Последняя битва

— В этот раз все иначе. Я чувствую, что моя жертва где-то рядом. Она положила руку мне на плечо, словно готова позвать в любой момент.

Ляжка с тревогой воззрилась на мои плечи, как если бы и в самом деле пыталась увидеть смерть, стоящую позади меня. А потом она пригнулась над столом и заговорила тихо:

— Буддист, что произошло на Желяве в день прорыва? Расскажи.

Я опустил глаза. Священное знание не лишило мое тело физических реакций на боль. Слезы то и дело находили путь наружу.

На пике эмоций я уже было хотел открыться ей и вывернуть наизнанку огнем горящую совесть от греха, что хлестал меня пламенным хлыстом: я убил ребенка, я убил Маришку! Но также внезапно, как и появился, порыв исчез, напомнив мне об истинной цели смерти девочки.

— Мне был послан знак о том, что в скором времени я должен буду совершить жертву.

Равнозначный обмен. Моя жизнь, отданная добровольно, как плата за отнятую жизнь невинного дитя.

Ляжка хмуро смотрела на меня, ей должно быть надоела моя заезженная пластинка, по крайней мере, она не пыталась этого скрыть своим взглядом. Я был готов, к тому, что она тяжело вздохнет и покинет меня, утерев руки, мол, я сделала все, что могла.

Но Ляжка продолжала сидеть рядом и смотреть на бесноватых людей, танцующих под зажигательные басы музыки давно ушедших лет. А чтобы укрепить мою уверенность в ее верности мне до последнего, Ляжка взяла с огромной тарелки гречневый хлебец и продолжила хрустеть, как будто тем и занималась последние полчаса.

Халил вдалеке опустил свой взгляд, осознав, что и сегодня Ляжку ждать не стоит. Но его горделивая осанка и вздернутый подбородок твердили, что готовы ждать ее дальше.

Очередной сбой в магнитных полях сердца заставили его упасть, а потом сердцебиение возобновилось в нормальном ритме. Нет. На этот раз то была не боль. То была мимолетная радость оттого, что я не один на своем пути к предназначению. Моя верная подруга, моя верная жена из прошлой жизни по-прежнему сопровождала меня в моей карме, помогая в достижении катарсиса, который был уже очень близок.

17 февраля 2071 года. 23.00

Бриджит

Горе-Федор продолжал пыхтеть над салатами и морсами, потому что человек — это ненасытное чудовище и во все времена только и делало, что требовало хлеба да зрелищ.

Свадьба удалась. Хотя я не знаю, удалась она или нет, я еще ни разу на свадьбах не была. Как таковых свадеб-то и не устраивали уже давно. Уже лет сорок. Но я сидела на полу посреди кухни между рядов кухонных столиков и шкафов и уплетала галеты с начинкой из консервированных персиков, и еще никогда не чувствовала себя такой счастливой.

Во-первых, Горе-Федор — гений, мать его! Как только инженера герметизировали восточное крыло гостиницы, Горе-Федор получил доступ к огромной кухне с горами утвари, шеренгами холодильных комнат, и залежами бакалеи и консервов. Счастье началось именно здесь. Причем для всех: и для наших, и для здешних, потому что местный поваренок Свен уже восемь лет пытался отравить своих друзей, но видимо ускоренная регенерация спасала их желудки.

— Чтобы каша получилась рассыпчатая, надо соблюдать правильное соотношение воды и крупы. Чтобы в тесте не было комочков, процеди его через сито. Хумус получится нежным только в холодной воде, его нельзя нагревать, — Горе-Федор каждый день учил Свена тому, что Свен уже за восемь лет должен был изыскать хотя бы методом проб и ошибок.

Как только закончилась церемония бракосочетания, которая оказалась довольно трогательной и милой, потому что в ней видели не только праздник любви, но и торжество человечества над апокалипсисом, я посидела за столом для приличия пятнадцать минут, а потом ушла к Горе-Федору, потому что здесь получу гораздо больше яств, чем выставлено для остальных. Мы с Горе-Федором давние друзья, он мне почти как брат, пусть он и рыжий упитанный великан под два метра ростом.

У Горе-Федора не было такого разнообразия продуктов на Желяве, как здесь, и кулинарным премудростям он учился по Хроникам. А когда дорвался до здешнего рая, отказался уходить из кухни и уже жил здесь посреди сковородок, и был только рад кормить двести пятьдесят человек без устали и перерыва. Свен стал су-шефом, ходил хвостом за Горе-Федором, первым снимал пробу и удивленно вздыхал, пока остальные шесть ребят делали всю работу по готовке. Эдакий эффективный менеджер — бестолковый и затратный.

В ресторане продолжались буйные танцы, музыка ревела, люди выкрикивали тосты, громко смеялись и вообще веселились в первый раз в своей жизни. Шум-гам стоял такой, что точно всех мертвых в округе перебудим, но сегодня это никого не волновало. Этим утром, словно подарок к свадьбе или знак с небес, очнулась первая зараженная Лилит-Роуз. Мы получили чудо-мазь, скрывающую наш человеческий запах от острого нюха зараженных. А на заднем дворе гостиницы зрел камуфляжный купол, который позволял людям наконец выйти на поверхность и работать под солнцем. Эти чудеса постепенно становились обыденностью — к хорошему быстро привыкаешь. Но они все равно оставляли на сердце послевкусие чего-то особенно дорогого, как например вино пятидесятилетней выдержки, которое сегодня вылакают до дна погреба. На то была веская причина — мы праздновали победу.

Честно говоря, когда я увидела Лилит, я чуть в штаны не навалила, она ведь физически практически не изменилась — такое же страшное чудовище разве что с маникюром и педикюром. Длинные клыки, мускулистые конечности, отвисшая пасть. И наличие в этом чудовище сознания добавляло сюрреализма всей этой картине. Я даже представить не могла, как будет выглядеть зараженный с мозгами, я привыкла к тому, что они охотятся на тебя, рычат, плюются и постоянно норовят тебе башку снести своими длинными когтями. А тут… Лилит говорила как обычный человек, разве что звуки иногда давались тяжело из-за деформированной пасти, то и дело пропускались согласные — язык, запертый в зубастой пасти не был столь подвижен, как раньше, но все равно она изъяснялась получше многих из нас. По крайне мере она выиграла у Фунчозы в скороговорки со счетом четыре-три.

— Карл украл у Клары кораллы, а Клара украла у Карла кларнет, — произнесла она с некоторой запинкой.

Из-за усилий из пасти вытекали слюни, но Ляжка во время их вытирала полотенцем, как тренер боксеру в перерывах между поединками. Легавый вставлял ей трубочку в рот, чтоб она прополоскала рот и выплюнула. Я прям ждала кровавых слюней от мозолей на языке — соревнование набирало обороты.

— Крал украл коралл марала, а марла скарала на… чей там был кал?

Фунчоза явно не знал эту скороговорку, а потому проиграл.

— Да-а-а-а! — завопили русские, ставившие на Лилит.

Они весело запрыгали, бросились обнимать Лилит, жали руки друг другу, будто это был бой всей жизни.

— И пояс достается Зубастой Мамбе! — объявил Электролюкс.

Пояса у нас, разумеется, не было, зато были голубые бусы от Хайдрун, которые мы торжественно надели на Лилит. Она заливисто смеялась, мы тоже — вот так и познакомились.

Поначалу люди ее боялись, Божена чуть ли не силой водила к ней экскурсионные группы людей, но потом они поняли, что в глазах Лилит не горит таинственный голубой огонек убийцы, и толпы паломников уже было не остановить. В глазах Лилит все чаще проступали слезы. Даже представлять не хочу, что она пережила. Каково это — проснуться и осознать, что сорок лет ты людей убивала и пожирала их кишки? А потом она сказала, что у нее были дети, и тут я конкретно сдала. Я больше не могла слушать рассказы о ее жизни, мне хотелось выть от той боли, которую я чувствовала между строк, в каждой гласной, в каждом тяжелом вздохе из ее худосочной груди, в каждом нервном тереблении голубых бусинок на шее.

Падальщики дольше остальных сидели в боксе Лилит, слушая ее рассказы. Я ушла, не дождавшись конца, не попрощавшись, потому что надо было поскорее спрятать свои красные глаза. Тесса так вообще игнорировала Лилит, как будто той не было вовсе — она так и не навестила ее. Сыкота. Я же обещаю, что после завтрашней миссии я обязательно вернусь к Лилит-Роуз и продолжу слушать рассказы ее потрясающей жизни до Вспышки, просто потому что она жила ровно той жизнью, за которую мы все отчаянно боремся и за которую пожертвовали тысячами жизней.