Последняя принцесса Индии

– Значит, ты новая телохранительница, – сказала она бесстрастным голосом, в котором не было ни радушия, ни неприязни.

Просто пустой сосуд, ждущий, когда его наполнят.

– Это Сита Бхосале из Барва-Сагара, – еще раз представила меня Сундари. – Одна из вас должна показать Сите дургавас, а потом проводить на майдан. Кто желает?

– Я, – вызвалась Кахини.

Наступила многозначительная тишина, словно никто от нее такого не ожидал.

– Хорошо, – поколебавшись, произнесла Сундари.

Другие женщины немедленно отступили. Я подумала, что Кахини, возможно, находится здесь на особом положении.

– Иди за мной, – улыбнувшись, сказала она.

Женщины перед нами расступились. Я последовала за Кахини из зала рани в длинный коридор, стены которого были украшены фресками с изображениями птиц. Художник постарался изобразить каждую птицу в свойственной ей среде обитания. Там были павлины, расхаживающие по мощенному мрамором внутреннему дворику, и белые цапли, которые бродили по озерному мелководью.

– Сначала мы пойдем в дургавас, – сказала Кахини, но потом замерла, остановившись под фреской цапли. – Ты знаешь, что такое дургавас?

Я отрицательно покачала головой и ощутила, как к моему лицу прилила кровь.

– Никто тебе не рассказал, как живут телохранительницы?

Уверена, если бы корни моих волос могли покраснеть, они обязательно покраснели бы.

– В моей деревне люди мало знают о Джханси.

– Понятно, – с жалостью в голосе произнесла Кахини. – Из какой ты деревни? Я не расслышала Сундари.

– Из Барва-Сагара.

– Это на севере?

– Нет, на юге отсюда.

Ее улыбка была настолько мимолетной, что, возможно, мне только почудилось, что девушка улыбнулась.

– Ладно. Дургавас – это всего лишь спальня с десятью кроватями. Наши служанки спят за дверями этой комнаты на полу.

– Бывшие члены дурга-дала? – спросила я, повторяя то, что услышала от Сундари.

– Да. Хотя та, которая выбьется в командирши, получает небольшое поместье и приличное содержание.

– Значит, когда Сундари-джи уйдет на покой, ей подарят поместье?

– Да, как и той, которая займет ее место, – ответила Кахини и, остановившись перед завешенным тканью дверным проемом, добавила, глядя мне в глаза: – Мы все боремся за одно и то же.

– А как рани выбирает ту, что станет начальницей над остальными?

Кахини позволила себе широко улыбнуться. Ряд идеально белых зубов сверкнул на фоне красных губ.

– Ищет смиренных.

Раздвинув занавесь, она вошла в комнату.

Десять массивных деревянных кроватей с ворсистыми матрасами выстроились вдоль украшенных фресками стен дургаваса. Я последовала за Кахини. Девушка остановилась у последней в ряду кровати. Я нагнулась и прикоснулась к ней. Ложе, достойное махараджи.

– Уверена, что ты никогда прежде не видела кровати, – сказала Кахини.

– Дома я спала на чарпае.

– Ну… ты будешь очень удивлена, когда увидишь зал, где проводят дурбар. Впрочем, весьма сомневаюсь, что сегодня ты там побываешь. Рани на этой неделе вообще никуда не ходит. Большую часть дня она молится Дурге, чтобы не заболеть. Это плохо. Вскоре, боюсь, она растолстеет, как хавронья, и вообще не сможет никуда ходить.

Конец ознакомительного фрагмента.