Последняя роль неудачника

— Тогда откуда вы знаете, что она есть?

— Понял по словам и случайным репликам Кати. — Больше я ничего не могу вам о ней сказать. Кстати, если вы поторопитесь, вы еще застанете Прокофьева в кабинете. Я знаю его привычки: минут через пятнадцать он отправится домой.

Александр Борисович встал со стула.

— Постойте, — окликнул его Бычихин. — А как же ваше обещание?

— Какое обещание?

— Ну вот, уже забыли. Ох и девичья у вас память, Александр Борисович. Вы обещали рассказать мне: как вы узнали, что я от вас что-то скрываю? И что «трясти» нужно именно меня?

— Во сне увидел, — мрачно ответил Турецкий.

— То есть, как?

— Просто. Уснул и увидел. Всего хорошего!

Турецкий повернулся и вышел из гримерки.

46

— Нет, — воскликнул Иван Максимович Прокофьев, положив локти на подлокотники антикварного кресла. — Нет, нет и нет! Между нами никогда ничего не было!

— Вы не горячитесь, — мягко сказал ему Турецкий. — Я не собираюсь лезть вам в душу. Но, чтобы найти Катю, я должен знать о ней всё. Я и так чувствую себя совершенно сбитым с толку. Каждый день я узнаю о Кате что-то новое. Я поймал себя на том, что уже не могу представить себе ее лицо. Оно всё время ускользает от меня.

Прокофьев пристально посмотрел на Турецкого.

— Да, — тихо сказал он, — вы правы. Катя могла быть очень… разной. Такое ощущение, что ей было весело примерять на себя разные маски. Беда в том, что она так долго и усердно этим занималась, что потеряла свое собственное лицо.

— Вы выразили то, о чем я думал, — сказал Александр Борисович. — Выразили коротко и четко.

Прокофьев улыбнулся.

— А вы умнее, чем кажетесь, — сказал он.

— Только никому об этом не рассказывайте, — усмехнулся Турецкий. — Иван Максимович, я хочу поговорить с вами откровенно. Без вранья и прочей ерунды.

— Да я, кажется, только так с вами и говорю!

Турецкий покачал головой:

— Нет.

— Что же я, по-вашему, скрываю?

— Факты. Вы ведь знаете, чем занималась Катя днем, когда была свободна от репетиций и спектаклей.

Иван Максимович нахмурился и пожевал губами.

— Я не совсем понимаю, о чем вы…

— Бросьте врать, — небрежно перебил его Александр Борисович. — Я ведь уже показывал вам ее фотографию. Ту, которую взял в клубе «Феерия».

Губы Прокофьева побелели.

— Я ничего не знаю ни про какую феерию, — неуверенно сказал он.

— Знаете. Узнали недавно, когда пришли туда в качестве клиента. А потом шантажировали Катю, обещая рассказать обо всём ее отцу.

— Что-о?! — Прокофьев угрожающе приподнялся с кресла. — Я?! Шантажировал Катю?! Да как вы смеете!

Иван Максимович вскочил с кресла и сжал кулаки.

— Убирайтесь отсюда! — рявкнул он. — Я не желаю вас видеть!

— У меня пока нет доказательств, но я найду их, — пообещал Турецкий. — И если это вы довели Катю до самоубийства — берегитесь.

— Во-он! — заорал Прокофьев, топая ногами и потрясая худыми кулаками. — С глаз моих! Во-о-он!

Старик едва не задыхался от бешенства, и Турецкий не стал испытывать его терпение.

— Еще увидимся, — пообещал он, покидал кабинет.

Оставшись один, Иван Максимович Прокофьев снял с телефона трубку и подрагивающим пальцем, то и дело срываясь с диска, набрал по памяти номер.

— Это Иван Максимович, — сказал он в трубку. — Боюсь, нам придется всё отменить.

Некоторое время Прокофьев просто слушал. Лицо его при этом было усталым и нервным. Наконец, он сказал:

— Нет. Хватит смертей. Это ни к чему не приведет. Думаю, после всего, что произошло, он усилит охрану. Я не смогу к нему подобраться.

Иван Максимович остановился, чтобы перевести дух, затем сказал, сильно повысив голос и, по-видимому, отвечая на реплику собеседника:

— Я же сказал: я не буду этого делать! Я сегодня же избавлюсь от саквояжа. Нужно найти другой способ. Я — не убийца!

Выслушав ответ, Прокофьев коротко выругался и брякнул трубку на рычаг. После этого он минут десять молча сидел в кресле, усиленно и мучительно о чем-то размышляя.

Всё говорило о том, что грязная история, в которую он вляпался, так быстро не закончится. Вернее, она может закончиться очень быстро. Но такой «конец» уже не устраивал Ивана Максимовича. Слишком многое было поставлено на карту. Кроме того, он не доверял корейцам.

На каком-то этапе интересы Прокофьева и «корейской мафии» сошлись. Правда, для Ивана Максимовича это было долгом чести, а для корейцев тем, о чем говорят: «это просто бизнес, ничего личного». Но тогда Прокофьеву понравился их план, и он с жаром взялся за его реализацию.

Это было всего два дня назад.

Но с каждым часом Иван Максимович всё больше осознавал, что зря влез в это дело. Похоже, эти чёртовы корейцы задумали загрести жар его руками. А что будет, когда всё закончится? Да ведь они просто избавятся от него, как от ненужного свидетеля.

Ну уж нет! Никаких убийств, никаких взрывов! Если этот тип перебежал корейцам дорогу, пусть они сами от него избавляются.

«Нужно выбросить саквояж. И чем скорее, тем лучше», — сказал себе Иван Максимович.

Легко сказать «выбросить», но как это сделать? Впрочем, решение быстро нашлось. Нужно вывезти саквояж в лес и сбросить его в овраг, который в январе обычно полон грязи, льда и талого снега. А потом позвонить, куда следует, и оставить информацию. Пусть с этим саквояжем разбираются знающие люди.

Иван Максимович быстро оделся, затем подошел к небольшому кожаному саквояжу, стоявшему у стены, и с величайшей осторожностью поднял его с пола.

— Ничего, ничего, — пробормотал он, с каким-то странным выражением глядя на саквояж. — Всё еще обойдется.

Машины у Ивана Максимовича не было. Страдая легкой формой клаустрофобии, он терпеть не мог кабины лифтов и салоны автомобилей. То есть, иногда он ими, конечно же, пользовался. Но, когда можно было обойтись, обходился без всякого сожаления.

Постукивая тростью по обледенелому тротуару, Иван Максимович шагал быстро и уверенно, то и дело поглядывая на саквояж, с которым он по-прежнему обходился бережно, даже стараясь не слишком им размахивать. Выглядел Прокофьев встревоженным и озабоченным. Разговор с Турецким сильно подействовал ему на нервы. Это ж надо, обвинить его, Ивана Максимовича Прокофьева, в убийстве Кати! Это даже не бред, это совершенное чёрт-те что!