Последняя осень. Стихотворения, письма, воспоминания современников

Ночь на перевозе

Осень кончилась — сильный ветер Заметает ее следы! И болотная пленка воды Замерзает при звездном свете. И грустит, как живой, и долго Помнит свой сенокосный рай Высоко над рекой, под елкой, Полусгнивший пустой сарай… От безлюдья и мрака хвойных Побережий, полей, болот Мне мерещится в темных волнах Затонувший какой-то флот. И один во всем околотке Выйдет бакенщик-великан И во мгле промелькнет на лодке, Как последний из могикан… <1966>

Полночное пенье

Когда за окном потемнело, Он тихо потребовал спички И лампу зажег неумело, Ругая жену по привычке. И вновь колдовал над стаканом, Над водкой своей, с нетерпеньем. И долго потом не смолкало Его одинокое пенье. За стенкой с ребенком возились, И плач раздавался, и ругань, Но мысли его уносились Из этого скорбного круга… И долго без всякого дела, Как будто бы слушая пенье, Жена терпеливо сидела Его молчаливою тенью. И только когда за оградой Лишь сторож фонариком светит, Она говорила: — Не надо! Не надо! Ведь слышат соседи! — Он грозно вставал, как громила. — Я пью, — говорил, — ну и что же? — Жена от него отходила, Воскликнув: — О Господи Боже!.. — Меж тем как она раздевалась, И он перед сном раздевался, Слезами она заливалась, А он соловьем заливался… <1966>

Идет процессия

Идет процессия за гробом. Долга дорога в полверсты. На ветхом кладбище — сугробы И в них увязшие кресты. И длится, длится поневоле Тяжелых мыслей череда, И снова слышно, как над полем Негромко стонут провода. Трещат крещенские морозы. Идет народ… Все глубже снег… Все величавее березы… Все ближе к месту человек. Он в ласках мира, в бурях века Достойно дожил до седин. И вот… Хоронят человека… — Снимите шапку, гражданин!

Сосен шум

В который раз меня приветил Уютный древний Липин Бор, Где только ветер, снежный ветер Заводит с хвоей вечный спор. Какое русское селенье! Я долго слушал сосен шум, И вот явилось просветленье Моих простых вечерних дум. Сижу в гостинице районной, Курю, читаю, печь топлю. Наверно, будет ночь бессонной, Я так порой не спать люблю! Да как же спать, когда из мрака Мне будто слышен глас веков, И свет соседнего барака Еще горит во мгле снегов. Пусть завтра будет путь морозен, Пусть буду, может быть, угрюм, Я не просплю сказанье сосен, Старинных сосен долгий шум… 1967

Купавы

Как далеко дороги пролегли! Как широко раскинулись угодья! Как высоко над зыбким половодьем Без остановки мчатся журавли! В лучах весны — зови иль не зови! — Они кричат все радостней, все ближе… Вот снова игры юности, любви Я вижу здесь… Но прежних не увижу. И обступают бурную реку Все те ж цветы… но девушки другие, И говорить не надо им, какие Мы знали дни на этом берегу. Бегут себе, играя и дразня, Я им кричу: — Куда же вы? Куда вы? Взгляните ж вы, какие здесь купавы! — Но разве кто послушает меня… <1967>

Старик

Идет старик в простой одежде. Один идет издалека. Не греет солнышко, как прежде. Шумит осенняя река. Кружились птицы и кричали Во мраке тучи грозовой, И было все полно печали Над этой старой головой. Глядел он ласково и долго, На всех, кто встретится ему, Глядел на птиц, глядел на елку… Наверно, трудно одному. Когда, поеживаясь зябко, Поест немного и поспит, Ему какая-нибудь бабка Поднять котомку пособит. Глядит глазами голубыми, Несет котомку на горбу, Словами тихими, скупыми Благодарит свою судьбу. Не помнит он, что было прежде, И не боится черных туч, Идет себе в простой одежде С душою светлою, как луч! <1967>

Шумит Катунь

…Как я подолгу слушал этот шум, Когда во мгле горел закатный пламень! Лицом к реке садился я на камень И все глядел, задумчив и угрюм, Как мимо башен, идолов, гробниц Катунь неслась широкою лавиной, И кто-то древней клинописью птиц Записывал напев ее былинный… Катунь, Катунь — свирепая река! Поет она таинственные мифы О том, как шли воинственные скифы, — Они топтали эти берега! И Чингисхана сумрачная тень Над целым миром солнце затмевала, И черный дым летел за перевалы К стоянкам светлых русских деревень… Все поглотил столетий темный зев! И все в просторе сказочно-огнистом Бежит Катунь с рыданием и свистом — Она не может успокоить гнев! В горах погаснет солнечный июнь, Заснут во мгле печальные аилы, Молчат цветы, безмолвствуют могилы, И только слышно, как шумит Катунь… 1967

В горной долине

Над горной долиной — мерцанье. Над горной долиной — светло. Как всяких забот отрицанье, В долине почило село. Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны… Не здесь ли разбойник морской Мечтал залечить свои раны, Измученный парусом рваным, Разбоем своим и тоской? Я видел суровые страны, Я видел крушенье и смерть, Слагал я стихи и романы, — Не знал я, где эти тюльпаны, Давно бы решил посмотреть! И только когда вспоминаю Тот край, где родился и рос, Желаю я этому краю, Чтоб было побольше берез… <1967>

Взглянул на кустик

Взглянул на кустик — истину постиг, Он и цветет, и плодоносит пышно, Его питает солнышко, и слышно, Как в тишине поит его родник. А рядом — глянь! — худые деревца. Грустна под ними скудная лужайка, И не звенит под ними балалайка, И не стучат влюбленные сердца. Тянулись к солнцу — вот и обожглись! Вот и взялась нечаянная мука. Ну что ж, бывает… Всякому наука, Кто дерзко рвется в солнечную высь. Зато с куста нарву для милых уст Малины крупной, молодой и сладкой, И, обнимая девушку украдкой, Ей расскажу про добрый этот куст… <1967>

Детство

Мать умерла. Отец ушел на фронт. Соседка злая Не дает проходу. Я смутно помню Утро похорон И за окошком Скудную природу. Откуда только — Как из-под земли! — Взялись в жилье И сумерки, и сырость… Но вот однажды Все переменилось, За мной пришли, Куда-то повезли. Я смутно помню Позднюю реку, Огни на ней, И скрип, и плеск парома, И крик: «Скорей!», Потом раскаты грома И дождь… Потом Детдом на берегу. Вот говорят, Что скуден был паек, Что были ночи С холодом, с тоскою, — Я лучше помню Ивы над рекою И запоздалый В поле огонек. До слез теперь Любимые места! И там, в глуши, Под крышею детдома Для нас звучало Как-то незнакомо, Нас оскорбляло Слово «сирота». Хотя старушки Местных деревень И впрямь на нас Так жалобно глядели, Как на сирот несчастных, В самом деле, Но время шло, И приближался день, Когда раздался Праведный салют, Когда прошла Военная морока, И нам подъем Объявлен был до срока, И все кричали: — Гитлеру капут! Еще прошло Немного быстрых лет, И стало грустно вновь: Мы уезжали! Тогда нас всей Деревней провожали, Туман покрыл Разлуки нашей след… 1967

В старом парке

Песчаный путь В еловый темный лес. В зеленый пруд Упавшие деревья. И бирюза, И огненные перья Ночной грозою Вымытых небес! Желтея грустно, Старый особняк Стоит в глуши Запущенного парка — Как дико здесь! Нужна покрепче палка, Чтоб уложить Крапиву кое-как… Покрывшись пеплом, Гаснет бирюза. И там, во тьме Унылого строенья, Забытого навек Без сожаленья, Горят кошачьи Желтые глаза. Не отыскать Заросшие следы, Ничей приход Не оживит картины, Лишь манят, вспыхнув, Ягоды малины Да редких вишен Крупные плоды. Здесь барин жил. И, может быть, сейчас, Как старый лев, Дряхлея на чужбине, Об этой сладкой Вспомнил он малине, И долго слезы Катятся из глаз… Подует ветер! Сосен темный ряд Вдруг зашумит, Застонет, занеможет, И этот шум Волнует и тревожит, И не понять, О чем они шумят. <1967>