Последняя любовь лорда Нельсона

Но вот пришло лето. Повеяли теплые ветры, стало ярко светить солнце. Хорошо было бы увезти это нежное создание из пыльного города на благотворный деревенский воздух.

Неужели не было способа привезти Горацию в Мертон так, чтобы сэр Уильям ни о чем не догадался?

Эмма долго размышляла, и наконец ей показалось, что она придумала. Сообщила Нельсону.

Он в восторге согласился. Под каким-то предлогом уехал в Лондон и оттуда прислал сэру Уильяму письмо.

«Глубокоуважаемый, дорогой друг!

Разрешите мне обратиться к Вам с одним делом, за которое я болею душой.

Вы помните, что перед нашим отъездом из Италии [75] , я говорил с Вами или с миледи о ребенке, который вследствие чрезвычайных обстоятельств был отдан под мое покровительство. Теперь ему полтора года. Ребенок рожден вне брака, и поэтому я не могу входить в подробности.

У меня возникло желание взять на летние месяцы бедное осиротевшее создание вместе с его воспитательницей в Мертон-плейс, чтобы укрепить его хрупкое здоровье. С другой стороны, мне не хотелось бы, чтобы что-то нарушило гармонию нашего совместного существования. Не поговорите ли Вы с миледи о таком прибавлении семейства и не сообщите ли мне, что она об этом думает?

75

При этой версии не могло возникнуть подозрение, что леди Гамильтон — мать ребенка. (Примеч. авт.)

Малышка воспитанна, послушна и хорошо ведет себя и, вероятно, никогда не даст повода для жалоб. Я был бы признателен Вам за быстрое решение этого вопроса. Если Вы согласитесь, я мог бы сразу привезти Горацию и ее воспитательницу.

С сердечными приветами Вам, леди Гамильтон и нашей милой миссис Кадоган

преданный Вам Нельсон и Бронте.»

Сэр Уильям прочел письмо Эмме.

— Перед нашим отъездом из Италии он говорил о ребенке? — спросил он затем словно с удивлением. — Ты что-нибудь знаешь об этом? Я не могу вспомнить.

Она с трудом выдержала его взгляд.

— Мне кажется, это было в Ливорно. Когда мы нашли в консульстве письма из Англии. Вот тогда он это и сказал.

— Так, так. Значит, я пропустил это мимо ушей. Ну, что удивительного — в этой суматохе! Тогда как раз пришло сообщение о Маренго. — Он покивал. — Впрочем, довольно странно, что Нельсон спрашивает у нас. Ведь Мертон-плейс принадлежит ему. Правда, он всегда был по отношению к нам очень деликатен. Так что ради Бога! В конце концов, дом достаточно велик, и можно уберечься от детского крика. А ты? Что мне написать ему от твоего имени?

— Что я рада малышке. Я охотно возьму ее под свое покровительство.

Он снова кивнул.

— Так я и думал, так и думал!

Эмма почувствовала, что бледнеет.

— Что ты имеешь в виду?

Он улыбнулся, потом захихикал.

— Ты же всегда хотела иметь ребенка. Значит, бедная маленькая сиротка Нельсона — для тебя желанный гость. Ведь вы, женщины, битком набиты материнскими чувствами. Даже по отношению к чужим детям. Так я и напишу Нельсону. Увидишь, как он будет тебе благодарен.

Спустя два дня Горация вместе с миссис Гибсон торжественно прибыла в Мертон-плейс.

Казалось, теперь в нем есть все для полного счастья.

Глава тридцать седьмая

Со дня весеннего равноденствия 1803 года сэр Уильям стал прихварывать. При первых признаках болезни семидесятитрехлетний старик махнул на себя рукой; отказывался поехать в Лондон, обратиться за помощью к врачу.

Но когда Нельсон был вызван Адмиралтейством в город на совещание в связи с новой военной угрозой [76] , сэр Уильям настоял на том, чтобы вместе с Эммой присоединиться к нему.

76

Англия затягивала предписанное ей Амьенским мирным договором освобождение Мальты. Переговоры, которые велись по этому поводу с Францией, приобрели напряженный характер. Одновременно из военных портов северного побережья Франции стали поступать сведения о широкомасштабной подготовке к военным действиям. (Примеч. авт.)

— Неужели я должен остаться в одиночестве, когда упадет занавес после моей комедии? Неужели мой Горацио испортит эффект той шутки, которую я придумал для своего ухода со сцены? Тогда и вся пьеса не доставила бы мне удовольствия. Я стал бы в гробу ворочаться, в гробу!

Они все вместе поселились в особняке на Пикадилли. И пока Нельсон находился в Адмиралтействе, сэр Уильям сидел в глубоком кресле своей спальни, держал руку Эммы в своих руках и непрестанно говорил о друге. Называл его человеком чрезвычайно правдивым, не способным на какое бы то ни было притворство, на какую бы то ни было ложь, обман. Ярким лучом в это страшное, окутанное ядовитым туманом разложения время.

Как только он слышал приближающиеся шаги, лицо его светлело. Он протягивал входящему в комнату Нельсону руки, привлекал его к себе, не отпускал его. Ночи напролет сидел вместе с ним и Эммой, смеясь, болтая, перебирая общие воспоминания. Как будто старался не упустить ни одного мгновения, которое мог еще провести с ними.

Вечером пятого апреля Нельсон принес известие, что в ближайшее время Франции будет объявлена война и что он заявил о своей готовности принять верховное командование над Средиземноморским флотом.

Сэр Уильям пожелал ему счастья. Пожалел, что не может поехать вместе с ним, чтобы вновь увидеть Неаполь, Палермо, места былых триумфов. Затем погрузился в раздумье. Отпустил Эмму и Нельсона раньше обычного. Попросил их только завтра утром пить чай у него в комнате.

* * *

Он принял их, сидя в своем кресле у накрытого к завтраку стола. Пожал им руки. Кивком пригласил их сесть перед своими приборами. Попросил Эмму разливать чай; отослал камердинера.

— Я не понимаю, — пошутил он, — почему последний час нашего совместного пребывания должен быть отравлен присутствием постороннего лица.

Нельсон посмотрел на него с удивлением.

— Последний час? Что это пришло вам в голову?

Сэр Уильям засмеялся.

— Ну, я думаю, вы теперь будете настолько заняты приготовлениями к вашему средиземноморскому походу, что у вас останется не так уж много времени для старого, больного человека. Вот поэтому я и решил проститься с вами сегодня. — Он бросил взгляд на часы над камином. — Девять. Вы подарите мне час до десяти? Только шестьдесят минут. После этого я с благодарностью милостиво вас отпущу.

Его голос звучал странно, он словно над кем-то подтрунивал.

Эмма и Нельсон растерянно взглянули друг на друга. Возникла какая-то напряженность, они почувствовали смущение и умолкли.

Он, казалось, вовсе этого не замечал. С улыбкой взял стакан, который подала ему Эмма. Выпил чай одним глотком.

Уютно устроился в кресле и начал болтать.

Помнят ли они еще теорию истерии у мужчин и женщин, которую выдвинул Чирилло, когда он не хотел отпустить в Кастелламаре Эмму и Нельсона вместе? Забавным был этот доктор с его опасениями, что они будут оказывать друг на друга пагубное влияние. Все получилось совершенно иначе. Эта дружба породила только добро, все возвышенное и благородное. Величие Англии, славу Нельсона, счастье Эммы.