Пособие по игре в прятки. Сборник остросюжетных рассказов

Потом – стерильная белизна больничных стен, озабоченное лицо мамы, рассерженное – мужа. И боль, страдание и страх.

И все-таки мне повезло. Потому, что жива. Потому, что насильник был один. Так сказали в полиции. «Как же так», – сказала мама. «Жизнь – кончена», – сказала себе я. «Сама виновата», – сказал муж – высокопоставленный чиновник в Министерстве внутренних дел. Какая ирония судьбы. Изнасиловали супругу мента. Благоверный рвал и метал. Расследование велось по всем правилам. С моих слов составили фоторобот. Развесили по всему району. Да что там по району, по всему городу. Даже по местным новостям показывали. Муж не жалел денег на психологов, психотерапевтов, шарлатанов. Возил к какому-то китайскому гуру (или как там они называются?), сулил золотые горы. Деньги осели у китайца в кармане, на процедурах иглоукалывания я походила на дикобраза. Фильм шел. Бабка Яга в избушке на курьих ножках, что на опушке леса, что-то шептала, выливая в воду воск. Фильм не прерывался даже ночью. Муж унес телевизор. Фильм стали показывать на стене. Первыми сдались подруги, спустя полгода – муж. Я их не виню. Разговаривать с безответным человеком – все равно, что со стеной. Приходила сиделка. Кормила из ложечки, читала, купала на ночь и укладывала спать. Свет не выключала.

Мама приходила каждый день. Причитала:

– За что, доченька? За что нам такое несчастье?

Я и сама постоянно задавалась вопросом: «Почему я?»

***

Однажды муж обронил:

– Собирайся, его нашли.

Я на миг вынырнула из пучины горя. К горлу подкатил тугой комок, никак не удавалось его проглотить. Коленки затряслись, каркнула:

– Не могу.

– Собирайся, я сказал.

Отвернулся, сунул в рот сигарету, пытался прикурить, нервно чиркая зажигалкой, руки предательски дрожали.

Сиделка помогла одеться, муж крепко взял за локоть – не вырваться. Да и куда мне? На ребрах играть можно.

Коридор, опять коридор, лабиринты коридоров, выщербленный линолеум, облупленные стены. Больше я не видела ничего – только его лицо перед глазами. Мир перестал существовать. Это лицо, лицо, снившееся мне в кошмарах – обрело плоть.

– Воды? – кто-то услужливо протянул стакан. Половину вылила себе на брюки, руки отказывались повиноваться, зубы выбивали дробь.

– Это он? Он? Ты его узнала? – наседал муж.

В уши словно набили ваты. Я не могла отвести глаза, словно загипнотизированный удавом кролик. Вдруг лицо искривила гримаса, он открыл щербатый рот, вывалил язык, тот красным флагом затрепетал в воздухе. Меня затошнило, комната поплыла перед глазами.

– Ты его узнала? Это ведь он?

Я покачала головой. Страх сдавил горло.

– Не может быть. Чего ты боишься? – напирал муж.

Боюсь – всего. Темноты. Монстров, таящихся в углах. Мира. Людей. Себя. Тебя. Но больше всего – его. Он меня найдет. Найдет. Изнасилует. Убьет.

– Ты его узнала, узнала. Не ври, – муж орал, давил.

Я снова была в том переулке, снова билась в чужих, немилосердных руках. Очнулась на диване, укрытая пледом. Уставилась в потолок. Фильм изменился – стал четче, ярче, объемней, проступили детали. Муж отстал. К сиделке добавилась медсестра, к медсестре – уколы, капельницы, горы таблеток. Становилось лучше? Куда там. Я таяла на глазах. Медсестры менялись, лечение корректировалось. Только фильм оставался прежним.

Пахло весной. Звонко щебетали птицы. Природа хотела жить. Я – нет. «Почему меня не оставят в покое»?

– Как вы себя чувствуете? Прогуляемся немного? – участливо поинтересовалась сиделка. Новая. И лечение – новое. Подразумевает прогулки.

Я вцепилась в предложенную руку. Мы заковыляли по дорожке. Я нутром чувствовала презрение сиделки, легко читала ее мысли: «Богатая телка мается от безделья. Ей бы лопату в руки».

Не было сил возмущаться. Да и желания тоже. Я запрокинула голову, подставив ласкающим лучам бледную кожу, жадно вбирала ароматы пробудившейся природы, прислушивалась к щебету птиц.

– Вы не устали?

– Нет.

– Дойдем до магазина?

До магазина – как до Марса. Но я сжимаю зубы, послушно переставляю забывшие о ходьбе ноги.

– Давайте присядем, – задыхаюсь, жадно хватаю ртом прохладный воздух.

С нашего места виден задний вход в магазин. В дверях маячит мужчина. Я изо всех сил напрягаю зрение. Подаюсь вперед. Хорошо, что я сижу. Это – он. Он – грузчик в продуктовом магазине.

– Васька, заноси ящики, – раздается визгливый голос.

– Да иду я, иду, не видишь, что ли?

Засаленный халат, дебильная улыбка. Да он, как это сейчас называется, человек с ограниченными возможностями? Или это о другом? В общем, олигофрен, даун. Как еще назвать? Я смеюсь в голос. Нет, ржу как лошадь. До слез, до истерики. Меня изнасиловал дебил. А я все это время демонизировала своего насильника.

– Вам плохо? – сиделка не на шутку встревожилась, звонит мужу, – Алло, алло, у вашей жены – истерика.

Фильм изменился. Стал длиннее. Теперь у него есть окончание: женщина бьет ненавистное лицо, бьет, пока оно не превращается в кровавое месиво. Стреляет, наслаждаясь видом растекающихся по стенке мозгов. Хотя… есть они там, мозги? Меняются декорации, меняется способ, только действующие лица – те же. Вывод – он не должен жить. Он не заслуживает жить. Он должен умереть. Я стремительно иду на поправку. Ем за троих. Доктора удивляются. Сиделка боится остаться без работы. Мама не нарадуется. Муж настороженно наблюдает. «Милый, мне плевать, что у тебя завелась любовница. Я не хочу ограничивать твою свободу. У меня появилась цель». Я уже самостоятельно выхожу из дома. Проследила, где он живет. В ближайшей к нашему особняку пятиэтажке. С мамой. Каждые выходные старушка уезжает куда-то на выходные. Каждые выходные он пьет. Дешевый портвейн.

Муж тоже пьет – не портвейн, виски, но какая разница? И не только по выходным. Чаще. Гораздо чаще.

– Приду поздно, я с мужиками на охоту.

Киваю.

– Ночевать не приду, едем с мужиками на рыбалку.

Улыбаюсь.

Плевать. У меня появилась цель. Я жду. Паучихой притаилась в углу паутины.

Муж пришел на рогах, на бровях, на кочерге. Не важно. Главное – пришел. Храпит в кабинете. Не таясь, подхожу. Даже не разделся, завалился на диван как есть – в ботинках, форме. Рубаха вылезла из-за пояса, оголив волосатое брюхо. Брезгливо морщусь. Это – несущественные детали. Главное – на поясе кобура. Вынимаю пистолет. Весомый аргумент. Ложится в ладонь, как влитой, матово блестит в тусклом свете настольной лампы. «Спи спокойно, дорогой. До понедельника далеко». Обуваю в прихожей кроссовки, натягиваю на голову капюшон легкой куртки, черный нейлон обнимает кисти, как вторая кожа.

Снаружи прохладно, хоть и лето. Ночь развесила гирлянды звезд, водрузила на макушку тонкий месяц. Иду быстро, сердце стучит в унисон шагам. Прохладный ветер приятно холодит разгоряченное лицо. Знакомый дом, подъезд с разбитой лампочкой. Звонок разрывает тишину, болью отдается в груди: «Вдруг проснутся соседи?» За дверью шаркающие шаги, нетрезвый голос:

– Кто там?

Мучительно долго соображаю. Паника накатывает волнами: «Вдруг не откроет?»

– Это соседка снизу. Вась, помоги лампочку вкрутить, я тебе стакан налью.

«Господи, ну что за чушь я несу?»

Но слово «стакан» оказывает волшебное воздействие. Он копошится в замке, дверь распахивается, в проеме появляется небритое лицо с мутными глазами. «Ну и вонь».

Я толкаю его внутрь, закрываю за собой дверь. Навожу пистолет. Физически ощущаю его замешательство, тяжелые, неповоротливые мысли, перекатывающиеся в голове.

– Ты чего?

В глазах промелькнуло узнавание. Бухается на колени, лужей растекается по полу.

– Не убивай, прошу, умоляю, не надо. Я не хотел. Пили с мужиками в магазине, отошел поссать, а тут ты – сама в руки просишься.