Последняя шутка Наполеона

– Сыграй "Металику", – предложила Рита, взяв три бутылки с подмигивающими этикетками и исполнив желание именинницы. Димка дважды просить себя не заставил. Самая знаменитая композиция легендарной группы всем пришлась по душе. Мажорная хулиганка Танька, всегда ходившая в драных джинсах и босиком, дёргала башкой, как заправский рокер. Дашка – дочь агронома, благоговейно курила "Кент", следя, чтобы пепел не сыпался на подаренные отцом английские туфли. При этом она, конечно, не забывала красиво выгибать кисть, поднося к губам сигарету, и томно щуриться на фонарь, белевший у церкви. Алёшка, сидя бок о бок с Ритой, лапал её с предельной степенью романтичности, и не менее романтичным было сопротивление: ахи, охи, мат – только шёпотом. Один Витька бездействовал. Впрочем, он зеленел. Ему нездоровилось – старший брат накануне праздновал свадьбу. С верхних полей, которые окружали кладбище, дул пронизывающий ветер. Финал мелодии слился с мощным его порывом. Когда последний флажолет смолк, Алёшка, словивший от Риты по лбу, проговорил:

– Так и не поймала Ритка линя! Поэтому злая.

– Зачем ей линь? – удивилась Танька, – её что, дома не кормят?

– Линь нужен Ритке вовсе не для того, чтоб его сожрать, – объяснила Дашка, – он нужен ей для того, для чего Раскольникову нужна была бабка – процентщица. Она хочет Наполеоном стать.

Все расхохотались, включая Ритку с Алёшкой, которые половину произнесенных Дашкою слов слышали впервые. Длинные пальцы Димки стали выдёргивать из гитарных струн "Марсельезу".

– Ритка? Наполеоном?– переспросила Танька, сделав глоток воды, – С помощью линя? А как это будет выглядеть? И сказала Ритка золотой рыбке:

"Не хочу я быть проституткой, хочу быть Наполеоном!" Так что ли, Ритка?

Хохот усилился. Димка ловко изобразил на первой струне сирену – дескать, всё хорошо, психиатр едет.

– Вы – идиоты, – заговорила Рита, дождавшись относительной тишины, – да, линь – золотая рыбка. Но я не буду его ни о чём просить. Просто я – охотница по природе. Мне интересно поймать линя.

– Не ври, ты – минетчица по природе, – не согласилась Танька, – у тебя – большой рот. И длинный язык. И очень внимательные глаза.

– При чём здесь глаза?

– Ну, ты и овца! Когда при минете смотришь в глаза, это обостряет.

Парни смутились. Рита задумалась, как и Дашка. Дождь вдруг усилился. Так как он стал просачиваться сквозь листья, Димка был вынужден зачехлить гитару.

– Риточка, ты не хочешь мне посмотреть в глаза?– небрежно спросил Алёшка, закуривая.

– Не хочет, – дала ответ за подругу Танька, – нужен ты ей со своей избушкой на курьих ножках! Иди коровам хвосты крути, лаптем щи хлебай! Ритке подавай такого, как Димочка – из Москвы, из элитной школы, с двумя квартирами, с дачей…

– Ритке нужен золотой линь, – напомнила Дашка, – пока она его не поймает, её отсюда не вытащить. Значит, ей суждено здесь сдохнуть. Так что, Алёшка, готовься к свадьбе. Круто! Салатику поедим.

Молодой пастух приосанился и опять потянулся к Рите. Но в этот миг прорезался голос у его друга.

– Я знаю место, где линь берёт безотказно, – просипел Витька, с трудом подняв чубатую голову, и обвел компанию взглядом, – там даже Ритка сумеет его поймать.

– Ага, – улыбнулась Танька, – поймала! Не слушай, Ритка, не слушай! Триппер ты с ним поймаешь, а не линя.

Опять стало весело.

– Знаю место, – упрямо повторил Витька, пустив слюну, а затем её утерев, – и знаю, на что ловить. И знаю, когда.

– Жалко, что не знаешь, зачем, – перебила Дашка, опять начав разливать по стаканам водку, – одна – сумасшедшая, а другой – дебил! Ритка, тебе сколько?

– Совсем чуть-чуть. На самое донышко.

Димка также попросил капельку. Только выпили и запили водой, с другого конца села донеслось надрывное стрекотание мотоцикла. Оно стремительно нарастало.

– Это Виталька, – сказала Дашка, глядя на пятно света, которое приближалось вскачь по бетонке, становясь ярче и расползаясь на травяные обочины, – пиво нам из Троицкого везёт.

Танька согласилась с подругой. Виталька был её бывшим парнем. Как только он, промчавшись мимо громады церкви, остановился напротив брёвен, обе девчонки к нему приблизились. Передав им сумку с несколькими бутылками пива, он развернул мотоцикл и покатил под горку на холостых. Бутылок хватило всем, кроме Витьки, но ему было уже не нужно. Он сладко спал, завалившись на бок.

– Классное пиво, – пробормотала Танька, облившись пеною, – мы ужрёмся! Ритка, так что там с Наполеоном-то? Я не въехала.

– У тебя на правой ноге громадный паук, – спокойно сказала Рита. Быстро взглянув на свою голую ступню, стоящую на бревне, очень хорошо освещаемом фонарём, Танька онемела от ужаса. Прямо возле большого пальца расположилось чудовище совершенно невероятных размеров, с белым крестом на спине. Оно, судя по его неподвижности, чувствовало себя довольно неплохо. Про Таньку это сказать никак нельзя было. Если она чего-нибудь и боялась на этом свете, то разве что пауков. Но боялась до смерти. Её рот страдальчески приоткрылся, из глаз закапали слезы.

– Девочки, мальчики, – прошептала она, страшась шевельнуться, – я умоляю, снимите его! Пожалуйста, ради Бога! Мамочка! Господи, Боже мой! Я сейчас умру!

– Нашла дур, – усмехнулась Дашка, вставая, – вдруг у него клыки ядовитые? Цапнет – смерть!

Склонившись над ступнёй Таньки, она и Рита внимательно пригляделись к страшному насекомому.

– Челюсти у него, как у бультерьера! – сказала Рита, – а интересно, он самка или самец? Говорят, что самки очень опасны.

– Чёрные вдовы, – вспомнила Дашка, – чёрные вдовы! Такая тварь слона может уничтожить одним укусом.

Из левой брючины Таньки часто закапало, а затем полилось. Как назло – из левой, а не из правой, так что паук не видел причин менять местоположение.

– Эта дура обоссалась, – заметила Рита, – неудивительно! Ей осталось недолго жить. Мальчики, что делать?

– Ждать, пока обосрётся, – проговорил Алёшка, зевая, – тогда паук, наверное, убежит. Это птицеед.

– А он ядовитый? – спросила Рита.

– Да. Как змея. Как кобра.

Рита и Дашка стали ругать подругу за то, что та всюду шляется босиком. Дали подзатыльник. Надрали уши. Танька безмолвно глотала слёзы.

– Скажите ей, чтоб не шевелилась, – предостерёг Алёшка, зевая, – если она шевельнётся он испугается и ужалит.

– Да хватит вам, – не выдержал Димка. Спрыгнув с бревна, он протянул руку к белой ступне страдалицы, снял с неё опасное существо и бросил его в бурьян за руинами.

– Птицеед! Какой птицеед? Обычный паук, вполне безобидный. Просто решил погреться.

– Погреться? – взвизгнула Танька так, что обе её подруги сами чуть не испортили свои трусики, – он ужалил меня! Палец весь распух! Он красный! Смотрите!