Последняя радиограмма
Шрифт:
Это было госпитальное судно.
— Видишь, комиссар? Хорошо смотри!
Я смотрел. Фашистский рейдер расстреливал безоружное госпитальное судно, а мы смотрели. Там, на транспорте, в подвесных койках метались раненые; тщетно пытаясь помочь беспомощным людям, сбивались с ног медицинские сестры, а мы смотрели…
Что можно было сделать? Связаться с командиром отряда нельзя,
Между тем положение плавучего госпиталя становилось отчаянным. Крейсер приближался, методично обстреливая гибнущий корабль. Из-под палубных надстроек транспорта повалил дым.
На госпитальном судне начался пожар. По палубе заметались фигурки людей. Кто-то пытался спустить шлюпки. Я невольно представил себе задыхающихся в дыму, закованных в гипс и повязки неподвижных людей…
Новый взрыв отозвался в корпусе нашей лодки. Газиев, оттолкнув меня, бросился к перископу.
— Что? — не выдержал кто-то стоящий рядом.
— Держится… — проговорил сквозь зубы Газиев.
Он обернулся, взглянул бешеными глазами.
— Что будем делать, товарищи моряки Красного флота?
— Атакуй! — сказал я. — Атакуй, командир!..
…За окном полярная ночь. Там на серых скалах лежит городок, будто расчерченный гигантским циркулем вокруг серой бухты. Странный город, где из каждых четырех прохожих по крайней мере трое моряков и почти нет детей… Но я люблю этот город, люблю потому, что здесь мы должны встретиться с тобой.
Через несколько часов я уезжаю. (Боже, что написала я, жена моряка: «уезжаю»!) «Ухожу». Ухожу на «малютке» Героя Советского Союза Лукина. Его знают в лицо все жители этого морского города. А он, оказывается, учился вместе с тобой в училище и отлично помнит тебя.
Я ухожу с отрядом разведчиков, которыми командует тоже бывший подводник и тоже знаменитый на Севере человек — лейтенант Леонидов. Но сейчас он воюет на суше. С нами идут двое товарищей — норвежцев…
Теперь я не могу сообщить тебе свой маршрут. Впрочем, я и сама не знаю его достаточно точно…
Если я вернусь раньше, чем придешь ты, я встречу твою лодку на пирсе. А если нет… Тогда жди. Я скоро буду здесь. Видишь, тебе не удастся скрыться от меня даже на другом конце земли. Если бы ты знал, как мне не хватает тебя!..
1 февраля.Весь наш отряд собрался в одной из военно-морских баз Шотландии. Мы готовимся к последнему переходу. Ремонтируем потрепанные штормами лодки, меняем аккумуляторные батареи.
Здесь базируется флотилия подводных лодок союзников. Она действует в Северной Атлантике на стыке с районом действий Северного флота. Это наши ближайшие соседи на западе. Флотилию сформировала сама война с гитлеровской Германией, захватившей почти всю Западную Европу. Кроме английских лодок, в ее составе французские, датские, голландские, норвежские и даже польская субмарина «Кондор». Их привели сюда моряки, не желавшие смириться с поражением. Из портов союзника они продолжают борьбу с врагом.
Вчера в честь нашего прихода командование базы устроило торжественный обед. За столами звучала речь едва ли не всех народов Европы. Но
чаще других повторялись с разными акцентами два хорошо знакомых нам слова: «Волга» и «Сталинград». Сейчас в городе у Волги доколачивались взятые в кольцо дивизии фельдмаршала Паулюса.Поднялся плотный моряк, на кителе которого был приколот маленький шестиконечный крестик — знак Сражающейся Франции.
— Я хочу поднять тост за наших учителей! — Француз поклонился в нашу сторону. — Да, господа, — продолжал он. — Мы учимся у русских мужеству. И не только сейчас, когда этот великий народ ломает Гитлеру хребет на берегах Волги… В дни капитуляции я сам торпедировал наши крейсеры в Тулоне, чтобы они не достались врагу… Не знаю, помнило ли об этом наше командование, отдавая приказ, но я все время думал о том, что два десятилетия назад точно так же поступили моряки революционной России. Они потопили свой флот в Новороссийске, чтобы он не достался бошам!.. Итак, я пью за наших учителей!..
Кто-то тронул меня сзади за плечо. Я обернулся. С бокалом в руке стоял высокий, с сильной проседью человек. Лицо его было мне знакомо. Моряк глядел на меня с явным изумлением.
— Простите, — сказал он по-русски, с заметным акцентом. — Вероятно, я ошибаюсь… Но вы очень походите на одного человека. Вы не Святозар Вукманович?
Я тут же узнал этого человека. Мы встречались с ним не раз, но в те времена он носил другую форму, впрочем, так же, как и я.
— Да, — сказал я, вставая. — Я Святозар Вукманович, печатник из Загреба, если вы — Морис Гренье, шофер из Тулузы.
Глаза моего собеседника изумленно расширились. Но в следующую секунду он хлопнул меня по плечу и громко расхохотался.
— Матка боска! Мы, оказывается, оба играли в одну игру!.. Мое настоящее имя — Тадеуш Снядецкий. Я механик «Кондора».
— А я Сергей Самарин.
— Черт побери! — он чокнулся со мной. — Выпьем за знакомство!
Мы воевали вместе в Испании. Я выдавал там себя за серба, а мой собеседник — за француза. Меньше всего, конечно, можно было ожидать нашей встречи теперь, в шотландском порту.
— В тридцать восьмом меня интернировали, — рассказывал Снядецкий, — во французских Пиренеях. Ты помнишь, я свободно говорил по-французски. Мне удалось бежать из лагеря и пробраться на родину… Там опять пришлось жить по чужому паспорту. В Польше не жаловали бойцов бригады Домбровского… Но прежний обладатель моего паспорта оказался в прошлом матросом. Перед самой войной меня призвали во флот. Я попал на подводную лодку «Кондор». В сентябре тридцать девятого мы ушли из горящего Гданьска… Прорвались через проливы в Северное море и пришли в Англию. С тех пор мы воюем. Видишь, я был рядовым — стал механиком… И наконец ношу свое настоящее имя!..
Кругом шумело разноязыкое застолье, а мы с Тадеушем вспоминали и вспоминали тех, кто был рядом с нами шесть лет назад в горах Толедо и на полях Ла-Манчи.
— Слушай! — улыбнулся Снядецкий. — Оставайся здесь, в нашей флотилии, вместе со своей лодкой. Тогда у нас снова будет настоящая Интернациональная бригада!
Командующий флотилией, моложавый английский адмирал, попросил внимания. Он по праву хозяина открывал обед, теперь он хотел произнести последний тост.