Посол без верительных грамот (сборник)

13

У койки раненного капитана хронолета сидели Мария и Бах и беседовали о событиях на Дилоне.

– Хочу немного пофилософствовать, – сказал академик. – Думаю о том, что мы совершили на планете, – и многого не понимаю. Надеюсь, ты рассеешь мои недоумения.

Кнудсен улыбнулся.

– Я не философ, а астрофизик и хронист. Попытаемся вместе решить твои недоумения. Начинай с главного.

– Начну со странных видений Асмодея, забросившего себя в будущее. Они содержат объективную истину?

– Конечно. Почему ты сомневаешься в этом?

– Потому, что не будет того будущего, какое он увидел. Будущее, которого не будет, – вот парадокс! Предложить бы решение этого парадокса Вещему Старцу, он же Великий Провидец!..

– Обойдемся без старцев и провидцев. Мы хоть и не воплотители Высшего Разума, но достаточно разумны, чтобы разобраться в простой проблеме.

– Простой проблеме?

– Да, Миша. То будущее, которое Асмодей увидел, должно было объективно наступить, если бы нас с тобой не было. Оно естественно вытекало из закономерностей природы – и потому Асмодей его увидел. Оно реально в том смысле, что иным быть не могло. Но появились мы, и будущее будет иным – и столь же реальным, как было бы то, в котором очутился Асмодей.

– Итак, мы та высшая сила, которая меняет объективное развитие в природе?

– Мы просто одна из сил природы – сила разума, столь же естественная, как и слепые ее силы. Природа меняет саму себя через посредство нашего разума, он – ее собственная функция. Вспомни, что наши предки в эпохи общественной разобщенности составляли правдивые прогнозы, но поскольку сами творили свою историю, то, пугаясь неблагоприятного будущего, меняли настоящее – и будущее получалось не по предсказанию. Раньше люди меняли свое завтра, теперь мы доросли до преобразования завтра природы, то есть она сама осуществляет преобразования себя, используя свою высшую силу – наш разум. По-моему, ясно.

– Как в подземелье в глухую полночь. Ладно, буду думать.

В каюту вошел Аркадий.

– Дилоны и рангуны пришли прощаться.

Первым вошел Гуннар Гунна, за ним Кагула. Кнудсен показал гостям на диван. Вещий Старец торжественно поблагодарил хронавтов за все их услуги. Главная услуга – вечный мир, так успешно восстановленный на планете. Дилоны и рангуны – отныне братья. Они в сладостном плену друг у друга. Рангуны приняли в почетный плен Высокий Разум дилонов, дилоны взяли в радостный и плодотворный плен энергию и деловитость рангунов. Это необыкновенное слияние разума и силы сулит прекрасное будущее. Он уже не говорит о том, что зловещая борьба двух светил ослабляется, вскоре восстановится единое время и сами собой отомрут злые хвори рассинхронизации у дилонов и тягостное пустое бессмертие у рангунов.

Вещий Старец разглагольствовал так долго, что у Кнудсена сами собой стали опускаться веки. Кагула коротко согласился со всем, о чем повествовал Гуннар Гунна, Воплотитель Высшего Разума, и в заключение вполне по-человечески пожал людям руки.

Бах и Аркадий пошли провожать гостей. Кнудсен с улыбкой сказал Марии:

– Вот и завершилась экспедиция на Дилону. И, как принято в старинных романах, завершилась счастливым концом.

В каюту снова вошел Аркадий.

– Анатолий, по твоему приказанию принял на время твоей болезни командование хронолетом «Гермес». Корабль взлетел с Дилоны и лег на новый курс.

– Покажи курс, Аркадий.

В каюте капитана висела рейсограмма. Аркадий показал на ярко засветившуюся на карте Гаруну Голубую. Они идут на эту звезду, непрерывно меняя фазу рейсового времени. Где-то за Гаруной еще не видная точка – космическая черная дыра, царство схлопнувшейся галактики, исчезнувшей из местного космоса. Когда физическое время на «Гермесе» полностью преобразуется, черная дыра распахнется на всю ширь неба миллиардами своих звезд. Их курс – на те неведомые звезды обратного времени.

Чудотворец из Вшивого тупика

1

Уже за сто метров сержант Беренс разглядел, что новобранец Эриксен – дурак.

Он слишком часто и слишком по-доброму улыбался. И у него были очень ясные не то серовато-голубые, не то голубовато-серые глаза, большие и грустные, к тому же такие круглые и с такими фарфоровыми белками, что казались блюдцами, а не глазами. Индикатор Подспудности записал в призывной карточке Эриксена невероятную характеристику: этот верзила говорил лишь то, что думал, и даже в глухих тайниках его души пронзительный луч индикатора не обнаружил ни черного налета злобы, ни скользкой плесени лживости, ни мутных осадков недоброжелательства, ни электрических потенциалов изортавырывательства, ни молекулярных цепочек заглазаочернительства, притаившихся в маскировочном тумане влицопресмыкательства. О магнитных импульсах к чину и гравитационной тяге к теплым местам и говорить не приходилось. Эриксен был элементарен, как новорожденный, и бесхитростен, как водонапорная башня. Таких людей на Марсе давно уже не водилось.

– Вы, малютка! – сказал толстый сержант Беренс, снизу вверх, но свысока оглядывая двухметрового Эриксена. Сержант Беренс – рост сто шестьдесят два, вес девяносто четыре, карьеризм семьдесят восемь процентов, лживость в границах нормы, свирепость несколько повышенная, ум не выше ноль сорока семи, тупость в пределах среднего экстремума, общая оценка: исполнительный до дубинности оптимист – держался с подчиненными высокомерно. Он умел ставить на место даже тех, кто был на своем месте. – Я не понял: из какого сумасшедшего дома вы бежали?

Эриксен спокойно сказал:

– С вашего разрешения, сержант, я в сумасшедшем доме не бывал.

Беренс с сомнением раскручивал ленту магнитного паспорта.

– Но где-то вы жили до того, как вас призвали в армию?

– Я жил в городе номер пятнадцать, восемнадцатый район, сорок пятая улица, второй тупик.

– С ума слезть, – проговорил сержант. – На всех линиях, где у нормальных людей раковые опухоли нездоровых влечений, у этого недотепы сплошные нули и бледные черточки. По-моему, он ненадежен. Что вы сказали, Эриксен? Город номер пятнадцать? Знаю. Сороковой градус широты, сто двадцать восьмой меридиан, островок на пересечении пустого восемнадцатого канала с двадцать четвертой высохшей рекой. Сорок три тысячи жителей, половина стандартные глупцы, около сорока процентов – глупцы нестандартные, остальные социального значения не имеют.

– Так точно, сержант.

– Мы одиннадцать раз уничтожали этот город, – мечтательно сообщил Беренс. – В последней атаке полковнику Флиту удалось испепелить все дома и разложить на молекулы всех людей и животных. Лишь в одном из подвалов (от флуктуационного непопадания – чудо, так сказал генерал Бреде) уцелел младенец, мы с полчаса слышали его плач. Флит ударил по нему из Суперъядерной-3 – это мегатонный усилитель взгляда. Вы даже представить себе не можете, как сверкали глаза полковника, когда он погружал взгляд в творило орудия. Этот проклятый младенец обошелся нам в два миллиона восемнадцать тысяч двести двенадцать золотых марсов… Боже мой, вообразить только – два миллиона!.. – Беренс посмотрел на Эриксена и добавил: – Это были кибернетические маневры. Атаки разыгрывались на стереоэкране.

– Так точно, – сказал Эриксен.

– Постойте! – воскликнул сержант, пораженный. – Вы сказали: второй тупик? Вы знаете, как он называется по-другому?

Эриксен опустил голову.

– Уверяю вас, сержант, все правила марсианской гигиены…

– Он называется Вшивым, вот как он называется, – строго напомнил сержант. – И не смейте врать правду, что давно уже ни одной… Название дано по людям, а не по насекомым. Там у вас наблюдались чудовищные выпадения из стандартности, разве не так? Это было гнездовье последних эмигрантов с Земли, самый скверный закоулок на Марсе.