Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума

…Живые лежали справа, а мертвые слева. Мертвых было значительно больше.

Бляди жались к стене и даже не всхлипывали: понимали. Николай Степанович пересчитал Левкино воинство: одного не хватало. Всего только одного.

— Я Вовика у шоссейки положил, — сказал, подходя, разгоряченный Левка. — С пулеметиком. Если ментура в городе загоношится…

Лицо Левки было по низу обмотано серым в клеточку шарфом. Николаю Степанович удалось убедить русское воинство, что прятать лицо от внутреннего врага не позор, а прозорливость.

— Хорошо сработано, парни, — сказал Николай Степанович. — Всякое дело следует начинать с победы. В двух словах: как?

— А здорово! Гусар, наверное, сучкой прикинулся, все псы за ним помчались, а потом грызться начали, а охрана их растаскивать давай. водой, то-се.

Бдительность ослабили. Ну, тут и мы — помогли. Разняли, больше не грызутся!

— Мой старикашка-ниндзя еще не появился?

— Здесь я, Степаныч, — сказал из дверей Коминт. — Мне люди нужны, детишек нести. Они не все ходить могут.

— Возьми блядей. Лев, выделите двух своих ребят — на всякий пожарный. А я пока взгляну на наших аманатов… Вы знаете, кто такие аманаты, Лев?

— Я кандидат исторических наук! — обиделся Левка.

— А чем же занимаетесь помимо сражений?

— Да так… депутатствую.

Николай Степанович посмотрел на него с уважением.

— Крепкий депутат нынче пошел. Куда там булыгинской Думе… У меня тоже сын был историк. И тоже Лев.

— Был?

— Да. Умер недавно.

— Своей смертью?

— Да уж не чужой.

— Что-то молодые часто помирать стали. Эх, времечко.

Николай Степанович встал над лежащими мордой в ковер аманатами. Носком сапога заставил крайнего в ряду перевернуться. Это был одесско-восточного вида молодой человек с тонкими усиками и щедрыми бланшами по всей физиономии.

— Дато, — с гордостью подсказал из-за спины Тигран.

— Имя меня интересует менее всего, — сказал Николай Степанович.

— Маму я твою мотал, — тускло заговорил Дато, — папу я твоего мотал…

— Ну-ну, — поощрил его Николай Степанович. — Продолжайте.

— Ты покойник, понял? Вы все покойники. А ну, пустите меня!.. — он сорвался на визг.

— А мы и так все покойники, только в затянувшемся отпуске, — пожал плечами Николай Степанович. — У вас есть что добавить?

— В эмвэдэ хочу звонить! — потребовал Дато.

— Незалэжной Украины? — уточнил Николай Степанович. И, оборотясь к воинству, сказал с укором: — Я же велел пленных не брать…

— Да вот, батько… произошло. Допросить, может, надо…

— Где товар прячут? — поднял бровь Николай Степанович.

— Как бы в том числе.

— Вот уж нет, господа, — сказал Николай Степанович. — В этом деле я вам не помощник. А если у вас хватит смысла прислушаться к доброму совету, то вот он: не торгуйте во Храме.

— Но, батько, ведь дело требует денег…

— Так берите деньги. Но — не торгуйте. Я многое повидал и знаю, что говорю. Эй, Дато — или как там тебя? Сколько выложишь за свою шкурку?

— Думаешь, я тебя покупать буду? — сказал Дато. — Я тебе кишки мотать буду, яйца резать буду, ты кушать их будешь… Двадцать тонн.

— Скоки-скоки? — прыснул Левка. — А мы-то танк размахнулись купить…

— Базар будет, если… — начал Дато, но тут сам, не дожидаясь приглашения, подал голос его сосед по ковру.

— Да что вы от мальчишки хотите? Он здесь по найму. За слово не отвечает.

Давайте поговорим как солидные люди.

— Представьтесь, солидный, — сказал Николай Степанович.

— Вениамин Сергеевич Птичкин, президент банка «Пантикапей-кредит»…

— Он же Гвоздь, — уточнил Тигран.

— Ну, это понятно, — сказал Николай Степанович. — Все банкиры — истинные разбойники. Хотя… Итак, господин Птичкин Гвоздь, сколько бы мы могли взять, взломав сейфы вашего банка?

— Ну, я не могу назвать точную цифру…

— Унести на себе можно — или надо с машиной подъезжать?

— Лучше, конечно, с машиной.

— С катафалком, — уточнил Дато.

— Будем считать, что мы забили стрелку , — сказал Николай Степанович.

Веселый этот разговор ему надоел. Тем более, накатывало что-то, он спиной это чувствовал… — Где у нас третий?

— Да вот же он.

Третий вставал из угла, бесформенно-белый, как раздерганный ком ваты: седой, бородатый и страшно испуганный.

— Ба… тяня? Батяня, ты? Н-николай С-степпа… Товарищ командир…

Левкины глаза, и без того навыкате, решили окончательно покинуть родные глазницы. Он переводил взгляд с Барона на Николая Степановича, и Барон получался заметно старше:

— Илюха? — не сразу пришел в себя Николай Степанович. — Агафонов? Боец Агафонов? Какого хера вы делаете здесь, в этом… — он сдержался.

— Да я… вот тут это… Дело у меня тут.

— А, так это, значит, твое дело? Тесен мир… Что ж, Илюша, ты закон знаешь…

— Да, — сглотнул старый цыган.

— Овцу, если ты помнишь, я тебе простил.

— Простил, батяня.

— Этого, уж извини, простить не могу…

— Понимаю, батяня…

Пронзительный вопль, в котором живой души не было, донесся издалека.

— Тогда — пошли, — Николай Степанович снял с плеча автомат, кивнул на дверь.

— Прямо… сейчас? — цыган сгорбился.

— А чего тянуть?

— Да, чего тянуть… — согласился Барон. — Веди, батяня. А этим не верь, обманут. Всех всегда обманывают. Даже меня хотели обмануть.

— Да я и не верю, — сказал Николай Степанович.

Они вышли из столовой и свернули налево, в сторону от освещенной стоянки.