Последняя гимназия

И Химик вспомнил, как глубоко подействовали на него вскользь брошенные иошкины слова: "Накатка — подлость. Дешевая вещь, если ты и защищаешь товарища, который делает что-нибудь нехорошее. А вот если ты при всех встанешь и скажешь ему, хотя тебе и тяжело будет сделать это, скажешь, что он делает неправильно, это будет самое лучшее из всего, что можно придумать".

И это, и еще многое другое, так поразившее своей простотой и необычностью, заставило Химика сблизиться с ребятами из коллектива и стараться быть похожим на них.

После разгона Юнкома он ощутил какую-то внутреннюю пустоту, будто оборвались все связи со старшими ребятами. Все порассыпались, занялись каждый собой, и даже Сашка, почти безвыходно целыми днями сидящий в музее, и тот мало обращал на Химика внимания.

И незаметно, постепенно забывалось всё, что было недавно.

Опять появились в парте напильники и отвертки, опять начали привлекать внимание замки и дверные ручки, а тут ещё вдруг группами стали приходить новички со своими твердо-укоренившимися понятиями и привычками — и Химик совсем забыл о том, что было недавно, совсем забыл о Юнкоме.

3

Из Института морально-индивидуально-социального воспитания, откуда раньше пришел Химик, прислали еще двух ребят — Арбузова и Старостина.

Шкидец обрадовался. Обрадовались и новички, встретив своего старого приятеля. Все уселись на подоконнике в зале, закурили и начали делиться новостями.

Плотный, черноволосый и очень спокойный Старостин рассказывал, что воспитатель Пупок поступил в ресторан официантом, Анна Петровна стала старшей воспитательницей, пришел новый завхоз — жулик.

Ну, а в остальном — все по-старому.

Закутывают ребят вместо наказания в мокрые простыни.

Профессор, как и раньше, велит называть себя папой, а свою жену — мамой, по прежнему кричит: "Я профессор, я всё могу" и грозит бузовикам, что отправит их в сумасшедший дом.

По прежнему Анна Петровна объясняет ребятам, что их Институт — государство, где профессор — царь, воспитатели — министры, а они, детки, — русский народ.

— Стой! — прыская в ладошку, вмешивается вдруг второй новичок — Арбузов, маленький, вертлявый шкетик с длинным носиком и черными беспокойными глазками. — Там недавно история с профессором была. Потеха! Ребята засыпали его в чулане вдвоем с кухаркой, ну и надумали ее звать тоже мамой!

— Мам-мой?.. — еле сдерживаясь от хохота, переспрашивает Химик.

— Гы-гы-гы!.. — гогочет Старостин.

— Факт, мамой… Володька ему и брякни это, насчет мамы. Ну, тот, конечно, ему по кумполу и поволок в мокрую простыню закручивать. Потом вызвал скорую помощь и велел отвезти Володьку к Николаю-чудотворцу.

Ребята докуривают, и теперь наступает очередь Химика показывать новичкам Шкиду. Они проходят залу, идут по коридорам, в темных углах которых крысоловы-любители при помощи веревок и хлебных огрызков нехотя охотились всё свободное время. Химик показывает классы и спальни и вскользь замечает, что в Шкиде недавно, совсем недавно было гораздо лучше.

Сопровождает ребят еще шкидец Мышка, нюхом почуявший обилие табаку у новичков…

4

Новички Арбузов и Старостин пришли в Шкиду больше по собственному желанию. В первый день они уже было раскаялись в этом, когда узнали, что в Шкиде каждодневно бывает по десяти уроков, Но, увидев, что уроки эти собственно липовые и что, сидя за партой, вовсе не обязательно слушать халдея и можно заниматься своими делами, новички успокоились и начали приспосабливаться.

Мышка, сдружившийся с Арбузовым, сразу свел его со шкидскими картежниками. Маленький, жуликоватый Арбуз, быстро смекнув, составил компанию. За уроками он проводил время в рисовании и краплении карт или в игре "по маленькой".

Старостин, спокойный и деловитый, попал в Шкиду по ошибке. Он больше подходил к ремесленной школе. Да и в Шкиду пришел он со всякими молоточками, напильниками, сверлами и прочим инструментом, и уже на второй день расположил к себе немку Эланлюм, вылудив и запаяв ей кастрюлю.

Учиться Старостину хотелось, но от десяти уроков он сразу же отупел и, забоявшись науки, махнул на нее рукой, решив, что лучше уж слесарить. Шкидцы первоклассники решили, что человек с такой фамилией обязательно должен быть старостой и выбрали его на эту должность. Старостин не отказывался, а деловито и спокойно принял власть, ключи от класса, журнал, став вечным, несменяемым старостой первого отделения.

Но ни с кем так не сдружился Химик и никто не был так заметен потом в Шкиде, как следующий новенький — Шурка Лепешин.

Дружба началась в изоляторе, куда нередко теперь попадал Химик и куда в первый же день посадили Лепешина.

Химик увидел перед собой тоненького, высокого подростка, аккуратно одетого, тщательно подстриженного, с умным миловидным лицом и темными мечтательными глазами.

Лепешин подождал, пока не закрылась дверь, потом погрозил кулаком невидимому халдею и, повернувшись к своему товарищу по заключению, недовольно проговорил:

— Воспитатели эти ваши! Тоже! Я им ножик не хотел отдавать, а они за шиворот и сюда! Порядочки…

Голос новичка был звонкий и ломающийся, как у маленького мальчика, хотя он всячески старался казаться серьезнее и взрослее, держал руки в карманах, поднимал плечи, хмурил тонкие брови и, сев на подоконник рядом с Химиком, важно вынул портсигар и предложил:

— Закуривай!..

Ребята закурили.

— За что попал? — затягиваясь, спросил Химик.

— За болезнь. Расширение зрачков на чужую собственность.

— Это у нас пустяки, Из дому привели или еще откуда?

— С Миллионной, с Глебовского приюта! — Лепешин сделал страшные глаза и, придвинувшись ближе, зашептал: — Нас там, как собак, — арапником бил заведующий!

— Знаю. И я там был. Заведующий там генерал бывший. Так у него со старого времени привычка драться осталась… Здесь, в Шкиде этой, тоже стукают, но меньше. Опасаются.

— Я ушами шевелить умею, — неожиданно сказал Лепешин и сейчас же густо-густо покраснел.

— Ну? — добродушно удивился Химик. — Да ты не смущайся. Шевельни разик…

Лепешин перекосил рот, задергал челюстями, и уши его действительно зашевелились.

Потом новичок долго рассказывал разные истории, которые он вычитал у Луи Вуссенара, Жаколио, Майн-Рида и Жюля Верна. Химик слушал, широко открыв рот и затаив дыхание. Оба были так увлечены, что совсем не обрадовались приходу Сашкеца, открывшего изолятор.

— Ну, выходите, товарищи, — мягко сказал халдей, — и больше не бузите…

— Гусь свинье не товарищ, — процедил вполголоса Химик и юркнул из изолятора.