Посмотри на меня
Шрифт:
— Я решил соблюсти один местный обычай, — усмехнулся княжич. — Он показался мне занятным.
— О каком обычае речь?
— О том, по которому проигравшего, во время пира вешают на стену.
Толпа немного расступилась, и я увидела мужчин, прикованных к стене. Неужели Дракон? Я вскочила на ноги, но тут же поняла свою ошибку. Мужчин было пятеро и все с открытыми лицами. Будь среди них Дракон, ему бы завязали глаза. Я рухнула обратно в кресло.
Вид этих пятерых вызвал у меня смешанные чувства. С одной стороны я радовалась, что там нет Дракона, и он не терпит подобное унижение. С другой,
Люди выкрикивали ругательства в адрес прикованных и кидали в них обглоданные кости и другие остатки пищи. Меня передернуло от этой картины. Вот и свершилась твоя месть, Касильда. Я должна быть довольна и праздновать победу. Откуда же этот горький привкус во рту?
— Отвратительный обычай, — произнесла я. — Нам обязательно уподобляться варварам? Даже люди Дракона вели себя лучше. Они хотя бы не сквернословили и не трогали пленников.
— Я согласен с Касильдой, — кивнул отец. — Воинов надо снять со стены. Я с самого начала был против этой ненужной демонстрации силы. Мы и так победили. Морабатур наш. Мудрый князь в подобной ситуации предпочтет показать себя рачительным хозяином, а не сумасбродным мальчишкой.
Шея Дариуса пошла красными пятнами. Больше он ничем не выдал, что слова моего отца его задели. Княжич хорошо владел собой. Он умел скрывать эмоции не хуже своей матушки. В этом он точно пошел в нее.
Дариус распорядился снять воинов со стены и увести их обратно в темницу, а потом повернулся ко мне.
— Ты великолепно выглядишь, Касильда, — сказал он. — Мне отрадно снова видеть тебя и любоваться твоей красотой. Надеюсь, и ты рада встрече.
— Ты бросил меня и свою мать в логове врага, отказавшись заключить перемирие с Драконом, — заявила я. Голова раскалывалась так, что я с трудом сдерживала слезы. На любезности не было сил.
— Такова была необходимость, — вздохнул Дариус. Раскаивался он очень правдоподобно. — Я не был уверен, что вы живы. И хотя мое сердце разрывалось от тоски и скорби, приходилось помнить о долге перед отечеством. Ноша князя тяжела, порой хочется сбросить ее на чужие плечи и быть просто человеком… просто мужчиной, который любит и рассчитывает на взаимность. Но долг есть долг.
Дариус говорил красиво, этого у него не отнять. Дракон так не умеет. Его слова прямые, порой обидные, речь звучит грубо. Зато он всегда говорит, что думает. А Дариус? Я пригляделась к бывшему жениху. Голубые глаза смотрели прямо и открыто. Так и не скажешь: врет или нет.
— Ты же знаешь: я замужняя женщина. Между нами ничего не может быть.
Но Дариуса так легко не выбить из колеи. Он хитро прищурился и произнес:
— Нет непреодолимых препятствий, моя дорогая. У меня для тебя хорошая новость. Нет, — повторил он громче и вставая из-за стола, — у меня хорошая новость для всех.
Музыка тут же стихла, голоса умолкли. Все, включая меня, смотрели на Дариуса, ожидая его следующих слов. А он держал паузу, наслаждаясь триумфом.
Наконец, улыбнувшись, он выкрикнул в зал:
— С Драконом покончено раз и навсегда!
Я не шелохнулась.
— Ты не жена, Касильда, а вдова, — сказал Дариус тише, чтобы слышала только я. — А значит, можешь выйти
замуж во второй раз.— Как это? — глухо спросила я, еще не осознавая до конца происходящее.
— Дракон казнен.
— Когда это произошло? — я не поверила. Так не может быть. Дракон живой. Живой!
— Сразу после того, как мы его пленили. Я решил не тянуть. Опасно сохранять чудовищу жизнь. Да и какой в этом смысл?
Я наклонилась вперед и поймала взгляд отца. Он смотрел виновато. Теперь понятно, почему он избегал меня. Боялся принести дурные вести. Лекарь велел мне не волноваться, и отец таким своеобразным способом проявлял заботу. Он не мог спасти Дракона. В тот момент, когда я умоляла его поговорить с Дариусом, того уже не было в живых.
— Почему я впервые об этом слышу? — голос против воли звучал выше обычного, лишь чудом не срываясь на истерические нотки.
— А ты хотела присутствовать на казни? — оживился Дариус. — Может тебе показать его отрубленную голову? Так я распоряжусь, чтобы принесли.
Не знаю, что меня ужаснуло больше: то, что я увижу отрубленную голову Дракона или тот факт, что Дариус якобы ее сохранил. Я отшатнулась от мужчины. Боги, как же больно! Я схватилась… нет, не за голову, а за сердце. Болело именно оно.
И вдруг вулкан ожил. Загудело так, будто сотни воинов одновременно дунули в рог. Зал наполнился визгом. Гости метались в поисках укрытия от камней, что сыпались с потолка. Одни прятались под столами, другие хватали большие блюда и прикрывали ими макушки. Хаотичное, бессмысленное движение. Когда вулкан рванет, их ничто не спасет.
Запрокинув голову, я захохотала. Это была чистой воды истерика. Даже если бы захотела, не смогла остановиться. Было смешно до слез от осознания простой истины — они убили Дракона, но и им не жить. Без него вулкан рано или поздно рванет. Причем, судя по тому, как трясёт, скорее рано. Так им и надо, мстительно думала я.
— Дракон мертв, — выкрикнула я в зал. — Морабатур без него обречен. Вулкан не пощадит его убийц.
— Довольно! — княгиня влепила мне звонкую пощечину. — Это всего лишь скала. Мы как-нибудь справимся с ней.
— Желаю удачи, — зло процедила я сквозь зубы.
Вулкан затих, вместе с ним обессилила я. Откинувшись назад в кресле, я не то чтобы лишилась чувств, но и в сознании уже не была. Зато голова, наконец, перестала раскалываться. Физическую боль вытеснила боль сердечная. И всё вдруг потеряло значение. Абсолютно всё.
Глава 19. Хорошее чудовище — мертвое чудовище I
Землетрясение ознаменовало окончание пира. Перевернутые столы, пол, усеянный камнями, и перепуганные насмерть люди не располагали к веселью.
Отец немедленно вызвал ко мне лекаря, и вдвоем они проводили меня до спальни. Я не запомнила этот путь. Как будто моргнула и оказалась не в зале, а сразу в комнате, сидела на кровати, пока лекарь считал мой пульс.
Меня трясло при воспоминании о том, как люди радовались смерти Дракона. Они ненавидят его, но ведь я тоже отчасти дракон. Что они сделают, узнав мою тайну? Пришпилят меня к стене? Все может быть. Недаром отец велел молчать. Даже князь не уверен, что сможет уберечь меня от людского гнева.