Последняя охота Серой Рыси

Увидев, какой ущерб он нанес им в их улове, рыбаки уже готовы были прикончить его ударом по голове. Он лежал и сквозь сеть смотрел на них невинными глазами, полными такого изумления и такой детски-беспомощной мольбы, что сердце капитана смягчилось.

— Не надо, Джим, — повелительно сказал он, удерживая руку рослого рыбака. — Право, глаза у этого негодяя такие же нежные, как у моей Либби. Я думаю, что он станет ее любимцем, и она перестанет жалеть о своей канарейке, которая умерла в прошлое воскресенье.

— Не очень-то он похож на канарейку, Ефраим! — засмеялся Джим и отбросил лом в сторону.

— Ничего, он будет чудным номером в программе, — сказал капитан.

Так Пип был взят в плен в Истпорте.

II

Мисс Либби в это время была ребенком с вполне определившимися, решительными взглядами на вещи. Одно из ее воззрений наиболее решительного характера заключалось в том, что малыш-тюлень с хриплым голосом не мог заменить канарейку. Она наотрез отказалась взглянуть на Пипа, пока наконец ее отец, очень обескураженный этим, не уверил ее, что у нее будет и канарейка, и притом совсем скоро. Но и после этого она ни разу не высказала восхищения при виде Пипа, хотя остаться совершенно равнодушной к его кротким глазам и ласковой доверчивости она не могла. Она предупредительно шла навстречу его нуждам, смеялась над его забавными ужимками и хвалила его за добрый нрав. Однако упорно оставалась при том мнении, что Пип слишком «смешон», чтобы она могла его полюбить. По-прежнему она не одобряла его ластов, заменявших ему передние лапы. Не нравилось ей и то, что он лежал даже тогда, когда передвигался с места на место. Она была уверена, что его задние конечности, находившиеся близко одна от другой и похожие на двойной хвост, прикреплены так по ошибке. Хотя отец доказывал ей, что такое устройство выгодно для тюленя, она считала его уродом.

Мать Либби оказалась еще менее сердечной. Познания ее в области естественной истории были крайне примитивны, и с первого же взгляда на Пипа она, не задумываясь, решила, что это род рыбы. И этого мнения ее никто никогда не мог поколебать.

— Вот тебе и на! — воскликнула она. — Только тебе могла прийти в голову такая штука, Ефраим Барнес. Мало того, что каждый день ешь рыбу, говоришь о рыбе, пахнешь рыбой, — тебе понадобилось еще поселить дома живую рыбу, чтобы она болталась по всем комнатам и на каждом шагу попадалась бы под ноги! И что ей давать есть, хотела бы я знать?

— Тюлень ест рыбу, и сам он такая же рыба, мать, как ты или я, — с улыбкой сказал капитан Ефраим. — И нисколько он тебе поперек дороги не будет становиться. Он будет жить не в доме, а на дворе. Ночевать он будет в свинушнике. Я вкопаю в землю бочку и налью туда соленой воды, чтобы было ему где поиграть. Это занятный малый к ласковый, как котенок.

— Ну, пусть… Только знай, что я умываю руки в этом деле, Ефраим! — объявила миссис Барнес, отчеканивая каждое слово. И вышло так, что Пип пока что был любимцем не Либби, а капитана Ефраима.

В семье Барнесов особым почетом пользовались большой рыжий кот и маленький лохматый щенок серого цвета с голубоватым отливом, из породы голубых терьеров. Кот, увидев Пипа, обратился в бегство. Распустив хвост, как ламповую щетку, он вскочил на самый верх кухонного шкафа и, ворча, прилег на нем, а зеленые глаза его так и сверкали, как две Луны. Зато терьер, по прозванию Тоби, ласково принял чужеземца с кроткими глазами. Тоби не знал страха и свысока смотрел на все выходки кота. Приветливо помахивая пушистой кисточкой своего короткого хвостика, он подошел к новому пришельцу и с любопытством обнюхал его. Пип, одинокое сердце которого истомилось по дружбе, ответил взаимностью на это вежливое и предупредительное обхождение. С этих пор они стали большими друзьями!

Со временем рыжий кот и миссис Барнес перестали относиться к Пипу как к чужеземцу, и он стал отчасти даже интересовать их. Когда, играя во дворе, он вступал в борьбу с Тоби, всегда кончавшуюся тем, что Пип, размахивая ластами, с видом снисхождения опрокидывался на спину, а Тоби с возбужденным лаем, торжествуя, усаживался на его груди, — рыжий кот укладывался поблизости на поленнице и смотрел на возню очень внимательным, хотя и неодобрительным взором. Миссис Барнес открывала дверь кухни и ласково манила Пипа к себе чашкой с теплым молоком, которое он особенно любил. Потом, когда не было Либби, которая в это время находилась в школе, и капитана Ефраима, который уходил в море, она садилась с вязаньем в кресло-качалку у окна и наблюдала за игрой Пипа и Тоби. Молодой тюлень служил ей источником бесконечных рассуждений.

— Подумать только, — бормотала она про себя, — такое существо! Видно, он действительно не простая рыба, если он ходит по всему дому и, как кошка, пьет молоко. Только очень уж он неуклюж. Но когда он играет с Тоби, это, право, лучше всякого цирка.

Так как миссис Барнес была очень высокого мнения о Тоби и считала его самой умной собакой во всем Мэне, она постепенно стала уважать и друга Тоби — тюленя. Пипу полюбился огонь кухонного очага, хотя прежде он никогда не видел огня.

Наконец на берег спустилась настоящая атлантическая зима. Она сковала его суровым морозом и бичевала его бурями. Теперь капитан Ефраим большую часть времени проводил в своем уютном домике. Однажды, уехав на несколько дней в Нью-Йорк, он увидел там представление труппы умных тюленей, и это открыло ему глаза на исключительные дарования ластоногих. В долгие зимние вечера его главным занятием стало обучение Пипа разным фокусам. Поощряемый обильными наградами в виде свежих селедок и теплого молока, Пип делал большие успехи. Он учился так быстро, что еще до наступления весны превзошел хорошо воспитанного Тоби. Тем временем из далекого Бостона привезли маленькую золотистую канарейку. Но мисс Либби вынуждена была признать, что тюлень ей нравится больше канарейки. Приговор миссис Барнес был таков: «Канарейки, конечно, попривычнее, однако они не могут делать таких штук, как тюлени».

Либби и ее отец всегда любовно подшучивали друг над другом, и вот однажды капитан Ефраим заявил, что он выучит Пипа петь, как канарейка. Пип знал уже много фокусов и в любой труппе мог бы выдвинуться на первое место. Все новые и новые требования предъявлялись к его умственной деятельности, но это его не смущало. За каждый новый фокус он получал больше рыбы, больше молока, больше ласки. Капитан Ефраим взял большое цинковое ведро, поставил его вверх дном на пол и приказал Пипу лечь грудью на дно. Потом, привязав жестяную пластинку к каждому из его ластов, он научил животное с силою ударять ими по бокам ведра. От этого шума стыдливо умолкала крикливая канарейка, а рыжий кот в изумлении и страхе выбегал из кухни. Сам Пип, по-видимому, чувствовал себя угнетенным оглушительным грохотом, который он производил, и поэтому прошли недели, прежде чем он достиг совершенства в музыке.

Когда, однако, обучение это кончилось, Либби торжествующе заявила, что музыка и пение — вещи разные. Капитан тут же поклялся, что не даст он глумиться над собой какой-нибудь канарейке. Прошло еще несколько недель, и он научил Пипа поднимать морду к небу и, испуская протяжные, постепенно замирающие стоны, в то же время ударять пластинками по ведру. Этот номер исполнялся великолепно. Услышав пение Пипа, Тоби спасался за плиту и оттуда с горестным изумлением смотрел на своего друга. Теперь Либби, правдивый ребенок, вынуждена была сознаться, что она и канарейка побеждены.

За это время Пип вырос так сильно, как, вероятно, ни один из его сверстников-тюленей, живущих на свободе. Когда наступила весна, он стал реже видеть капитана Ефраима. Впрочем, за эту потерю он был щедро вознагражден: добрый капитан неожиданно открыл в своих скромных владениях маленький источник и вырыл у ограды своего сада чудесный пруд, в котором Пип мог развлекаться. В течение всего лета он продолжал расти и был счастлив, играя с Тоби, оскорбляя рыжего кота, забавляя Либби и давая миссис Барнес пищу для размышлений за вязаньем. Зимою капитан Ефраим усовершенствовал его в его старых фокусах и научил кое-каким новым. За это время он вырос настолько, что миссис Барнес начинала ворчать на него за то, что он занимает слишком много места. Несмотря на мощные челюсти и внушительные зубы, Пип по-прежнему был доверчив и приветлив. Но вот однажды, к весне, он доказал, что добросердечие его кончится, если будут дурно обращаться с его другом.

Это случилось так. Маленький, но очень заносчивый Тоби рассердил дворнягу, которая жила на ферме, в некотором расстоянии от Истпорта. Дворняга эта, как было известно, убила уже нескольких маленьких собак. Каждый раз, когда она проходила мимо ворот Барнеса и угрожающе лаяла на Тоби, тот только пренебрежительно ворчал со ступенек крыльца.

Но однажды утром, когда огромный пес шел за санями своего хозяина, Тоби случайно был занят тем, что недалеко от ворот выкапывал зарытую здесь драгоценную кость. Огромный пес подкрался и тяжело перескочил через забор. Тоби едва успел высунуть свою маленькую лохматую голову из-под снега и обернуться, чтобы встретить нападение лицом к лицу. Он был очень храбр, и не страх выражало его рычание, когда он бросился на своего громадного врага и впился зубами в его заднюю лапу. Через полминуты его уже не было бы в живых, если бы не подоспел, неуклюже двигаясь на своих ластах, Пип, чтобы посмотреть, как идут дела его маленького друга.