Последняя тайна Лермонтова

На лошадях ведь любезно предложил прокатиться Вован, он же Вовчик, Пауэрлифтинг и обладатель члена, о котором грезит сумасшедшая тетушка Алена.

Так и сказал, прямым текстом: «Наталия, до ужина еще дофига времени. Тут наши на конюшню ходят, может и нам посмотреть?»

И я доверчиво за ним потопала. Он же все время был рядом! Когда мы осматривали помещения, болтали с инструктором. И когда девушка седлала мою лошадь – Вован тоже постоянно вертелся поблизости. Я довольно приблизительно поняла, какие там части седла или чего-то еще были повреждены – но он, в любом случае, запросто мог улучить удобный момент и сделать свое черное дело...

В общем, да, так оно и было. Вован правильно определил, кому из гостей замка вечно больше всех надо. Он все время выпытывал мое мнение, караулил возле номера, как маньяк. Я-то думала, любовь у глупого, а оказалось – у исключительного мерзавца абсолютно точный расчет.

А как он взволнованно интересовался, что я делала в музее, хотел пойти со мной, а потом все расспрашивал, расспрашивал...

– Будьте осторожны. Отдыхайте, поправляйтесь скорее, – девушка направилась к двери, на пороге обернулась. – Вы сами поставите в известность Михаила Владимировича? Или, может, хотите, чтобы я с ним переговорила?

– Сама. И еще, у меня к вам будет просьба. Пожалуйста, давайте пока оставим всю эту историю с пристругой между нами. Вы не успели никому об этом рассказать, кроме меня? Вот и отлично!

Когда девушка-инструктор ушла, я поняла, что никак не могу выбрать, чем заняться.

Пойти к Вовану и закатить скандал?

Отправиться к охраннику Игорю, заложить Пауэрлифтинга, а потом наслаждаться, представляя, как его обрабатывает профессионал?

Обсудить все это с Паниным?..

То вскакивая с постели, то опять на нее укладываясь, я сбросила на пол серую толстую папку со списком рабочих, которую вручил мне возле церкви Игорь.

Рассыпавшихся листов было море. Даже собирать их было трудно, а уж просматривать – часа три уйдет, не меньше. Хотя...

Одна из фамилий уже подчеркнута синей ручкой, и возле нее стоял жирный, старательно выведенный восклицательный знак.

М-да...

В общем, все понятно.

Вот почему Игорь ничего не сказал, когда подошел Вован, хотя по лицу охранника явно читалось: вертится, так и вертится что-то на языке.

Вот он, еще один пазл в этой странной мозаике. Нашелся, хотя шанс был минимальным.

На строительстве замка, оказывается, ударно трудился Симонов Николай Петрович. Отчество у Вована аналогичное. Я запомнила, когда к нему официант по имени-отчеству обращался, а сегодня еще и Игорь, хитрый жук, напомнил, подозреваю, неспроста. Сам Пауэрлифтинг родом из Озерска. Да голову даю на отсечение – брат его на стройке вкалывал! Пауэрлифтинг ведь, кстати, мне по дороге в музей и проговорился, что таковой имеется! Нормальный семейный бизнес получается: один братик раритет упер и заныкал, второй вернулся за краденым. А меня, любопытную, надо устранить, чтобы не мешала осуществлять задуманное.

Нет, я этого так не оставлю!

Сейчас пойду к Михаилу и все ему расскажу! Хорошенькое дело придумали: заслуженного судмедэксперта всех времен и народов членовредить, с лошади ронять!

Мы сталкиваемся с Паниным на пороге.

Его глаза напряженно впиваются в мое лицо.

Потом, как улитка в домик, прячутся в свой обычный, чуть насмешливый взгляд.

Ему стыдно, что он так за меня испугался.

Я неоднократно видела эту маску, чуть отстраненную и высокомерную. Теперь еще и эта снисходительная полуулыбка появляется.

О да, свои эмоции надо скрывать. Что, олигарху не комильфо переживать за кого-нибудь кроме себя любимого?..

Давай, маскируйся, даже если свидетелей мимолетной слабости нет и не будет, даже если это на самом деле совершенно не слабость – волноваться за какого-то человека...

Предупреждающего покашливания грома не было.

Ничего не предвещало ливня...

...ливня поцелуев.

Он начался внезапно, совершенно неожиданно, абсолютно не к месту, не в тему, не...

Я даже не успела ничего сообразить.

Его губы нашли мои, дыхание слилось, голова закружилась, мысли катастрофически выключились. Я бы оттолкнула Михаила, но это казалось невозможным глупым преступлением.

Просто вдруг хлынул теплый нежный свежий дождь. И я не могла от него прятаться, пусть льется. Ласковый шепот, едва различимая мелодия. Первый смелый искрящийся луч солнца, запутавшийся в струях воды...

Мне казалось, мы пьем друг друга, смакуем наши души, обнажаем мечты.

Мне казалось: я понимаю и постигаю его всего, целиком и полностью.

Мне казалось: во всем этом нет ни тени сексуального влечения, ни капли любви.

Происходит что-то другое.

А что – я не знаю, потому что раньше со мной никогда такого не случалось.

На новой странице моей жизни вдруг появилась какая-то надпись – а я ее не понимаю, и не могу прочитать, другой уровень, седьмое небо, сто двадцать восьмое измерение или десятый круг ада, где мучение особенно интригующе, изысканно и нежно...

Обычно я не выношу прикосновений незнакомых людей. И знакомых, по большому счету, тоже. Мне проще чмокнуть бродячую собаку, чем давнюю приятельницу. Только теперь все по-другому. Теперь – это не только поцелуи и объятия.

Не понимаю, что происходит.

Что, что это?..

– Как ты меня напугала. Все будет хорошо. Больше ничего плохого не случится. Я просто не позволю. Спасибо тебе! Ты такая живая, настоящая. Когда я увидел, как ты радуешься моей помощи этому своему дурацкому приюту, я тоже стал таким счастливым. Люди не умеют радоваться. И я забыл, что это такое – радость. Просто шел вперед, и новые цели, и вроде бы постоянно мелькают разные лица, и необычные проекты – а все мимо, не волнует, не заводит. Психоаналитик, триста евро в час, а такую чушь несет, смешно становится. Ты – совсем другая, растормошила меня. Радость, благодарность, удивление – почти не помню, как это. А это ведь здорово...

Мое сознание – стекло, слова Михаила – как дождевые капли, барабанят, постукивают, скатываются, оставляя следы-бороздки, быстро исчезающие с мокрой поверхности.

Я почти не понимаю Панина.

Мне страшно от того, что за какие-то секунды он вдруг стал мне роднее мужа, и я все в нем принимаю, морщинки возле уставших глаз, колючую щетину, теплые ладони, поглаживающие мою спину...

А потом за дверью раздается чей-то отчаянный вопль:

– На помощь! Помогите! Помогите...

* * *