Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века

Марксизм, который все привыкли обвинять в голом рациональном материализме, с концом капитализма неожиданно сам превращается в самого последовательного религиозного проповедника. Ведь идеология — это не что иное, как светская форма религии, которая задает обществу не материальные, не религиозные, а нравственные ориентиры и ценности. Именно в этой идеологии заключается вся суть философии марксизма, отмечал В. Шубарт: «В конечном счете, весь марксизм есть не что иное, как протест против этого овеществления человека, против победы вещи над ее творцом, против нарушения равновесия между духом и средой» [1116].

Новая идеология была нужна Марксу прежде всего для организации сил, способных изменить ход истории. Он выразил эту задачу в своей известной фразе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» [1117]. Для того, чтобы изменить мир, ему нужно дать идею, которой бы он поверил и за которой бы он пошел. В этом заключается и сила, и одновременно слабость марксизма, поскольку переход к чистой идее — это возвращение к строю, где идеологические постулаты доминируют над материальными интересами. Не случайно, что критики не оставили от будущего, нарисованного К. Марксом, даже руин:

Плановая экономика — Ф. Хайек бил этот тезис Маркса тем, что она имеет ограниченные возможности, поскольку: «Ум не способен предвидеть свои достижения» [1118]. Конкуренция представляет ценность потому и только потому, что ее результаты непредсказуемы и в целом отличны от тех, к которым каждый сознательно стремится или мог бы стремиться. «Конкуренция, — писал Хайек, — важна как исследовательский процесс, в ходе которого первооткрыватели ведут поиск неиспользованных возможностей, доступных в случае успеха и всем остальным» [1119].

Равенство — критиковал В. Шубарт: «Маркс стремится к идеальному государству равных, Ницше — к деспотии сверхчеловека. Однако не может быть равенства без деспота, который гарантирует это равенство; и не может быть деспотии, которая не вела бы к равенству порабощенных. Сверхчеловек и человек толпы произрастают на одной почве. Учение о сверхчеловеке и социализм — это то же самое явление, лишь рассматриваемое с разных сторон. Ницше и Маркс в одинаковой мере являются духовными предвестниками диктатуры и заката нравственной свободы» [1120].

Армии труда. Доминирование идеологии над материальным интересом неизбежно ставит вопрос о самом смысле трудовой деятельности. И если представители творческих профессий могут ответить на него стремлением к самореализации, самовыражению и т. п., то какая цель будет понуждать к работе всех остальных? Немецкий философ Э. Фромм в 1966 г. в связи с этим отмечал, что потеря экономических стимулов к труду ставит перед многими вопрос о смысле жизни, и перед всеми о ее качестве.

…

Что могут возразить на эту уничтожающую критику оппоненты?

Все технологические прорывы последних десятилетий были сделаны именно государством : проекты освоения космоса, атомная энергия, компьютеры, интернет, расшифровка генома человека и т. п. вышли непосредственно из государственных научных центров . Частный бизнес осуществляет лишь коммерческое использование и развитие этих технологий, т. е. действует в тех областях, где он действительно превосходит государство.

Равенство устанавливает, прежде всего, ничто иное, как либерализм — который декларирует формальное равенство прав. Но при этом он не дает равных возможностей для их реализации. Идея левого равенства заключается не в подавлении индивидуума, а наоборот в установлении равенства возможностей для его наиболее полной самореализации [1121].

Идея превалирования идеологии над материализмом основывается на том, что после смерти капитализма должно появиться постэкономическое общество , то общество, о котором мечтал в 1930-х гг. Дж. М. Кейнс, а затем футурологи 1960-х гг. Общество, у которого все основные материальные проблемы будут уже решены. У этого общества должна появиться какая-то новая идея, которая позволит ему развиваться дальше.

При этом практики марксизма отмечали, что достижение этих целей — это дело весьма отдаленного и неопределенного будущего. Между этим будущим и настоящим лежит длительный период созревания, конвергенции, когда старое и новое взаимно проникают друг в друга, и несут в себе родовые черты обеих систем — период социализма [1122].

Но теорию подтверждает практика, и здесь, указывают критики от либерализма, идеалистические идеи марксизма потерпели полный провал, приводя в качестве примера историю Советского Союза.

Однако в данном случае пример не показателен. СССР возник не в соответствии, а вопреки теории марксизма: согласно последней, новый строй должен был возникнуть при достижении капитализмом наивысшего уровня развития производительных сил, а Советы в России возникли, наоборот, в отсталой крестьянской, полуфеодальной стране. Наглядным индикатором, демонстрирующим всю пропасть разделяющие эти две ступени развития, могут служить темпы роста естественного прироста населения: СССР в 1920–1930-гг. имел самые высокие темпы естественного прироста населения среди всех развитых стран мира, они превышали темпы естественного прироста населения Англии, Франции и Германии, вместе взятых [1123]!

Мало того, лидеры большевиков отдавали себе полный отчет в том, какое наследие оставил им Маркс. «Для русских социалистов, — писал В. Ленин, — особенно необходима самостоятельная разработка теории маркса, ибо эта теория дает лишь общие руководящие положения …» [1124]. И. Сталин дополнял: «Если на все вопросы будете искать ответы у Маркса, то пропадете. Надо самим работать головой, а не заниматься нанизыванием цитат. Маркс не мог предвидеть социализм во всей его конкретности…» [1125]

Отражением этих тенденций стало возрождение политэкономии, которая, по Марксу, должна была отмереть вместе с гибелью капитализма. Возрождение началось с 1936 г. в новом виде — в виде политэкономии социализма. В разгар Второй мировой войны в 1943 г. курс политэкономии социализма был введен во всех высших учебных страны.

В своем определении отличительных особенностей политэкономии социализма, И. Сталин отмечал: «… законы экономического развития являются объективными законами, отражающими процессы экономического развития, совершающиеся независимо от воли людей. Люди могут открыть эти законы, познать их и, опираясь на них, использовать их в интересах общества, … но они не могут уничтожить их или создать новые экономические законы» [1126]. «Если исключить астрономические, геологические и некоторые другие аналогичные процессы, где люди, если они даже познали законы их развития, действительно бессильны воздействовать на них, то во многих других случаях люди далеко не бессильны в смысле возможности их воздействия на процессы природы. Во всех таких случаях, — продолжал И. Сталин, — люди, познав законы природы, учитывая их и опираясь на них, умело применяя и используя их, могут ограничить сферу их действия, дать разрушительным силам природы другое направление, обратить разрушительные силы природы на пользу общества » [1127]. И именно в этом заключается главная идея политэкономии социализма.

Именно эта идея лежала в основе всех государств «всеобщего благосостояния» «welfare state», возникших на Западе после Второй мировой войны. Идеи политэкономии социализма явным или неявным способом, утверждаемым самим существованием СССР, оказали на их появление ключевое влияние.

Почему же сам Советский Союз не смог перейти к созданию подобного общества? Потому что с первых до последних дней своего существования Советская Россия была вынуждена проводить жесткую мобилизационную политику. Основные причины тому были следующие:

Отсталость России. Несмотря на высокие темпы развития России в начале XX в., обеспечившие ее выход по валовым показателям в число лидирующих стран мира, ее реальное развитие, выраженное в удельных показателях на душу населения, в разы отставали от уровня конкурентов. В начале XX века Россия оставалась еще аграрной страной, что резко выделяло ее на фоне индустриальных стран Запада.

Доля промышленного производства [1128] , приходящаяся на миллион населения в 1913 г. [1129]