Послушная одноклассница
Шрифт:
— Всё проверяют, так нужно, так правильно, Мия. — Отец меня обнял, пытаясь успокоить. Он и сам был на взводе, но мужественно сражался со страхом.
Мы стояли, как настоящие папа с дочкой. Наверное, это правильно. Да, наверное…
Но потом отворилась ближайшая дверь, и отца пригласили в кабинет.
— Смотрю, ты связями обзавелась… — Бросила Оля, которая сидела на скамейке и смотрела сейчас на меня, как на врага народа.
— Что произошло? Почему мама каталась на тюбинге? — Спросила я, оставляя без внимания её колкость.
— Я так его расхвалила, грех было
Так, мелочь да и только!
— Не смей трогать маму! Не впутывай её!
— Тебе можно, а мне нельзя? Она же вроде и мне ма-а-ма. — Ехидно вытянула, чем ужасно исказила последнее слово.
— Я тебя предупредила!
Психолог битый год говорит мне, что не все люди могут успокоиться, когда их игнорируют или не замечают. Таким нужно крови и зрелищ, и они переступят через все черты, разорвут все цепи защиты.
Оля как раз из таких. Я это поняла только сейчас, всё пыталась её обелить, найти и понять причины её злющих поступков, жалящих слов. Но её злит и сильнее распаляет моя терпеливость. Она не успокоится, пока меня и в хвост и в гриву не вычешет.
Глаза горят лихорадочным, болезненным огнём, словно её заговорил кто.
— И что ты мне сделаешь, туртушка? Думаешь, один раз метко и вовремя стрельнула всё Victory стала?
Уже донёс. Надо же! Оперативно, ничего не скажешь.
— Получилось сегодня, получится и завтра. — Я сказала уверенно, с каким-то даже повелительным убеждением. И про себя восхитилась собой.
Но Оля лишь дерзко рассмеялась, с вызовом и очень громко.
— И когда только крылышки успели вырасти, а? Столько лет общипанной ходила, а тут на тебе…
И начала меня придирчиво осматривать, будто пыталась отыскать "крылышки".
— Оставь мою маму в покое! — Грозно повторила я, со всей решимостью не отступать и не проигрывать сестре. Сводной сестре. Пора называть вещи своими именами и перестать уповать на нашу "семью".
Мама — это святое. Это черта. И граница моей отрешенной терпеливости. Это мой личный Рубикон.
Оля даже поднялась, чтобы не смотреть на меня снизу вверх, как проигравший или как коленопреклоненный.
— Запомни, сестрёнка, я всегда делаю то, что сама хочу. И тебя уж точно спрашивать не буду! — Со всей силы ткнула мне в грудь своим указательным пальцем.
Но вдруг резко одернула руку и вмиг стала пай-девочкой.
— Денис, привет! — Милая и слащавая улыбочка, приторная настолько, что протереть хочется.
Дэн ничего не ответил, лишь потянул меня аккуратно за рукав. Я даже не заметила, что всё это время его не было рядом.
— Что случилось? — Спросил Эндшпиль и посмотрел на меня внимательно-пронзительным взглядом.
— С мамой… — Не смогла договорить, комок в горле застрял и мешал даже дышать, не то что слова произносить или предложения сложные.
— А с ней? — Кивнул в сторону Оли.
— Как обычно… — Понуро ответила я, весь мой запал уверенной злости испарился, словно мне только на время попользоваться дали.
— Хорошо, пойдём. — Эндшпиль меня опять куда-то потянул.
— Куда?
— Присядем
на другой ряд. На сегодня достаточно динамита.И мы правда сели чуть вдали от нужного кабинета, хотя дверь оставалась прекрасно обозрима.
Дэн меня больше не трогал, ни вопросами, ни руками своими. Просто сидел рядом, оставался рядом и излучал такую уверенность, что я невольно начала успокаиваться.
Всё будет хорошо. Обязательно!
Так и случилось. У мамы был вывих лодыжки, который ей умело и относительно безболезненно вправили, поэтому из кабинета она вышла в хорошем настроении, улыбалась, благодарила и отшучивалась.
А моему приезду была особенно рада.
— Лучик, ты мой лучик. Всё со мной хорошо! Ты же знаешь, какая я удачливая! — Обнимая меня, говорила мама. — Ты лучше расскажи мне, кто этот молодой рыцарь?
Мда… Мамы такие мамы!
23
— Ты нас познакомишь? — Не отступала мама. Вижу цель, иду к ней, да-да.
Она продолжала обнимать меня и заглядывать мне в лицо, но вот вопросики свои супер тактичные и удобные задавала довольно-таки громко.
Мне хотелось зарыться в её толстовке, спрятаться или стать невидимкой. Так неловко, о, боги!
— Денис Соломонов. — Эндшпиль представился сам.
Кивнул и по-доброму улыбнулся, а я про себя отметила, что чуть ли не первый раз вижу его вот таким вот спокойным и улыбающимся.
— Очень приятно, Денис Соломонов. — Кокетливо и безгранично дружелюбно ответила мама.
— Боюсь, не столь приятно. Я тот самый Денис, который Мии запутал в волосах жвачку, с завидной периодичностью рвал её тетрадки с важными домашними заданиями и с такой же регулярностью пачкал ей парту и стул, искромсал дорогую золотистую сумочку, подделал оценки, юбку превратил в образцы для оригами… Ах, да, ещё бумажкой, словно лезвием, порезал глаз.
Контуженный по всем фронтам!!!
Что он творит?!
Я отпрянула от мамы, и, пытаясь остановить этот поток чистосердечного признания, схватила Дэна за руку.
С дуба рухнул! Очумел! Сбрендил! Белены объелся!
Всё, каждый этот восклицательный отразился на моём перепуганном лице.
Мама из веселой и неунывающей постепенно превратилась в растерянную и донельзя обеспокоенную. Упоминание бумажки и глаз отозвалось болью.
Отец тоже смотрел на нас настороженно, но его взгляд блуждал с меня на Дэна и обратно. Мама же не мигая смотрела исключительно на «того самого Дениса».
Что там. Даже Оля оторопела! Козыри уводят из-под носа, не порядок.
— Мамочка, он шутит! — Выпалила я сразу же, как этот закончил изливания проснувшейся совести.
Она нервно улыбнулась, но в глазах по-прежнему застыл какой-то ужас вперемешку с искренним недоумением и недоверием. Причем недоверием не только к сказанному, но и ко мне!
Мама так странно на меня посмотрела.
— Денис просто хотел разрядить обстановку. Ты же меня так засмущала!
— Необычный у Вас способ разрядить обстановку, молодой человек. — Выговорил отец, не скрывая своих эмоций.