Посох царя Московии

Псков поразил воображение Бомелиуса. Он показался ему больше не только Лондона, но даже Парижа. Картина, которая открылась перед ним, когда ямщицкая кибитка подъехала к реке Великой, завораживала: низкий плавучий мост с толпой горожан на нем, противоположный берег — местами скалистый и высокий, местами низкий, с рассыпанными по нему башнями, варницами, избушками и пристанями; высокие белые стены города с зубцами и бойницами, покрытые тесовыми крышами; башни, сверкающие своей побелкой; деревянные зубчатые остроги и иконы над воротами, закрытые навесами от дождя. А над всем этим господствовали Кремль и Троицкий собор, построенные на самом высоком холме Пскова.

С севера и востока от города к крепостным рвам подходили леса, местами простирались топи, а кое-где простирались высокие холмы. С востока, у грозной Гремячей башни, в город втекала сквозь пять пролетов с решетками извилистая, усыпанная валунами река Пскова, на которой шумели колеса и запруды многочисленных мельниц.

Высокий и широкий собор делил пространство Кремля на две части; в северной его части находились амбары, погреба и житницы. В житницах и погребах хранились запасы: хлеб и другое продовольствие, оружие, порох, одежда. Это место охраняли свирепые сторожевые псы. Как рассказал Бомелиусу словоохотливый ямщик, за воровство, совершенное в Кремле, псковские законы карали смертной казнью.

Передняя часть Кремля, перед собором, была занята вторым собором — Благовещенским — и Митрополичьим двором. Высоко поднималась стоявшая на Кремлевской стене колокольня Троицкого собора, на ней висел вечевой колокол, сзывавший псковичей на вече. Двое ворот — Темные и Смердьи — с мостами у них, перекинутыми через поток, соединяли Кремль с Довмонтовым городом.

Целый лес храмов и звонниц заполнял Довмонтов город. На небольшом пространстве стояло около двадцати храмов, древних и более новых, больших и маленьких, с приделами и без приделов, с главами различной формы, покрытыми блестящей цветной черепицей, и белым луженым железом, и деревянной чешуей, и штампованным узорчатым железом, и свинцом.

Стена, построенная, по преданию, князем Довмонтом, отделяла Довмонтов город от Среднего города. Просторная, замощенная громадными плахами площадь Старого торга сменяла тесно застроенное пространство Довмонтова города. Отсюда через Васильевские ворота в городской стене был выход на реку Великую и Завеличье, через Рыбницкие ворота — выход на Пскову и Запсковье.

Старый торг был перенесен в 1510 году в Окольный город, рассказывал ямщик, сам родом из Пскова. А нынче посреди площади стояли два каменных шатра, под которыми укрывали от дождя несколько больших и много мелких пушек и пищалей.

Вокруг площади возвышались храмы, у самой городской стены — казенный Государев двор, бывший Княжий двор с церковью, каменными палатами, караульнями и другими постройками. Караульни, съезжие избы, палаты для писцов окружали площадь, а за ними виднелись улицы и перекрестки, дворы, сады, горки, площади, хоромы и палаты, стены и башни Среднего города.

За Средним городом располагался Большой Окольный город. То была самая большая и наиболее оживленная его часть. Сады и огороды сменялись улицами и переулками, иногда сплошь деревянной, чаще смешанной застройки, иногда одними каменными. Часто встречались монастыри, окруженные оградами с воротами. С монастырями соревновались наиболее богатые дворы псковских купцов.

Обширный Большой торг, окруженный оградой и множеством амбаров и складов, пестрел синеющими, серебристыми и темными тесовыми и драночными кровлями сотен лавок, амбаров и других построек. Тут же были расположены гостиные дворы: Льняной, Немецкий, Московский, Тверской. Тысячи лавок, амбаров, важни [157] , избы, палаты, дома, заезжие дворы, казенные дворы: пушечный, где лили пушки, денежный, таможенный, тюремный, кружечный, где продавалось всякое питье, — великое множество всяких построек заполняло Окольный город. Более сорока шести рядов Большого торга были заполнены лавками, в которых купить можно было все, что душа пожелает, начиная от золота, драгоценных тканей и камней, кончая селедками, рогожами и сеном.

157

Важня — строение на торгах и базарах, в котором помещаются весы с принадлежностями, иногда хлебные и другие меры.

Немногим меньше, чем Окольный город, было Запсковье. Здесь не было такого множества казенных дворов и построек, не было торга, было больше простых жилых дворов, садов, огородов, но и здесь все было украшено красивыми строениями, богатыми каменными палатами и дворами. Посреди Псковы, на льду, располагался рыбный торг, где так же, как и на берегу, можно было купить свежую, соленую и вареную рыбу, а также хлеб, калачи и квас.

Рядом с рыбным торгом, по другую сторону Запсковского моста, блистали каменными строениями, палатами и оградами Снетогорское подворье и Наместничий двор. За широкою рекой раскинулось Завеличье с его древними богатыми монастырями, гостиными заезжими дворами — Люберским и Шведским, где жили иноземные купцы и хранились их товары.

Завеличье не было окружено стенами, и его улицы переходили в дороги, идущие через дремучие леса, доходившие отсюда до самого Изборска. На Завиличье, на высоком берегу реки Мирожки, располагалась Стрелецкая слобода. В стороне стояли печи, где обжигали известь и гончарные изделия, а на железной горке — плавильные «печищи», в которых переплавлялась железная руда.

Чтобы попасть на рыбный торг, нужно было пройти через строй лоточников и харчевников. В Пскове они были более голосистые и нахрапистые, нежели в Москве. У Бомелиуса даже уши заложило от зазывных криков торговцев разнообразной снедью.

— Колачи, колачи! Покупайте колачи! — орали на все голоса лоточники, как мужчины, так и женщины. — С колача лицо белеет, а с сыты краснеет! С колачика личико, хоть дрябло, да бело, а со ржанухи — словно дублено!

— А кому бражки для сугреву! Без чашки бражки — гость гложи кость!

— Щука вареная на добрый скус заговоренная!

— Язи жареные, язи пареные! Язя едают и князья! В щучьей голове, што в холопской клети; в язевой, что в барской! — пританцовывал на месте от избытка чувств мужичок с ноготок в расстегнутом на груди армяке. — Щерба да уха на языке верещит, а мужик домой язя ташшит! Рака со звоном встречают, а язя провожают!

Он так и сыпал направо и налево шутками и прибаутками, и возле него собралась изрядная толпа зевак.

— А кому ушицы! Поешь рыбки — будут ноги прытки!

— Пироги, пироги! Пышные, душистыя! Колчан пригож стрелами, а обед — пирогами! Кто сыт, тот у Бога не забыт!

Солидные харчевники, выглядывая из своих палаток словно сычи, зазывали и приговаривали более степенно, но не менее напористо:

— Обогреем и накормим! Юрма с шафраном, расстегаи… Сдобныя курники… По сытому брюху хоть обухом. Ешь, пока рот свеж, а завянет — никто в него не заглянет!

Отмахиваясь от рук лоточников, которые хватали его за одежду, чтобы перетянуть на свою сторону, Элизиус наконец вышел к рыбным рядам. Он хотел купить три-четыре воза сельди сухого посола. В Пскове она была жирная, очень хорошего качества, стоила дешево, а прибыль давала большую. Все иноземные купцы это знали, поэтому возле ряда, где продавали сельдь, представлявшего собой длинную шеренгу повозок, иностранцев было много. Кто торговался, кто сопровождал приятеля, а кто просто гляделки пялил от нечего делать, болтаясь по псковскому торгу в ожидании подорожной.