Посмотри на меня

— Почему?

— С ней теперь гораздо веселее, она делает мне меньше замечаний и разрешает рисовать в гостиной.

— День Джинни Джоу весело прошел, да?

Люк снова кивнул.

— Я никогда не видел, чтобы она столько смеялась.

— Она теперь крепко обнимает тебя и играет с тобой в разные игры?

Люк посмотрел на меня так, как будто я сказал что-то нелепое, и я вздохнул, переживая из-за того, что какая-то маленькая часть меня испытала облегчение.

— Айвен?

— Да, Люк.

— Помнишь, ты сказал, что не сможешь остаться со мной навсегда, что ты должен будешь уйти помогать другим друзьями и я не должен грустить.

— Да. — Я тяжело сглотнул. Я очень боялся этого дня.

— А что будет с тобой и тетей Элизабет, когда это произойдет?

И тогда я стал переживать из-за той своей части, которая находится в груди и которая заболела при мысли об этом.

Я вошел в кабинет Опал, держа руки в карманах, на мне была новая красная футболка и новые черные джинсы. Я был сердит. Мне не понравился голос Опал, когда она меня позвала.

— Айвен, — сказала она, откладывая свою ручку с пером и поднимая на меня глаза. На лице ее не было сияющей улыбки, которой она раньше меня приветствовала. Она выглядела уставшей, под глазами темнели круги, а косички не были убраны в одну из ее обычных причесок.

— Опал. — Я скопировал ее тон, садясь перед ней закинув ногу на ногу.

— Что ты говоришь своим ученикам о том, как надо участвовать в жизни своего лучшего друга?

— Содействовать, а не мешать, — заговорил я скучающим тоном, — поддерживать, а не противодействовать, помогать и слушать, а не…

— Достаточно. — Она повысила голос, прерывая меня. — Содействовать, а не мешать, Айвен. — Слова повисли в воздухе. Она помолчала и продолжила: — Ты заставил ее отменить ужин с Бенджамином Уэстом. А ведь она могла бы завести себе друга, Айвен. — Черные глаза Опал напоминали угли. Еще немного гнева — и они загорятся.

— Могу я тебе напомнить, что последний раз Элизабет Эган договаривалась с кем-то о встрече не по работе пять лет назад? Айвен, пять лет назад, — подчеркнула она. — Можешь объяснить мне, зачем ты помешал ей?

— Потому что он грязный и от него воняет, — засмеялся я.

— Потому что он грязный и от него воняет, — передразнила она. — Что ж, позволь ей понять это самостоятельно. Не заходи слишком далеко, Айвен. — Она посмотрела на свои бумаги и снова стала писать, перо развевалась от ее яростных движений.

— Опал, что происходит? — спросил я ее. — Скажи мне, что на самом деле происходит.

Она подняла голову, в ее глазах были гнев и грусть.

— Мы сейчас невероятно заняты, Айвен, и нам нужно, чтобы ты работал как можно быстрее, а не болтался без дела, уничтожая то хорошее, чего уже достиг. Вот что происходит.

Пораженный ее критикой, я молча пошел к двери. Я ни на секунду ей не поверил, но что бы ни происходило в ее жизни, это было ее личным делом. Она бы изменила свое отношение к тому, что Элизабет отменила ужин с Бенджамином, если бы знала, что я запланировал на двадцать девятое.

— Да, Айвен, и еще кое-что, — позвала Опал.

Я остановился в дверях и обернулся. Она смотрела на стол и, пока говорила, продолжала писать.

— Нужно, чтобы ты был здесь в понедельник и подменил меня на какое-то время.

— Зачем? — недоверчиво спросил я.

— Меня не будет несколько дней, и нужно, чтобы ты меня прикрыл.

Такого еще никогда не случалось.

— Но у меня ведь работа в самом разгаре.

— Приятно слышать, что ты все еще это так называешь, — огрызнулась она. Потом вздохнула, отложила свою украшенную пером ручку и подняла глаза. Похоже, она готова была расплакаться. — Айвен, я уверена, в субботу все пройдет настолько успешно, что на следующей неделе тебе уже не понадобится там быть.

Ее голос звучал так мягко и искренне, я даже забыл, что сердился на нее, и впервые понял, что в любой другой ситуации она была бы права.

Глава двадцать девятая

Айвен добавил последние штрихи к сервировке столика, отрезал веточку дикорастущей фуксии и поставил ее в маленькую вазу в центр. Он зажег свечу и смотрел, как ее пламя дрожит от ветерка — точно собака, бегающая по саду, но привязанная цепью к конуре. Маленькая бухточка Ков Кун была безмолвна, оправдывая свое название, данное ей местными жителями много веков назад и означавшее «тихая пещера». Слышался лишь плеск воды, которая, набегая на берег, щекотала песок. Айвен закрыл глаза и покачался в такт этой музыке. Маленькая рыбацкая лодка, привязанная к причалу, подпрыгивала на волнах, иногда ударяясь о сваю и добавляя к плеску воды негромкую барабанную дробь.

Голубое небо начинало темнеть, по нему плыли редкие молодые облачка, отставшие от облаков постарше, которые проплывали тут несколько часов назад. Звезды ярко светили, и Айвен подмигнул им, они тоже знали о том, что должно произойти. Айвен попросил повара из столовой на работе помочь ему сегодня вечером. Это был тот же повар, что отвечал за еду на чаепитиях в саду лучших друзей, но на этот раз он превзошел самого себя. Он организовал такое роскошное угощение, какое Айвен и представить себе не мог. Первым блюдом были фуа-гра и тосты, нарезанные аккуратными маленькими квадратиками, за ними следовал ирландский лосось и приготовленная с чесноком спаржа, а после — мусс из белого шоколада с малиновым соусом. Теплый ветер с залива разносил запахи по всей округе, и они пролетали мимо Айвена, пощипывая ему нос.

Он нервно поигрывал приборами, без конца что-то поправлял, затянул новый голубой шелковый галстук и распустил его, расстегнул пуговицу на темно-синем пиджаке, а потом решил снова ее застегнуть. Весь день он был очень занят подготовкой к вечерней встрече, и у него не хватило времени подумать о бурливших в нем чувствах. Поглядывая то на часы, то на темнеющее небо, он надеялся, что Элизабет придет.

Элизабет медленно ехала по узкой петляющей дороге, почти ничего не различая в густой темноте сельской местности. Дикие цветы и живые изгороди тянулись к ее машине, когда она проезжала мимо. Включенные на полную мощность фары распугивали мотыльков, комаров и летучих мышей, пока она ехала по направлению к морю. Когда она доехала до просвета, черное покрывало вдруг приподнялось, и ей открылся целый мир.

Впереди на тысячи миль раскинулась черная гладь моря, блестевшая в лунном свете. В бухточке стояла крошечная рыбацкая лодка, привязанная к ступеням причала; набегающая волна лизала и дразнила бархатисто-коричневый песок. Но не море поразило ее, а вид одетого в новый нарядный костюм Айвена, стоявшего на песке рядом с маленьким столиком, красиво накрытым на двоих. В центре столика горела свеча, дрожащее пламя которой отбрасывало тень на его улыбающееся лицо.

Это могло растопить даже каменное сердце. Мать столько раз описывала ей восторженным шепотом ужин под луной на пляже, что мечты матери стали ее собственными. И вот Айвен стоял теперь внутри этой картины, которую они с матерью нарисовали себе так живо и в таких подробностях, что она навсегда запечатлелась в памяти Элизабет. Вдруг поняв смысл выражения «не знать, плакать или смеяться», она без смущения сделала и то и другое.