Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов
Шрифт:
– Да, рейхсфюрер!
Он был весь в поту, и сквозь его восторг проступало смертное недоумение.
– Подводная лодка способна выходить в море?
– Разумеется, рейхсфюрер! В любой момент.
– План базы у вас имеется?
– Да, рейхсфюрер.
– Давайте его сюда. Сами можете идти.
Я поймал недоумевающий взгляд Фили.
Кассовский вынул из планшета сложенную карту, потертую на сгибах, протянул мне. Руки его прыгали.
– Хайль Гитлер! – он четко повернулся и пошел к двери. В дверях покачнулся, схватился за косяк, но выпрямился – и сгинул в коридоре.
Сержант Грейнджерфорд подвел ко мне возмущенного повара.
– Пытался воспрепятствовать осмотру кладовой, сэр!
– Вот как? – я посмотрел на повара. – Имя?
– Вольнонаемный помощник армии Зигмунд Колембе, бригадефюрер.
– Почему не подчинились приказу?
– Но он же говорит по-английски!
– В уставе нет ни слова о том, на каком языке должны отдаваться приказы!
– Так точно, бригадефюрер. Однако я не мог подчиниться приказу, так как не понял ни слова…
– Очень плохо. Чем вы занимались здесь два года? За это время можно выучить китайский, а не родственный язык германской группы.
– Но я и так синолог, бригадефюрер. Магистр…
– Какого же черта вы делаете на кухне?
– Но повсеместно считается, что лучшие повара – китайцы. Никто больше не может приготовить из пингвинов что-либо съедобное. Директор института приказал мне…
– Половина личного состава базы больна цингой! Куда идет пингвинья печень, спрашиваю я вас?!
– Но, бригадефюрер! С тех пор, как выход на поверхность ограничили в связи с появлением неприятельской эскадры, вся пингвинья печень поступает в рацион летчиков и команды «Возмездие».
– Вы хотите сказать, дорогой Колембе, что ни у кого из них признаков цинги нет?
Я вас правильно понял?
– Бригадефюрер, я говорил не это! Я всего лишь сказал, что вся свежая пингвинья печень уходит в рацион героев последнего шага. Да, у них наблюдаются признаки цинги, но в начальной стадии.
– Проводите-ка меня к ним. Я хочу лично убедиться в том, что вы мне сказали. А заодно – и вручить каждому по лимону.
– Слушаюсь, бригадефюрер! Но…
– Вас туда не пустят, хотите вы сказать?
– Так точно.
– Это просто смешно. Покажите-ка мне на плане, где они располагаются.
Везение не длится вечно…
Герои последнего шага открыли огонь первыми. Сержанта зацепило в бок, и сейчас он скрипел зубами, пока Филя немилосердно его перебинтоввывал. Еще один морпех окривел на левый глаз, что не мешало ему целиться. Флеминга оцарапало в трех местах. И только несчастный синолог, специалист по пингвиньему мясу, лежал под стенкой с почти бескровной дырочкой во лбу.
Команду «Возмездие» положили всю, до последнего человека, и это было плохо.
Ибо покоящиеся в бетонных гнездах серые цилиндры размером со стандартную бочку для горючего требовали какого-то особого обращения. Ключа, команды, заклинания. Чего-то еще. Их было тринадцать, по числу героев. Имело ли это какое-то значение, не знаю.
Одного
из них я вспомнил. Тот маленький астральный разведчик, засекший в сорок втором лагерь для шаманов на острове Ольхон посреди Байкала.Спецобъект под скромным названием «лагпункт-666». Какое роскошное чучело Паулюса там стояло…
Для обороны бункер был приспособлен идеально. Но пока нас никто не штурмовал. Видимо, на поверхности тоже что-то происходило…
Происходило вот что: полузатонувший «Грант» вывалил за борт все шлюпки и плоты, экипаж и морская пехота погрузились на них и направились к берегу. На берегу из замаскированного эллинга выползли два танка и приготовились стрелять. С двух самолетов сбросили белые маскировочные чехлы и начали прогревать их моторы. Это были истребители-бомбардировщики «фокке-вульф».
Все это капрал Андервуд наблюдал с растущей тревогой. У него был пулемет с хорошим запасом патронов и несколько противотанковых гранат. Он трезво понимал, что, обнаружив себя, продержится недолго. Следовало решить, как лучше себя потратить.
Он связался с эсминцем и предупредил относительно танков и авиации. Там ответили, что и сами не слепые. После чего капрал засунул рацию в снег, установил пулемет на нарты и по возможности незаметно, прячась за застругами, направился к концу взлетной полосы.
Он лежал и видел, как в трехстах метрах от него к «фокке-вульфам» подвешивали бомбы. Потом в кабины забрались летчики, фонари закрылись, и обе машины вырулили на старт. Пилоты были опытные, полоса широкая, самолеты пошли на взлет парой. Андервуд помолился и припал к пулемету…
Ведущий даже не оторвался от полосы: задрал хвост, задымил и порулил куда-то в сторону, в заструги. Там он и обрел покой. Ведомый успел поднять машину в воздух, но из полусотни пуль, всаженных Андервудом почти в упор, штук двадцать оказались счастливыми: Самолет завис над полосой, развернулся вокруг оси и опрокинулся на спину – метрах в ста от капрала. Бомбы, к счастью, не взорвались.
Собаки понесли. Эскимосские лайки показали себя как добрые боевые кони, прошедшие Тридцатилетнюю войну. У капрала осталась одна забота: не отцепиться от нарт…
Позади взлетали тонны ледяной крошки: корабельные четырехдюймовки нащупывали танки.
Мы этого не знали и знать не могли. Предполагать же следовало самое худшее.
Зазуммерил телефон. Я поднял трубку. От нее непонятно и кисло воняло. Запах напоминал почему-то о Париже. Старом до-еще-той-войны Париже.
– Первый и второй – в ангар, – сказал в трубке. – Первый и второй. Поздравляю вас!
– Спасибо, – сказал я. – Первый и второй. Понял.
– Победы вам, герои!
– Что наверху? – спросил я, но мой собеседник уже отключился.
И тут же загудели электромоторы. Стальная дверь начала раздвигаться.
А мы-то думали, что открыть ее можно только изнутри…
Сейчас все может кончиться.
Морпехи навели стволы.
Тупая морда маленького оранжевого локомотива просунулась в проем. За ним втянулись две порожние платформы.