Последняя зима
Шрифт:
Его брали на стол каждый день. Но не только во время перевязок к Мышлякевичу было приковано внимание всего медицинского персонала. У постели раненого круглые сутки дежурили сестры. По нескольку раз подходили врачи. Минера знобило, и ему часто меняли грелки. Для искусственного питания Павла Антоновича готовили бульоны, жидкие каши, кисели, всегда держали в запасе молоко, яйца. Раненый все время чувствовал заботу, ласку, внимание. Ему постоянно внушали, что он будет жить, сможет разговаривать и нормально питаться, сможет работать.
Наконец кризис миновал, раненый заметно окреп. Гнедаш считал, что
Доктор Гнедаш все эти дни думал, как быть, где найти выход. Наконец он отправился к старшине медчасти Горобцу, разгружавшему в это время телегу с продуктами.
– Мне нужен тонкий железный прут, - объявил Тимофей Константинович.
– А какого диаметра? И какого сечения - круглого, квадратного? осведомился Горобец таким тоном, будто железо у него имелось в широком ассортименте.
– Да вот примерно такое, - ответил Гнедаш, взявшись рукой за железный дрот-отес, придерживающий у телеги оглоблю.
– Так в чем же дело! Сейчас отрубим.
Из отрубленного куска Тимофей Константинович и принялся мастерить каркас. Выгнул прут крутой дугою, отпилил лишнее... Ну а дальше? Нет, и после самой тщательной дезинфекции нельзя вводить железо в открытую рану. Неизбежно окисление металла, а отсюда и воспаление тканей, заражение, сепсис.
Взгляд Гнедаша случайно упал на лежащий рядом резиновый катетер. А что, если?.. Уже через минуту он натягивал на изогнутый кусок дрота эластичную трубочку. Получалось отлично. Теперь можно обеспечить стерильность каркаса, а приспущенная по концам резина поможет лучше его закрепить. Была решена лишь первая проблема, но сколько их еще оставалось решить доктору Гнедашу!
Наступил день операции.
– Все готово!
– доложил главному хирургу Кривцов.
Мышлякевич уже поднят на стол и укрыт со всех сторон марлей. Наркоз ему дать нельзя. В госпитале имелся только эфир, применять который при челюстно-лицевых операциях не рекомендуется. Для того чтобы притупить у Мышлякевича восприимчивость к боли, ему дали стакан крепкого самогона.
Взволнованы Кривцов и Григорьев, выполняющие роль ассистентов Гнедаша. Взволнованы операционные сестры Аня, Лида, Валя... Возможно, внутренне волнуется и Тимофей Константинович, но по лицу его этого не видно. Обычным негромким спокойным голосом хирург просит снять с Мышлякевича повязку.
– Все нормально, - роняет Гнедаш, исследовав операционное поле. Начнем с языка, пока к нему открыт доступ...
План операции хорошо известен ассистентам и сестрам. Все знают, что им делать. У оперируемого, насколько возможно, вытягивают обрубок языка. Скальпель Гнедаша быстро рассекает этот обрубок с боков, от тыльной части к передней, но не до конца. Затем хирург поворачивает
каждую дольку на 180 градусов и соединяет вместе. Один шов... Второй шов, поперечный... Кое-где подправляет, кое-что подравнивает... И вот уже вместо обрубка есть у Мышлякевича язык, кровоточащий, узкий, но зато вполне нормальной длины. Вширь он еще немного разрастется.– Хорошо... А теперь давайте ставить протез!
– говорит Гнедаш.
Обтянутую резиной железную дужку скрепили с остатками челюстных костей. Но прежде чем крепить на каркасе мышцы и кожу, надо восстановить у оперируемого отверстие рта, сделать ему нижнюю губу. Мышечную ткань со слизистой оболочкой можно взять для губы с сохранившихся частей щек.
– Скальпель!.. Малые ножницы!.. Зажимы!.. Иглу!
– требует Гнедаш.
Ему едва успевают подавать инструменты. Пальцы хирурга в непрерывном движении. Еще один шов - и появилась губа.
Затем Тимофей Константинович начинает кропотливое виртуозное "монтирование" подбородка и всего остального, чего недостает изуродованному лицу минера. Подтягивает вверх кожные и мышечные ткани шеи, оттягивает вниз ткани со скул, использует лоскуты кожи, срезанные с груди Мышлякевича, подбирает каждый неомертвевший сантиметр мускулов и надкостницы по краям раны. Все это пускается в дело, все подгоняется, сшивается, постепенно закрывая протез и образуя у Мышлякевича подбородок.
Ассистенты и сестры только переглядываются в немом восхищении. Никогда им не приходилось видеть такой сложной и столь блестяще выполняемой операции! На их глазах свершалось почти чудо.
Вдохновенная, мастерская работа хирурга продолжалась не один час... Наконец он распрямился, снял перчатки и, вытирая со лба пот, устало сказал:
– На сегодня довольно... Кладите повязку!
Товарищи поздравляли Гнедаша. Он только отмахивался:
– Рано, слишком рано поздравлять... Многое еще предстоит сделать! Да и неизвестно, чем кончится эта операция. Посмотрим, как все будет срастаться, заживать.
Немного позже Кривцов подошел к главному хирургу соединения и несколько смущенно начал:
– Простите, Тимофей Константинович, но кое-что я никак не могу понять... В институте у нас этого, как говорится, не проходили, а практика у меня совсем небольшая...
– Спрашивайте, Мишенька, не стесняйтесь. Ну, что вам не ясно?
– Чем Мышлякевич будет жевать? Вы восстановили ему язык, губу, щеки, подбородок... У человека снова есть лицо. Но неужели нижнюю челюстную кость способен заменить примитивный самодельный протез, вернее, каркас для крепления на нем тканей?
– Со временем и этот каркас я, вероятно, удалю, - заметил Гнодаш.
– Тем более! Значит, останутся лишь мягкие ткани?
– Нет, не только мягкие, но и достаточно твердые. Вы, вероятно, не обратили внимания, где я располагал горизонтальные швы! Именно над линией нашего каркаса... Со временем здесь образуются жестковатые рубцы. Там же использованы ткани надкостницы, хрящики. А хрящи, как известно, разрастаются. Вот почему у Мышлякевича должно образоваться над каркасом настолько твердое полукружье, что стоматологи смогут укрепить на нем зубной протез. Конечно, щелкать орехи Мышлякевичу никогда не придется, по питаться он будет вполне нормально.