Последняя инстанция

Она многозначительно умолкает, предоставив мне дорисовать в воображении вероятный исход той встречи, пока мы направляемся в бельевую. Бергер знает, что я, как никто другой, способна вообразить себе весь ужас, который испытала жертва, открыв дверь и увидев, как в дом стрелой метнулось из темноты это адское создание, Шандонне.

Задержавшись в коридоре, прокурор открывает дверцы встроенных шкафов и наконец натыкается на дверь, которая ведет в подсобные помещения. Бельевая-прачечная расположена внизу, в подвале, освещенном голыми лампочками со шнурами-выключателями, и мной овладевает недоброе предчувствие. В этой части дома я тоже впервые. И никогда еще не видела ярко-красного «ягуара», о котором столь наслышана. В этой темной, заваленной всяким барахлом дыре новенькая машина выглядит неуместно. Вот он: на капоте гордо реет символ того, до чего покойная была так жадна, — власти. Помню, с какой злостью Андерсон рявкнула, что она всегда была для Брэй «шестеркой». Сейчас я сильно сомневаюсь, что подруга хоть раз сама отвозила машину на мойку.

Подвальный гараж выглядит примерно так, как, на мой взгляд, и выглядел, когда хозяйка сюда только въехала: темная пыльная коробка из цемента, словно застывшая во времени. Вряд ли Брэй что-то пыталась изменить здесь к лучшему. На стене развешаны инструменты, газонокосилка совсем проржавела от старости. К стене прислонены сменные покрышки. Стиральная машина и сушка уже не новые, и хотя я уверена, что полицейские и в них порылись, следов чужого присутствия не замечаю. Обе машины забиты бельем. Как видно, в свою последнюю стирку Брэй не потрудилась освободить ни машину, ни сушку, и все, что там оставалось — белье, джинсы, полотенца, — безнадежно смято и закисло. Носки, полотенца и спортивная одежда в стиральной машине воды так и не увидели. Вынимаю из барабана фирменную футболку «Спидо».

— Она что, ходила в спортзал? — спрашиваю.

— Хороший вопрос. Даже такой самовлюбленный человек, как она, должен прилагать усилия, чтобы оставаться в форме. — Бергер перебирает вещи в стиральной машине и вытаскивает из общей кучи окровавленные в промежности трусики. — В прямом смысле копаемся в грязном белье, — уныло комментирует она. — Порой чувствуешь себя непрошеным гостем в чужой спальне. Значит, судя по всему, недавно у нее были месячные. Впрочем, погоды это обстоятельство не делает.

— А может, и делает, — отвечаю я. — Тут бабка надвое сказала. То, что у нее возникли проблемы с пищеварением, точно. Да и перепады настроения их и без того переменчивой дружбе с Андерсон не способствовали.

— Забавно все-таки, как такой пустячок может привести к катастрофе. — Бергер оправляет белье обратно в машину. — Однажды мне довелось расследовать интересное дельце. Мужчине срочно приспичило по малой нужде. Он решает свернуть с Бликер-стрит и облегчиться в переулке. Все идет своим чередом, как вдруг мимо проезжает автомобиль и в свете фар несчастный видит прямо перед собой окровавленный труп, на который он, собственно, и отливает. У нашего незадачливого героя инфаркт. Немного погодя патрульный замечает припаркованную в неположенном месте машину, идет разыскивать хозяина и видит мертвого латиноамериканца с множественными колото-резаными ранами. А рядом лежит бездыханный труп пожилого белого с выпавшим из расстегнутой ширинки членом. — Рассказчица подходит к раковине, полощет руки и стряхивает их. — Такой вот расклад. Ну и пришлось же голову поломать, пока разобрались, что к чему.

Глава 27

Осмотр дома Брэй мы закончили уже в половине десятого, и хоть я устала, даже мысль о сне казалась бредом.

Я на взводе. Мозг пылает, как огромный ночной город. Надеюсь, никогда не придется признать, что сотрудничество Бергер пошло мне на пользу. Профессионалка, ничего не упустит. И очень многое держит при себе. Рядом с ней ты постоянно заинтригована, гадаешь, что же будет дальше. Я вкусила запретный плод, выйдя за границы своей непосредственной компетенции, и мне он пришелся по вкусу. Хорошо размять разленившуюся мускулатуру: Бергер не блюдет свято личную территорию, и в то же время с ней безопасно. Может быть, я пытаюсь снискать ее уважение, ведь сейчас позиции мои слабы, а прежде у нее не было возможности так тесно меня наблюдать.

Моя спутница возвращает ключ от дома Эрику Брэю, которому, похоже, ничто уже не интересно; вопросов он не задает и, как видно, только и ждет возможности скорее отсюда уехать.

— Как настроение? — спрашивает меня Бергер, когда мы тоже отъезжаем от дома. — Пока держитесь?

— Держусь, — подтверждаю я.

Она включает верхний свет в салоне и бросает взгляд на пришлепнутый к «торпеде» листок блокнота. Набирает номер на мобильнике, включив громкую связь. Слышится ее собственный голос, приветственная запись, и она набирает код, чтобы проверить, сколько за время нашего отсутствия поступило сообщений. Восемь. Теперь Бергер поднимает трубку, так что содержания записей я не слышу. Странно. Она что, по какой-то причине хотела, чтобы я знала количество звонков? Следующие несколько минут мы едем по моему кварталу молча: она — прижав трубку к уху, я — погрузившись в свои мысли.

Спутница быстро переключается с сообщения на сообщение. Я тоже волынку тянуть не люблю: если запись длинная, я ее просто прерываю. Готова поспорить, эта привычка не чужда и моей новой знакомой. Едем по Салгрейв-роуд через самое сердце Виндзор-фармс, минуя Виргиния-хаус и Эйджкрофт-холл, особняки эпохи Тюдоров. В стародавние времена, когда эта часть города представляла собой одно большое поместье, состоятельная верхушка Ричмонда переправила нынешние памятники архитектуры в город из самой Англии, разобрав их по камню и загрузив в судовые контейнеры.

Приближаемся к сторожевому посту Локгрина, где я обретаюсь. Из будки выходит Рита, и по ее доброжелательной улыбке я делаю вывод, что она уже встречалась и с этим джипом, и с его водителем.

— Здравствуйте, — говорит ей Бергер. — Привезла вам доктора Скарпетта.

Светящееся лицо Риты склоняется к открытому окну. Она рада меня видеть.

— С возвращением. — В ее интонации угадывается облегчение. — Надеюсь, теперь вы к нам окончательно? Не дело здесь без вас. Тишина, будто все вымерло.

— Вернусь утром. — Какая-то на меня нашла неуверенность, граничащая чуть ли не со страхом. Я слышу собственные слова: — С Рождеством тебя, Рита. Похоже, сегодня у всех ночная вахта.

— Никуда не денешься: работа.

Отъезжаю с нелегким сердцем. Это первое Рождество, когда я не сделала хоть маленький подарочек охране. Обычно или хлеб пеку, или еду посылаю тому страдальцу, кому выпало в рождественскую ночь ютиться в тесной будке вместо того, чтобы праздновать дома с семьей.

Я примолкла. Бергер чувствует, что со мной неладно.

— Поделитесь переживаниями. Это очень важно, — тихо говорит она. — Да, тяжело поступиться жизненными принципами. — Едем по улице в сторону реки. — Как же я вас понимаю.

— Из-за убийства каждый думает только о себе, — говорю я.

— Кроме шуток.

— Становится невыносимо больно, и ты злишься на весь свет, — продолжаю я. — Как конченый эгоист. Я делала статистический анализ по нашей базе данных, потребовалось выудить информацию на одну женщину, над которой надругались, а потом убили. Щелкнула по трем сноскам с ее фамилией и обнаружила остальных членов ее семьи: брат умер от передозировки через несколько лет после ее гибели, потом несколькими годами позже отец покончил с собой, а мать погибла в автокатастрофе. Мы в институте серьезно взялись за этот вопрос: выясняем, что происходит с теми, кто пережил смерть близкого человека. Люди разводятся. Становятся наркоманами. Попадают в психиатрические клиники. Теряют работу. Переезжают.

— Жестокость и насилие — та же цепная реакция, — соглашается Бергер.

— Хотите знать, каково мне? Так я скажу: устала быть эгоисткой. Сочельник на дворе, а я ни о ком не позаботилась. Даже про Риту забыла. Уже за полночь, а она все здесь, работает. В несколько смен. Потому что детей кормить надо. Черт, как мне все опостылело. Шандонне уже стольким людям вред причинил. И тем ведь дело не закончится. У нас два из ряда вон выходящих убийства, оба несомненно связаны. Пытки. Иностранные подданные. Оружие и наркотики. В обоих случаях исчезло постельное белье. — Перевожу взгляд на Бергер. — Когда же мы вздохнем спокойно?