Последняя битва

Получено достижение — Авантюрист 1 ур. Вероятность счастливого события: +0.1 %.

Потоптавшись на столе, филин приосанился и выдал:

— Я договорюсь с Ламусом. Ждите здесь.

Он взмахнул крыльями и улетел, а я, проводив его взглядом, спросил:

— Серый, не знаешь, тут есть связь с Большой землей? Давно не звонил сестре.

— Нету. Слышал, как мужики говорили об этом с Верлимом, — он помолчал и, поморщившись, неожиданно добавил: — Эх, нехорошо своих обманывать…

— О чем ты?

— Да о Вальтере, блин. Мы ведь реально подружились после того, как он меня полумертвым вынес с поля боя в Треглаве.

Я не удивился. Еще до штурма города Серый по секрету сообщил мне, что Вальтер принадлежит к клану Вернувшихся. Определил это по кольчуге и рвался набить ему морду. Пришлось объяснять, что эти ребята совсем не так плохи, как нам показалось после стычки с Хватом, и посвятить в причину, по которой они забирают странников на Риалон. Он успокоился, ну а битва у катакомб и вовсе заставила его проникнуться к моему тренеру.

— Очень боится, что ты опять ввяжешься в какую-нибудь авантюру, — продолжал Серега. — А я, получается, тебе в этом помогаю, обманываю его. Но что поделать, Нариэля-то вызывать надо. Ты прав, пора прекращать этот темный бардак. Так что я с тобой, Димыч, что бы там Вальтер ни думал.

Пока мы допивали пиво, вернулся Диоген.

— Все в порядке, — важно сообщил он, — договорился. На рассвете он ждет нас за уступом справа от площади.

— Отлично, — улыбнулся я. — Тогда давайте продумаем список покупок.

Глава 2 Остров Рыбачий

Я лежал, обняв Марусю, и бездумно смотрел насвисающие с потолка стебли лиан. Диоген деликатно смылся: когда доходило до чего-то действительно серьезного, у наглого птица хватало понимания и такта.

Несмотря ни на что, сейчас я чувствовал себя счастливым. Синдром Шеффилда почти уничтожил реальный мир. Мне неизвестно, что осталось от моего родного города. Живы ли те, кого я знал? Сестра… Когда я смогу передать ей спасительные Фиолы? И смогу ли, учитывая, что Мелизору сотрясают интриги темных, а светлое войско оставило Треглав?

Но за последние месяцы я так привык идти по грани между жизнью и смертью, что научился ценить эти крохотные моменты покоя и счастья.

Прости, Аринка. Завтра на огромной белоснежной птице я полечу искать остров Рыбачий и буду думать о том, как вылечить тех, кто мне дорог. Нариэль, анлоры, акулы — все это потом. А сейчас…

Я сильнее прижал к себе Аму.

— О чем задумался?

По голосу было понятно, что Маруся улыбается. Я повернулся и погладил ее золотистые волосы.

— О сестре.

Она была так хороша в неверном свете лиан, что сердце сжалось от нежности. И тут же пришла назойливая мысль — я по-прежнему ничего о ней не знаю.

— А у тебя остался кто-нибудь на Большой земле? — как можно мягче спросил я.

Ее губы тут же сжались, взгляд стал холодным и отстраненным. Но отступать не хотелось.

— Что там произошло, что ты боишься об этом рассказывать?

— Я не боюсь, — сдавленно ответила она.

Воцарилось молчание. Я предпочел не прерывать его: было понятно, что внутри у нее происходит борьба. И когда мне уже стало казаться, что обычная Марусина закрытость победила, она вдруг сказала, глядя в потолок:

— Мы жили в Москве с мамой и младшим братом. Своего отца я почти не помню, он бросил нас вскоре после Сашкиного рождения.

— Сашка — это брат? — осторожно спросил я, боясь спугнуть ее порыв.

— Да. Мне тогда было шесть. Мама осталась одна с двумя детьми на руках. Но не сломалась. Уволилась из больницы, где работала хирургом, и перешла в частную клинику. Платили там неплохо, и мы почти ни в чем не нуждались. Все было прекрасно, пока не началась эпидемия коронавируса. Мне в то время исполнилось шестнадцать, я закончила школу и поступила в медицинский.

То, что Маруся училась на врача, я уже знал.

— Поначалу все складывалось нормально, — продолжала она. — Сашка учился в школе, я — в институте. Мама, хоть и работала в клинике, но с зараженными не контактировала. В общем, мы благополучно дожили до Озеленения.

Несколько лет назад это слово вызвало бы у меня недоумение. Но сейчас я прекрасно понимал, о чем она говорит. В разгар эпидемии, когда Россию заполонили разные штаммы — британский, индийский, бразильский — и стало совсем туго, один ученый предложил необычную идею. Он подобрал смесь веществ, которая при контакте с вирусом окрашивала его. При вводе такой смеси в организм больного выдыхаемый воздух приобретал зеленоватый оттенок. СМИ окрестили химика безумным профессором, но власти ухватились за эту возможность. В рекордные сроки наладили производство, и всему населению были сделаны инъекции. Эту принудиловку и прозвали Озеленением. Как ни странно, оно дало потрясающие результаты: с первого дня человек понимал, что заражен, и уходил на самоизоляцию. Здоровые же, видя бедолагу с «цветным дыханием», обходили его десятой дорогой. Распространение вируса прекратилось буквально за несколько недель. Ученому присвоили звание Героя, а наша страна стала лидером в борьбе с эпидемией.

— И что же случилось? — прервал я затянувшееся молчание.

— До инъекции мама не дожила, заболела буквально за неделю до нее. И как-то сразу, резко, сильно. Легла в свою же клинику, в инфекционное отделение. У нее всегда были прекрасные отношения с сослуживцами, и она обо всем договорилась. Поэтому, когда она умерла, больница два месяца это скрывала.

— Зачем? — изумился я.

— Мне тогда еще не исполнилось восемнадцати, и мы обе очень боялись, что Сашку заберут в детдом. Мама десять недель пролежала в морге. Ночами я выла от горя и рыдала в подушку, а днем приходилось притворяться веселой, смеяться, шутить, чтобы, не дай Бог, никто ничего не заподозрил. Как же это было трудно!

Я попытался представить себя на ее месте и… не смог. Девочка-подросток с младшим братом на руках. Братом, которому только предстоит узнать страшную правду.

— После совершеннолетия я оформила над Сашкой опеку, и мы стали жить вдвоем. А потом появился синдром Шеффилда. Правда, ни брата, ни меня не затронул. Я по-прежнему училась, а в свободное время подрабатывала в большой частной клинике. И вот однажды ко мне в больницу пришел Ромка.

Я ревниво покосился на Марусю, но она, по-прежнему глядя в потолок, продолжила:

— Когда-то он был моим одноклассником, мы даже дружили. Забавный парень — неуклюжий, рассеянный. С ним вечно случались всякие несуразности. И вот он появился и рассказал, что у его мамы нашли онкологию. Причем в последней стадии. Ее мучили сильнейшие боли, а наркотиков, прописанных врачами, Ромка купить не мог. Сам, наверное, помнишь — одно время ходили слухи, что наркота помогает при синдроме, тогда морфин и его аналоги напрочь пропали из аптек.

Мои родители заболели позже, когда эта теория уже была опровергнута, так что меня проблема не коснулась. Но она затронула кое-кого из знакомых, поэтому я кивнул.