилкам.
– Больная проявляет беспокойство, – озабоченно произнес Захар.
– При таком заболевании это нормально, – подыграл ему Тарасик.
Я поймала глазами взгляд парнишки и промычала:
– Помоги, а…
Мальчик смотрел на меня расширенными от страха глазами. Студент был не дурак – он явно понял, что здесь что-то не так. Когда человек пробегает мимо тебя, а спустя пятнадцать минут его вывозят на каталке… есть повод задуматься, правда?
– Не стоит! – ласково улыбнулся мальчику Захар. – Больная
неадекватна, понял?– Мы сами с ней разберемся, – пообещал Тарасик.
Звучало это так: «А если сунешься, то и с тобой тоже!»
Парнишка отвел глаза.
– Вот и молодец, – похвалил его Тарасик.
Я напряглась. Так, сейчас меня станут выкатывать из лифта. Кабины здесь большие, на десять человек. Ходят они медленно, поэтому у дверей всегда толпится народ. Нужно только дождаться, когда двери начнут открываться, и позвать на помощь. Раз, два…
– Больной нужен покой, – обеспокоенно произнес Захар. – Отдохни, милая!
Он сдавил пальцами мою шею. Я и сама использую эту точку, когда мне надо выключить кого-то, не причиняя особого вреда…
Очнулась я в подвале – кирпичные стены, сочащиеся влагой, и пахло здесь соответственно.
Меня уже успели переложить с каталки на какие-то козлы – деревянные, все в занозах. Я по-прежнему была связана ремнями. Ничуть не лучше смирительной рубашки…
В подвале кроме меня находились еще несколько человек.
Во-первых, сам Алексей Михайлович Орлов. Босс сидел в удобном кресле у стены. Рядом с ним на полу стояла паяльная лампа, что крайне мне не понравилось. Хозяин «Пандоры» был в легкой рубашке, брюках из натурального льна, мокасинах и, как всегда, белозубо улыбался.
По обе стороны от него стояли Захар и Тарасик, похожие на атлантов при входе в здание.
Пятым в нашей компании был Бероев. Санитар был бледен до зелени и трясся нехорошей мелкой дрожью, совершенно как той-терьер нашей соседки.
– Ну, здравствуй, Охотникова Евгения Максимовна! – увидев, что я открыла глаза, приветствовал меня Алекс.
– Вычислил, да? – спросила я. Кисель перед глазами немного рассеялся. Ну, по крайней мере, сделался прозрачным.
– Вы-ычислил! – с удовольствием протянул Орлов. – Знаешь, я тебя с самого начала ведь не заподозрил. Ну слишком ты была убедительна! Такую идиотку клиническую разыграла – просто Вера Холодная!
– Ух ты! Образованный! – восхитилась я. – Кино любишь, да? Я тоже люблю.
– И девочки мне недавно намекали, что с тобой что-то не так… бельишко у тебя дорогое… В общем, бабу не обманешь. «Баба – она сердцем чует!» – процитировал Михалыч известный фильм про место встречи, которое изменить нельзя.
Орлов задумчиво посмотрел на меня, потом перевел взгляд на паяльную лампу.
– И в компьютере моем кто-то по ночам роется. Давно уже, месяца два…
– Это не я, – честно сообщила я Орлову. – Меня тогда тут и в помине не было.
– Что тебе здесь надо, а? Ну чего тебе дома не сиделось? В шпионов поиграть решила? – с тоской произнес Алекс, глядя в потолок. – Возни с тобой теперь…
– Понимаешь, ничего личного, – успокоила я владельца «Пандоры». – Просто работа. Одна ваша сотрудница, Ёжикова Серафима – помните еще такую? – выпала из окна. С этого все и началось.
– Ну выпала и выпала. Тебе-то что? – напрягся плейбой.
– О-о, как все запущено! – насмешливо протянула я. – Значит, вы не в курсе, Алексей Михалыч, что творится у вас под носом? Чем занимаются у вас за спиной ваши работнички?
Орлов обвел взглядом присутствующих.
– О чем, черт возьми, говорит эта баба?