Последний вздох

Я боюсь, что он оставит меня, ведь так сильно его люблю.

Дениэл

Мендоза выглядит напуганным, как и любой мужчина, столкнувшийся с женскими слезами. Он отстраняется от этого и выходит, словно Бог, извергающий молнии. Я принимаю Рэйган с рыданиями и всхлипами. По крайней мере, у меня есть она. Мы оба живы. Моя сестра в безопасности, и мы вернемся домой.

— Я должен сказать тебе, — признаюсь я вполголоса, пытаясь рассмешить её. — Когда ты плачешь, я чувствую себя глупо. Не знаю, что это значит, но я справлюсь с этим.

Полагаю, это из-за стресса. Цыплята кричат безо всякой причины. В двенадцать лет я между утренней мастурбацией и завтраком подарил маме жуткую самодельную открытку на День Святого Валентина. Она всхлипнула, когда я отдавал её ей, и мне пришлось неловко погладить её по спине, пока отец не спас меня. Он отвел меня в сарай и попытался немного рассказать о женщинах. Или, по крайней мере, о моей маме.

— Будь счастлив, когда она плачет, — сказал он. — Тогда ты знаешь, что она ещё чувствует к тебе что-то. Когда она посмотрит на тебя с сухими глазами, ты её потерял.

Рэйган не прекращает плакать, и я тяну её к себе на колени, целуя её слезы. Я лгал о постоянной эрекции. Она возникает почти сразу, когда её задница приземляется на мои бедра. Возможно, так действует близость её киски к моему члену. Или это просто потому, что я грязный сукин сын. Может быть, и то, и другое.

Девушка продолжает всхлипывать, пока я немного шевелю спиной, чтобы она не почувствовала мою эрекцию. Затем я обнимаю её, удивляясь, как мы всё это пережили. Она икает, что сигнализирует об окончании бури, я наклоняюсь и целую её. Так я посылаю ей тепло, которое не могу выразить словами. После попытки сердечно поцеловать меня Рэйган отстраняется и продолжает всхлипывать.

— Я должна сказать тебе кое-что, — шепчет она.

— Тихо, куколка, не могу представить, что настолько важнее, чем наш поцелуй, — шучу я, но страх ползет по моему позвоночнику, потому что Рэйган действительно что-то беспокоит.

— Я не хочу расставаться с тобой, — она подпрыгивает выше на моих коленях, опуская свою попу между ног.

От этого контакта мой член твердеет, но она не обращает на это никакого внимания, что вызывает у меня грусть и беспокойство.

— Мы не расстанемся, — уверяю я её. — Мой член бы сдох, если бы мне пришлось провести несколько часов вдали от тебя. Поверь, я буду держать тебя ближе, чем собственное дерьмо.

Из-за её сурового выражения лица я подавляю свое стремление вернуть еще одну ужасную шутку, что должна была бы позабавить её.

— Сладкие титьки, нет ничего, что ты могла бы сказать и расстроить меня. Если только ты не хочешь оставить меня. Я не приму это, а последую за тобой, как бродячая собака, которую однажды покормили, и она ждет очередной порции.

— Сладкие титьки? — переспрашивает Рэйган, а в выражении лица отражается оскорбление.

Наконец-то не слезы в ответ.

— Я старался задеть тебя словом, вместо того, чтобы дать тебе пощечину. Я справился?

— Да, но больше никогда не называй меня «сладкие титьки».

На мгновение думаю, что мы на пути в город счастья, но затем ее выражение лица снова омрачается.

Я нетерпеливо подталкиваю её:

— Рэйган, мы найдем Наоми и уберемся отсюда. Для начала я бы поел барбекю и выпил пару бутылок пива Шинер Бок. Как думаешь, в Миннеаполисе есть Шинер Бок? Потому что, если нет, то уже тебе придется обнимать меня, пока я плачу.

При упоминании имени Наоми её слезы снова накатывают. Дуновение страха, прокатившееся по моему позвоночнику, превращается в ураган.

— С Наоми ведь всё в порядке, верно?

— Я не видела, как это случилось, — рыдает она. — Пока я беспокоилась о тебе, Наоми и этот мудак Петрович исчезли. Мендоза говорит, что искал повсюду после перестрелки у ворот, а потом ты был при смерти, затем они распяли Хадсона, и я потеряла нить.

Её шумные всхлипы поглощают ещё какие-то неразборчивые слова. На мгновение я отвлекаюсь, удивляясь тому огромному количеству соленой воды, которое вытекает из неё. Скоро у неё будет обезвоживание. Но затем её слова доходят до меня. У этого грязного уродского гада моя сестра. Я с ревом зову Мендозу. Поднявшись, мне приходится откинуть Рэйган, потому что она продолжает цепляться за меня, и выхожу за дверь.

Мендоза встречает меня у входа в палату, но дальше не двигается.

— Прости, — он поднимает руки. — Я столбенею от плачущих женщин. Мне хорошо удается убивать людей и поражать в самое сердце многих, но утешать – это не моё.

— Чёрт, мужик, где моя сестра? — я хватаю его.

Он качает головой:

— Без понятия. Как и сказала твоя девушка, там был хаос. Меня больше интересовало убийство людей Хадсона, чем слежка за тем, чтобы русский не убежал с твоей сестрой.

Щелчком пальцев он подзывает маленького пацана в военной робе и поясом с оружием. Я закатываю глаза, и Мендоза пожимает плечами:

— Дети, — говорит он.

— Что ты можешь сделать?

Малыш вручает Мендозе поднос с едой, который он вносит в комнату.

— Ешь. У меня есть грузовой самолет, на котором вы доберетесь до Коста-Рики. Оттуда вы сможете вернуться домой. У вас есть документы?

Я киваю:

— Спасибо.

— Я сожалею о твоей сестре, — в дверном проеме он останавливается, и говорит тихим голосом: — Она у тебя хорошая. Держи её крепче.

Что ж королю нужна королева, чтобы составлять ему компанию в постели. Интересно. Но меня больше беспокоят другие проблемы, чем романтические перспективы Мендозы. На подносе стоит кувшин с водой, две чашки сытного рагу и несколько сырных рулетиков. Рэйган молчит весь наш разговор.

Я сажу её на кровать и придвигаю к ней стол.

— P~ao de queijo, — говорю я ей, предлагая сырный хлеб. — Это сыр и хлеб. Поверь, эта одна из лучших вещей, когда-либо приготовленных здесь. Будто сам Христос Искупитель оставил рецепт первым поселенцам Рио.

Она посылает мне грустную улыбку и берет рулетик сыра. Эти рулеты настолько хороши, что даже трагичность Рэйган спадает, и она издает стон удовольствия.

— Видишь? — говорю я, поедая свой кусок рулета. — Хрустящая корочка снаружи и гребаная небесная радость внутри.

Я жду, пока она проглотит последний кусок своего рулета, прежде чем вручить ей стакан воды.

— Боец, мы вместе. Не твоя вина, что Василий сбежал с моей сестрой. Кроме того, я знаю, где он живет. Буквально. Поэтому мы сейчас поедим, а потом отправимся в Коста-Рику.

— Я хочу пойти с тобой, — говорит она, поднося ко рту второю половину сырного хлеба.

— Конечно, — я наклоняюсь и быстро целую её. — Я бы не хотел вернуться в Миннеаполис и путаться в системе начисления заработной платы.