Последний вервольф

Ко всеобщему изумлению, они оказались правдой. Во время последующих раскопок в Гарабе археологи нашли не только храм, но и целую подземную деревню, датируемую третьим тысячелетием до н. э. Лорд Гривз лично взялся за лопату — отчасти из-за уникальных артефактов, которые пробудили в нем угасший было интерес, отчасти из уважения к потерянному другу.

Александр Квинн так и не вернулся в лагерь. На обратном пути он вместе со своей маленькой разведкой попал к разбойникам. Квинн, проводник и один из слуг погибли. Еще одного слугу, Джона Флетчера, сочли мертвым. Он сутки провалялся в пустыне, в бреду, с ножевым ранением плеча, прежде чем его подобрал торговый караван. Из его бессвязной речи торговцы поняли всего одно магическое слово — «Кусер», и уже через два дня доставили беднягу к Гривзу. Оправившись от лихорадки и чудесным образом избежав заражения крови, он передал его светлости всю историю.

Флетчер рассказал, что в ночь накануне нападения разбойников их экспедиция разбила лагерь на месте древнего храма. Внезапно из темноты появился невообразимо старый человек. Подползя на четвереньках к лагерю, он сначала вызвал у археологов ужас. Старик напоминал ходячий скелет, был наполовину слеп и говорил на диалекте, который даже проводник мог разобрать с большим трудом. Впрочем, и без переводчика было понятно, что старик вот-вот отдаст концы. Квинн предложил ему помощь, но старик твердо отказался. Не стоит. Пора умирать. Просто выслушай. Запиши историю. Молодые уже не знают. Выслушай. Запиши. Произнеся это, он разразился хохотом, будто сказал что-то смешное. Флетчер решил, что старик сошел с ума. Квинн, который не мог просто позволить ему умереть, послал слуг в деревню за помощью, но когда они вернулись два часа спустя, старик уже испустил дух. Но за эти два часа, объяснил Квинн, он поведал удивительную историю, которая — если только она была правдой — восходила ко временам шумерского царя Этаны и раскрывала тайну возникновения одного из самых древних мифов — мифа о людях, которые могут превращаться в волков.

При помощи переводчика Квинн записал рассказ старика в дневник.

Но это еще не все. За пазухой, в мешочке из дерюги, старик хранил свое имущество — кусочек камня размером примерно десять на восемь дюймов. Очевидно, это был обломок большой плиты. Его покрывали иероглифы, которые Квинн не смог расшифровать, но которые, по словам старика, служили доказательством его истории. Не слишком много, правда? Сложно поверить, что эти крохи информации могли вызывать почти невротическую одержимость в течение сорока лет. Потому что именно сорок лет мысли об утерянном дневнике Квинна — и история о людях, которые могут превращаться в волков, — неотступно преследовали меня и вдохновляли на новые поиски.

Но у любой одержимости есть предел. Я беседовал с Джоном Флетчером, лордом Гривзом, всеми выжившими участниками экспедиции 1863 года. Вместе с переводчиком побывал в Аль Кусере и раскопанном храме в Гарабе. Разыскал главарей разбойничьих шаек и пообещал им награду за информацию. Полдюжины специалистов по антиквариату и редким книгам прочесывали для меня рынки, хотя была издевательски высокая вероятность, что после заварушки дневник просто выкинули как не имеющий ценности, и теперь он погребен под каким-нибудь барханом. Поиски требовали времени, денег, огромных душевных сил. Я знал, что моя одержимость курьезна. (В той или иной степени человек осознает степень своего безумия. В той или иной степени любое знание бессмысленно. Психотерапевты с присущим им идиотским оптимизмом полагают, что достаточно назвать зверя, чтобы подчинить его.)

Когда в мае 1863 года «Таймс» опубликовала историю Квинна, я был оборотнем уже двадцать один год. Оказалось, что за это время вопросы, мучившие меня в начале, не потеряли актуальности. Раз в месяц я превращался в чудовище — наполовину человека, наполовину волка. Писаный красавец. Я убивал и ел людей, причем начал с собственной жены и нерожденного ребенка. Просто замечательно. Но с чего все началось на самом деле? Мой род был создан Богом или дьяволом? В опубликованном четырьмя годами ранее «Происхождении видов» Дарвин утверждал, что ни тем, ни другим. Но со старыми привычками трудно расставаться. Что со мной случится, когда я умру? У меня все еще есть душа? Где и когда появились оборотни?

Разумеется, я читал. Народные сказки, сборники мифов и преданий, академические штудии. Даже бегло ознакомившись с культурами разных народов, можно сказать, что в большинстве из них присутствует ликантропия. Я ездил в Северную Америку, чтобы собрать всю возможную информацию о «Вендиго» и людях, меняющих кожу; в Германию, где крестьяне до сих пор держат под рукой серебро и старательно выращивают волчий аконит (по иронии судьбы, он невероятно токсичен для людей и животных, но не имеет никакого воздействия на оборотней); в Сербию, чтобы послушать о вулкодлаках; на Гаити, где верят в je-rouges. [14] Нигде я не услышал ничего определенного. Я был оборотнем, но то, что рассказывали про оборотней люди, звучало как сказки.

14

Злые духи, которые вселяются в тела спящих людей и превращают их в оборотней-каннибалов.

Со временем я начал думать, что меня единственного занимают подобные вопросы — не иначе как в силу врожденного скептицизма. Возможно, оборотни уже обладают достаточным чутьем, чтобы взять след своей тайны — или хотя бы тех умников, которые сочиняют им фальшивые биографии. Все эти истории вызывали у меня депрессивные сомнения вроде тех, что возникают у подрастающих детей по поводу аистов и Санта Клауса — смутное чувство разочарования, что мир не таков, каким хочет казаться.

Прошло немало времени, прежде чем мне удалось повстречать других оборотней. Адекватными оказались всего шестеро. Одному было четыреста три года, и он принципиально отказывался разговаривать. Еще один основал (не особо удачно) общину оборотней в Норвегии — секту, поклонявшуюся Фенриру, незаконному отпрыску бога Локи и великанши Ангрбоды. Думать о чем-то другом он не мог, так что беседы у нас тоже не получилось. Еще четверо — в Стамбуле, Лос-Анджелесе, Пиренеях и во время круиза по Нилу в 1909 году (это было почти невероятное совпадение) — были одержимы маниакальными мыслями о Ней, но мне меньше всего хотелось вступать в сексуальную гонку, и я предпочел убраться подобру-поздорову.

Несмотря на всю свою фантастичность, рассказ Флетчера о таинственном старике казался мне если и не правдой, то хотя бы не полной ложью. И пусть он был не вполне правдоподобен — оборотни в Месопотамии? — от него веяло странной подлинностью. После первой же встречи с Флетчером я убедился, что он говорит правду (вернее, правда то, что ему говорил Квинн) — просто потому, что человеческая фантазия не способна создать нечто подобное.

Но если мы принимаем слова Флетчера за истину, что записал Квинн в своем дневнике? Что было в пятитысячелетней истории о людях, которые могут превращаться в волков?

Когда с губ моей гостеприимной хозяйки сорвалось «Дневник Квинна у меня», я ждал, я был абсолютно уверен, что не почувствую ничего, кроме равнодушия. Почему ты думаешь, что мне наплевать на этот день? Мне не наплевать. Смелые слова. На самом деле я ощущал только тошноту. Меня тошнило от мысли, что уже слишком поздно — и одновременно от уверенности, что как раз сейчас все только начинается. Дневник Квинна был для меня пережившей детство мечтой и чудесно воскресшей утраченной любовью. Я понимал, что единственный способ прекратить этот фарс — развернуться и с грустной улыбкой уйти, отказавшись от последнего способа вернуть своей душе покой.

Прелесть постоянной психологической двойственности в том, что любая мелочь, любая самая незначительная деталь может произвольно склонить чашу весов. Я услышал, как Жаклин выключила душ и громко выдохнула — и эти простые звуки вывели меня из оцепенения. Внезапно я осознал, насколько устал от неопределенности своего статуса — я пленник или нет? Дневник Квинна у меня. Она говорила правду (одна мысль о том, что желаемое так не доступно близко, заставляла кровь горячо шуметь в ушах), но я не мог просто сидеть и ждать, что будет дальше. Потребовался звук выключенной воды и один женский вздох, чтобы покончить с неделями бездействия и вздернуть меня на ноги (впрочем, я чуть было автоматически не сел обратно на кровать) в приступе глубокого отвращения к себе. Я пересек мягкий ковер, поднял пальто там, где бросил его накануне, и бесшумно вышел за дверь.