Последняя гимназия
Шрифт:
Оставшиеся без доходов редактора, доведённые этим до бешенства, с новой силой ударили по Юнкому…
Коллектив решился и здесь. Многим, правда, было жалко расправляться с бывшими товарищами, но — так было нужно…
И в газете «Юнком» появилось обращение президиума:
«Юнкомы! Пора знать и действовать объединенно! Нельзя молчать в то время, когда твой коллектив изо дня в день систематически обливают помоями! Осколок нашего коллектива, пара саботажников, срывавших работу и с позором изгнанных, теперь осмеливаются оплевывать ту организацию, откуда их выставили. В своей газете они открыли травлю против Юнкома, организуя вокруг себя всю шипящую на коллектив сволочь, всех врагов
„Довольно молчать Пусть вся школа знает, что это за птицы…
Бесшабашный срыв лекций, ломанье стульев, курение в клубе и постепенное превращение его в хлев и ночлежный дом — вот краткий перечень „развлечений“ этих господ. Когда шли лекции, они кричали, возились, в читальне из стульев и плакатов устраивали крепости, которые тут же брались штурмом. Если их просили успокоиться, Еремеев кричал: „Выйди вон! Я — член Цека и помощник заведующего клубом“. В дни основания Юнкома было постановлено устроить читальню, и Белых и Еремеев рьяно принялись за её организацию, но в один прекрасный день коллектив нашел свои шкафы пустыми, потому что книги были разворованы и проданы этими шкидцами на рынке. На стене висели „правила пользования клубом“, а в самом клубе школа могла наблюдать бой на книгах и игру на биллиарде развеселившихся членов Цека…
„Теперь они клянутся в своей газетке перебить всех Юнкомов и называют их подлецами и накатчиками. Помнится, когда в первые дни Юнкома Еремеев прекращал азартные игры, Белых не называл его подлецом и накатчиком. Но теперь они оба, объединившись, затянули эту мрачную песню после того, как получили по рукам.
Довольно!.. Мы — коллектив школьного строительства, и не позволим срывать нашу работу подвывалам из "Дня"… Зарубите это себе где угодно, г.г. Белых и Еремеев… Революция не терпит предателей и сметает с дороги всех, кто ей мешает. Запомните это покрепче.
Президиум коллектива Юнком".
Экстренный выпуск "Дня" смог опять ответить на это обращение только бранью и обещанием переколотить всем морды. Но даже и этому никто в Шкиде уже не верил, и "День" кончился так же внезапно, как и начался. Его редактора, в конец скомпрометированные, без друзей, без доверия, без надежд, махнули на всё рукой, мечтая только собрать денег и уехать на юг, на кинофабрику к Перестиани.
В ноябре, вскоре после этой склоки, с бывшими юнкомцами случилось ещё одно и последнее несчастие: они засыпались с казенными американскими одеялами.
Это было тёмное дело, и никто не мог поручиться, Лёнька ли с Гришкой тиснули одеяла, или у них украли. Викниксор не стал разбираться в подробностях и, будучи скор на расправу, вышиб обоих приятелей.
В другое время их уход был бы событием, но сейчас он прошел незаметно. Правда, на прощанье старым шкидцам стало грустно, но к вечеру уже всё забылось и смешалось. Да и не было времени грустить, надо было работать, надо было готовиться к очередному учёту.
Из кризиса Юнком вышел необычайно окрепшим и сильным. Бои с врагом сделали его уверенным и настойчивым. Ему уже тесно становилось в рамках внутришкольной организации и поэтому, когда заговорили об учёте, коллектив решил выступить тоже.
Учёты бывали два-три раза в год. Шкиде они заменяли и экзамены, и выпуски, и акты, словом всё, что может быть торжественного в учёбе. Обычно устраивалась грандиозная выставка, перед гостями демонстрировали знания и достижения ребят, выступали ученики и педагоги, и отчитывалось школьное самоуправление…
На этом учёте три четверти всего времени было посвящено Юнкому, настолько заполнил он собою шкидную жизнь. Были прочитаны доклады, устав, демонстрировались
диаграммы, плакаты и наконец здесь, на учёте, произвели выпуск политшколы коллектива, занимавшейся под руководством Иошки.Гостей ошеломил этот фейерверк достижений, и никто не был удивлен, когда инспектор в ответной, посвященной юнкомцам, речи сказал:
— Если до сих пор мы воздерживались от организации у вас ячейки РКСМ, то теперь вы достойны её… Вы заслужили право называться комсомольцами, и верьте нам, мы приложим все усилия, чтобы у вас был не коллектив "Юнком", а коллектив Коммунистического союза молодежи".
Этого Викниксор не ожидал…
Вечером после учёта юнкомы отправились в общество Старый Петербург на лекцию… Впереди, размахивая руками, стремился Дзе с Воробьём и Голым, за ним Иошка и Сашка.
Шли по Садовой. Желтки фонарей плавали, отражаясь на мокрых панелях, по желобам струилась вода и порывистый осенний ветер бросал в лицо дождевые капли.
Но никто не обращал внимания па непогоду, все шли вперед, громко разговаривали, счастливые, полные радостных надежд. В общество Старый Петербург юнкомцы начали похаживать еще с лета. Летом Шкида изучала город; устраивали экскурсии, посещали дворцы и музеи. Во время этой работы и перезнакомились шкидцы с руководителями общества.
Старопетербуржцам пришлось по душе пылкое увлечение ребят прошлым, они стали звать их на свои доклады и лекции, и шкидцы зачастили. Им определенно нравился Петроград, а романтика прошлого, окутывавшая город, делала его ещё более таинственным и привлекательным. Иошка, Кося и другие писали стихи о "камнем скованной Неве", о белых ночах, о тумане, в рассказах действовали таинственные рукописи, клады, сказания и описывался мрачный и великолепный город царей, город Петра и Медного Всадника — четвертый Рим.
Но рядом с этим с тем же увлечением подбирался и исследовался научный материал, который потом соединялся в сборники и доклады.
И здесь сказалась вся система шкидского образования. О том, что Петроград — индустриальный центр, город революции и строящегося социализма — даже не поминалось. Всё изучение строилось только на внешнем обозрении города и любовании его красотами.
Понятно, что вскоре у шкидцев надо всем поднялось увлечение архитектурой. Началось оно собственно от Сашки. Этот шкидец любил архитектуру, ему доставляло удовольствие рассматривать красивый дом, он знал все стили, формы и приемы архитектуры и всегда безошибочно и точно определял их.
Это сделалось модой.
Ни один шкидец не мог пройти мимо более или менее заметного дома, чтобы не задрать голову не начать рассуждать о его стиле…
Сегодня юнкомы очень торопились: должен был читать сам Столпянский, и опоздать было бы преступно.
С Садовой они свернули на Вознесенский, но проезжавший мимо грузовик заставил их остановиться и подняться на панель.
На углу под фонарем пивной мальчик в рваной куртке продавал искусственные цветы. Огромный букет неестественной раскраски, яркий и пестрый, словно фантастический кочан, раскачивался в его руках.
— Стойте, — вдруг крикнул Иошка. — Стойте, ребята. Да ведь это Лёнька. Честное слово, он… Лёнька.
В оборванном скуластом шкете — продавце искусственных цветов — узнали старого шкидца.
— Здорово!
— Здравствуйте, — Лёнька смущенно улыбался. Он похудел, почернел, выглядел устало и беспокойно, ребятам стало немножко жаль его.
— Торгуешь? — спросил Сашка.
— Да… Делать пока больше нечего.
— Гришка как?
— Он с газетами бегает… На остановке…
— А как же кинофабрика?.. Помните, ехать собирались.