Последняя битва

Тем не менее, он был доволен: первый этап его плана принес победу и успех. Сыграть на ненависти клонов к муравьям, устроить бунт, отвлечь внимание Нечистого, заставить кого-нибудь из деусов заняться мятежом, разделить Теон и уничтожить врага-одиночку… Он так и думал, что это будет узкоглазый Ариман; в конце концов, ведь взбунтовались его клоны! А значит, ему и подавлять восстание, ему судить, пытать, казнить…

Теперь Ариман был мертв, и над его не успевшим остыть телом уже кружили нетопыри. Кроме них да быстро удалявшихся мирмидов, в парке не было ни одного живого существа, но над дворцами, в которых обитали деусы, клубилась и разрасталась эманация ужаса. Сотни слуг, несовершенных копий Кали и Локи, замерли, охваченные страхом; грохот взрывов, блеск огня, вторжение мирмидов — все это было таким необычным, таким пугающим! Мир содрогался и рушился, и яростный рык из-за гор внушал опасные мысли; казалось, он предвещает гибель богов.

Священник пересек аллею, склонился над мертвецом и прошептал:

— Нелепые боги, древние сказки… Ты сомневался? Ну, теперь ты знаешь истину. Душа твоя в руках Господа, которого ты отверг; и там, за гранью смерти, Ему судить и карать, не мне!

Мысль брата Альдо коснулась разума тоскливым звоном колоколов:

«Ты убил его, убил… Я не жалею об этом человеке, мой мальчик, но памяти его жаль. Он прожил долгие века, едва ли не тысячелетие, и мог бы поведать о многом… Я перед ним — младенец!»

Иеро усмехнулся.

«Не печалься, у нас есть второй долгожитель, которого я не стану убивать. Если он не сотрет нас в пыль, я подарю его тебе. Возможно, ты заставишь его разговориться».

Выпрямившись, он вышел на середину аллеи, расправил плечи и поднял лицо к небесам. Серый свет, предвестник утренней зари, уже мерцал у восточного горизонта, сливаясь с отблесками неутихавшего пожарища; звезды меркли, бледнел и становился призрачным серебряный диск луны, над головой клубились облака, двигались, колыхались, пока их тяжелая темная масса вдруг не явила взгляду знакомое обличье: сухие губы, крючковатый нос, глубокие, будто у черепа, глазные впадины. Иеро погрозил ему кулаком.

— Локи, властитель тьмы! Ты видишь меня? Я здесь! Там, в Моске, я обещал, что приду за твоей головой… И я пришел! Один твой дьявол уже мертв — так веди в бой остальных! Я жду!

Молчание было ему ответом. Небо светлело, тучи текли в вышине, и гигантское лицо Объединителя Темного Братства становилось все больше похожим на череп; в его глазницах тускло мерцали звезды, сухие губы разомкнулись, явив бездонный черный провал. Эта бездна затягивала, и священнику вдруг показалось, что верх и низ поменялись местами, будто он висит над пропастью чудовищного рта, готового проглотить его, и парк с дворцами и деревьями, и горы с морским побережьем, и весь мир.

В голове у него грохнул набат, зарокотал, зазвенел и рассыпался гулкими осколками, из коих рождались слова:

«Священник, маленький священник! Думаешь, перехитрил меня? Думаешь, я стал слабее? — Гулкая, наполненная звенящей тишиной пауза. — Зря ты убил Аримана… он — частица нашей общей мощи… И все же я доволен. Я не порицаю тебя; ты силен и жесток, и ты доказал, что место твое — среди нас. Ты лучше Ри Ма, и ты его заменишь. Может быть, я даже награжу тебя, переселив в его тело… Хорошая мысль, священник, не так ли?»

Тьма сомкнулась над Иеро, и внезапно он с ужасом понял, что его не собираются уничтожать, а лишь понуждают к Слиянию. Кажется, к этому вела не одна дорога, а две — насильственный путь и добровольный, но результат в обоих случаях был одинаков. Обе дороги — без возврата и без надежды вернуться к собственному «я»… Слияние объединяло в столь тесном и нерушимом союзе, что даже один-единственный акт не проходил бесследно: черты доминирующей личности передавались партнерам, необратимо изменяя психику. Иеро не мог объяснить, откуда пришло это знание, но сомневаться в нем не приходилось; оно отвечало догматам Церкви, словам его наставников и тяжкому опыту истории, наследию тысячелетий. Разве человек, соединившись с Нечистым, не становился дьяволом? И разве тот, чьи мысли устремлялись к Богу, не превращался в святого?

Схватившись за свой серебряный амулет, священник упал на колени. Темная сила Теона давила его разум, хищные щупальцы шарили в голове, сортируя и отбирая воспоминания — что оставить и извлечь, что выбросить, как бесполезный мусор. Ему казалось, что его душа вот-вот покинет тело и рухнет в пропасть, которая разверзлась перед ним, в бездонный провал глотки Нечистого; рухнет, и будет падать годами, столетиями, пока не окажется в преисподней. Что ожидает его там? Дьявольское служение? Плоть Аримана, в которую его заставят переселиться? Или, лишенный веры в Господа, чувств сострадания и любви, он станет жестоким убийцей? Бессмертным владыкой, чудовищем, проклятым в веках?

Вот что стоит за посулами Локи, за обещанием Нечистого, подумал священник, сопротивляясь злобной хищной воле, сжимавшей его сознание. Лорд-протектор Запада, милостивый, справедливый, благородный… Как бы не так! Воистину, дьявол — отец обмана!..

— Шарль, — прохрипел он из последних сил, — Шарль, Альдо! Помощь! Мне нужна помощь!

Видимо, этот призыв, произнесенный вслух, сопровождался ментальным импульсом. На одно бесконечно долгое мгновение Иеро увидел дворик в своем дворце, мраморные скамьи, водоем с серебристой ивой, а также темный пещерный свод и смутно серевшие в рассветном сумраке контуры деревьев. Эти два изображения накладывались друг на друга, соединялись в странную картину, которую он наблюдал глазами Шарля и брата Альдо: двор под куполом пещеры, скамьи и деревья выступают из стен, поверхность пруда будто висит в воздухе.

В следующий миг видение исчезло, и реки ментальной энергии хлынули в изнемогающий мозг Иеро. Еще не Слияние, а только начальный этап, мелькнула мысль, тут же сгоревшая в пламени яростной радости. Он снова был силен! Как он был силен и могуч! Пресс, давивший разум, вдруг сделался легким, невесомым; отодвинув его одним усилием, он принялся выдирать жадные щупальцы, ломая и скручивая их, рассекая мысленным лезвием словно копошащихся червей. Это было мучительно больно, но мука несла радость, блаженство очищения, сознание власти над собственным телом и мозгом.

Эта власть возвратилась к нему! С торжествующим воплем Иеро поднялся с колен, ощущая, как тают, растворяются в тройном единстве его душа и разум. Реки энергии сливались в один стремительный поток, который нес его к океану неисчерпаемой силы. Не было больше пера Дистина, священника и воина Аббатств, не было брата Альдо, эливенера и хайлендера, и не было странного существа с далеких гор, одушевленного им метаморфа; в их союзе рождалось нечто новое, иное, могучее и грозное, нечто сродни стихийным силам, колебавшим горы и двигавшим материки. Может быть, архангел с огненным мечом? — подумал Иеро, и это было его последней мыслью.

* * *

Два титана, два дракона, белый и черный, столкнулись в ментальном пространстве. Битва их была жестокой, но невидимой для глаз; подобно левиафанам древности, летающим и плавучим кораблям, они исторгали сгустки энергии, незримые копья чудовищной мощи, смертельные снаряды и огонь, но бились они в иной реальности, в сфере, вмещавшей не Землю, но разум и мысль. Мысль была их оружием, копьем, снарядом и огненной стрелой; мысль пронзала и сжимала, таранила и жгла, пленяла и покоряла. Схватка была недолгой, но возмущение ментального поля катилось волнами из сердца Евразии, охватывало весь огромный материк, неслось над просторами океанов, огибало планету, чтобы столкнуться с самим собой в далеком западном полушарии. К счастью, эта точка, антипод сражения, пришлась в безлюдных водах, в тысячах миль от обитаемых мест, ибо, попав в нее, любое создание Божье лишилось бы разума.