Последняя загадка Ивана Грозного
Шрифт:
Тут-то все и началось. Как подменили Михаила после больницы – грубить стал, домой поздно приходить. Как ни позвонишь – все он у матери. Потом как-то приходит и старый журнал ей на стол, а там самое нехорошее ее интервью, за которое Ларисе до сих пор стыдно. Наговорила она тогда на мамочку, очень зла была. А ее детство расписал корреспондент хуже некуда – и в подвале будто бы она жила с беспризорниками и чуть ли не крысами питалась. Лариса ему клянется, что неправда это, а он не верит. Отчего, кричит, ты мне не сказала про свою семью? Лариса кается, забыть, говорит, про это все хотела, новую жизнь начать.
Так с тех пор и
Однажды пришла домой пораньше – с работы отпустили, потому что заболела, а Михаил уже на взводе. Начал ее упрекать, а Лариса его и не слышит – в голове гудит. Температуру смерила – тридцать девять и пять. Так он как узнал, в лице переменился, не то что в аптеку сходить или врача вызвать – собрал манатки и рванул к мамаше, чтобы не заразиться, как будто у Ларисы чуть ли не СПИД. А ей так плохо, температура все поднимается – еле сил хватило соседке в стену стукнуть. Та уж «Скорую» вызвала, и Ларису в больницу отвезли. Вернулась она через две недели в пустую квартиру – все муженек вывез подчистую, все подарки, что на свадьбу дарили, все вещи, что покупали, до последней наволочки. Лариса сгоряча свекрови позвонила – совесть у вас есть, спрашивает. И такого про себя наслушалась. А вещи, свекровь говорит, все нашими родственниками подарены, у тебя своего ничего в жизни не было! Лариса только хмыкнула – вот вам и приличная порядочная семья.
Вот такое вот было у нее второе замужество, до сих вспомнить страшно…
Зоя вошла в царскую палату – и ей невольно захотелось пригнуться.
После константинопольских дворцов, с их огромными покоями, полными порфира и позолоты, после изящных римских палаццо здесь было тесно и мрачно. Позолоты, впрочем, тоже хватало, но была она какая-то безвкусная, избыточная.
Главное же – низкие своды словно давили на Зою, да еще здесь было не в меру натоплено, так что ей сразу стало душно, муторно и тяжело на сердце.
А все здешние бояре даже в такой духоте ходили в шубах до полу – показывали свое богатство, обливались потом.
Зоя оглядела присутствующих, выискивая среди них своего будущего мужа. Впрочем, почему будущего? Ее уже обвенчали с московским князем. Правда, вместо него под венцом стоял присланный им доверенный боярин, но это не мешало законности и святости обряда. И все же сейчас она чувствовала смутное беспокойство, волнение и даже страх – каков-то он, человек, с которым предстоит ей прожить всю оставшуюся жизнь? Как-то он встретит ее?
Она знала, что он недавно овдовел, что у него есть взрослый сын, с которым он делит правление.
И вот она увидела его – немолодого сутулого человека в расшитом золотом кафтане, с черной окладистой бородой и внимательными, умными глазами.
Великий князь поднялся с золоченого кресла, пошел ей навстречу, улыбаясь.
На сердце у Зои полегчало: кажется, князь
Иван – человек добрый и неглупый, а это главное.Он подошел к ней, взял за руки, сказал что-то на своем языке и медленно, с достоинством провел обратно, усадил в такое же кресло, как свое.
И сразу запели певчие высокими стройными голосами, словно свежим воздухом потянуло в жарко натопленном покое, словно повеяло в нем запахом трав и цветов.
На середину покоя вышел дряхлый почтенный митрополит, благословил молодую княгиню.
Грек-толмач встал тихонько за спиной Зои и переводил ей слова князя и митрополита. И она велела ему перевести, что рада встретить на новой своей родине такой прием, рада возвращению к вере отцов. И что приехала она в Москву не с пустыми руками – хоть и не привезла она золотую казну и сундуки с самоцветными камнями, но привезла нечто большее – старинные книги, веками хранившиеся в библиотеке ее дедов и прадедов, книги, в которых собрана мудрость старых времен…
Князь выслушал перевод ее слов, и глаза его заблестели, он что-то спросил.
Толмач почтительно склонился к княгине, перевел:
– Государь, ваш супруг спрашивает, правда ли, что среди этих бесценных книг есть и Голубиная Книга?
– Что это такое – Голубиная Книга? – спросила Зоя удивленно.
– Голубиная Книга, – перевел ей толмач слова супруга, – есть священная и премудрая книга, спустившаяся с небес в Иерусалиме три тысячи лет назад, при царе Давиде. Написана она Духом Святым, оттого и называется Голубиной. Спустилась она с небес, и была запечатана семью печатями, и была в той книге написана вся правда о земле и о небе, и обо всех тайнах мира нашего. Кто владеет той книгой, тот знает все тайны, кто прочтет ту книгу – тот получит власть небывалую…
– Я не знаю про Голубиную Книгу, – ответила царевна после недолгого раздумья. – Но отец говорил мне, что среди наших книг есть одна самая древняя, написанная не на латинском языке и не на греческом, не на еврейском и не на арабском. Книгу ту никто не мог прочитать, но говорят, что содержатся в ней великие тайны…
Царевна хотела продолжить, но вдруг увидела в дальнем углу покоя бледное лицо с темными, глубоко посаженными глазами. Эти глаза пристально и неотвязно следили за Зоей, как следит змея за птицей или мышью.
Она вспомнила, что уже видела эти глаза – в Колывани, ночью, когда поднялась тревога… и до этого…
– Кто тот человек? – испуганно спросила Зоя толмача.
– Который, государыня?
– Тот, возле дверей, с темными глазами…
Она хотела показать на подозрительного человека – но тот исчез, словно сквозь землю провалился.
Утром поехать по второму адресу не получилось, потому что Ларисе позвонил капитан Уклейкин и сообщил, что нашел ее тонометр и что, если хочет Лариса его получить, пускай приходит сегодня к нему в семнадцатое отделение, заодно и показания свои подпишет.
Кабинет у капитана оказался крошечный, размером с кладовку в Ларисиной квартире.
– Зато отдельный, – с гордостью сказал капитан Уклейкин, уловив ее взгляд.
В кабинете помещались неожиданно новый письменный стол, серый ящик, при виде которого у Ларисы всплыло в мозгу сочетание «несгораемый шкаф», и два стула. Сам капитан восседал на вертящемся компьютерном кресле, причем Лариса готова была поклясться, что он самолично притащил его с ближайшей помойки, до того изодранной была кожа.