Посольство

Уже утро? Ройс в одних носках бесшумно прошелся по дому. Это была маленькая пристройка к огромному особняку под названием Обри-Гейт, расположенному в верхней части Обри-Уок. Отсюда можно было увидеть не только соседний Кенсингтон, но далеко, как во сне, – шпили музея Виктории и Альберта, вздымающиеся в утреннем тумане, подобно высокой груди русалки.

Ройс нашел крохотную кухню и остановился, думая о том, как бы сварить себе кофе. Он не делал этого уже много лет. Кофе всегда готовили для него сотрудники посольства, вроде Фишлока. Но, говорят, старые навыки не пропадают? Он поставил кипятить воду. Маленькие оранжевые кварцевые часы на полке показывали раннее время – не было и семи. Оперевшись на раковину из нержавеющей стали, Ройс попытался свести воедино отрывочные воспоминания о прошлой ночи.

Нас было трое, так? Джилиан, восхитительная Мириам и я. Двусмысленная ночь – с утаенными и раскрытыми тайнами. Ночь, как водопад. Ройс положил в кружку большую ложку растворимого кофе и залил его кипятком.

Он вошел в маленькую гостиную Джилиан, впервые с удовольствием разглядев прекрасную мебель и интересные картины на стенах. Холостяцкая квартира, пожалуй, здесь едва хватает места для одной женщины. Стоп! Неужели это Коро? А на другой стене маленький набросок пейзажа... Сезанн? Не может быть. Копии. Ройс нашел свои ботинки под маленьким диваном рядом с туфлями Джилиан на высоких каблуках. А ночью здесь были и оранжевые туфли Мириам.

Она – бисексуалка, подумал он, нахмурившись, и попытался всунуть ноги в свои ботинки. Ройс отхлебнул глоток кофе.

Бриктон с ума сходила по Джилиан, пока не поняла, что та безразлична к женщинам. Тогда Мириам затеяла скаутский праздник: распевала песни, выкрикивала тосты. Потом в ней проснулась сваха – еврейская страсть выдавать замуж – лучше, конечно, за хорошего профессионала, дипломата или телерепортера.

Ройс смутно припоминал, что он отчаянно защищал благословенное одиночество, негодуя против того, что люди что-то «должны» друг другу, когда у них роман. Они спели об этом несколько песен. «Ты принадлежишь мне». Песни собственников. Он отчетливо вспомнил, как Мириам хриплым баритоном выводила бессмертные строки из «Девушки сна»: «Ты научишься готовить и шить, и ты полюбишь это, я знаю». Кофе был ужасен.

Набросок наверняка принадлежит Сезанну, а вон тот карандашный рисунок акробата – несомненно, Кле. До того как он потерял рассудок.

Ройс вернулся в кухню, где аккуратно вылил весь свой кофе, сполоснул кружку и поставил ее вверх дном на маленькую деревянную подставку. Все в этой квартире было маленьким, подходящим много работающей журналистке. Ройс почувствовал резкий контраст с огромными комнатами Коринф-Хауза, предоставленного ему правительством. Но все же здесь, если верить словам Мириам, было больше того, что сразу бросалось в глаза. Например, живопись на стенах.

Джилиан вышла из комнаты, чтобы приготовить закуску, необходимую после их неимоверных вечерних возлияний.

– Прекрасная девушка, – тихо сказала Мириам. – Прекрасный маленький домик. Привратницкая к большому особняку.

– А кто живет в особняке? – поинтересовался Ройс.

– Никто. Когда Джилиан порвала с семьей, она устроила так, что никто из них не сможет добраться до Обри-Гейт.

– Вы хотите сказать, что она владеет всей этой громадиной?

– Мой дорогой...

Мириам придвинула к Ройсу свой гигантский бюст. Занятие сводничеством расположило к фривольности.

– Мой дорогой, – продолжала она, – кажется, я знаю о вашей подружке больше, чем вы.

– Она мне не под...

– Она – леди Стоук-Монктон. – Пухлый рот Мириам открылся и закрылся, как у оракула. – Она не вынесет, если поймет, что вы об этом узнали. Она ненавидит свою семейку.

– Мне незнакома эта фамилия.

– Ее прадедушка нажил миллионы на опиуме в конце прошлого века, – сказала Мириам свистящим шепотом. – Когда умер ее отец, она с братом унаследовала огромные фермы на севере, какие-то заводы в центральной части Англии, недвижимость в Лондоне. Мой дорогой Ройс, эта недвижимость поражает воображение. Но меня не удивит, если она отдаст все это на благотворительность. Она... тсс!

Ройс услышал, что хозяйка возвращается.

– Но откуда вы все это знаете? – спросил он у Бриктон.

– Это же моя работа, мой сладчайший.

– В бутике?

– О чем вы тут шепчетесь, а? – спросила Джилиан.

Сейчас, сидя в кухне, Ройс размышлял об услышанном. Он был полуодет, поэтому надо было собраться и тихо уйти. До Коринф-Хауза отсюда было не очень далеко, да и хорошая прогулка пойдет ему на пользу. Не очень сильная, но непрерывная боль в пояснице беспокоила его. Вот результат вдохновенного сводничества Мириам, подумал Ройс. Как он смутно помнил, она ушла чуть позже полуночи, чтобы не мешать затеянному ею.

Как ни странно, именно присутствие третьего лица сделало все это возможным для Ройса. Он сознательно ограничил свои контакты с противоположным полом. Похождения всегда заканчивались тем, что к полуночи он на цыпочках с ботинками в руке выбирался из квартиры, как какой-нибудь главный герой порнографических комиксов. На ночь он не оставался никогда – не из-за секса, а потому, что не выносил возникавшей после него принудительной интимности.

Ройсу было противно то, чего ждали от него утром – слов, признаний, совместного завтрака. Если уж человеку позарез нужен секс, тогда можно как-то смириться с этой отвратительной интимностью. Но зов пола был не так силен в нем. Он подозревал в себе что-то, не исключавшее контакта с мужчиной. Впрочем, в таком возрасте он и не думал затевать этого.

Но прошлой ночью или утром его захватил безумный вихрь, так что теперь было не до разговоров. Над ним и Джилиан пронесся ураган, закруживший и смявший их так, что слова были уже не нужны.

Он повернулся к окну и посмотрел на Лондон, раскинувшийся внизу. Обычный рабочий день. Снова надо работать с людьми – кого-то склеивать из кусочков, как разбитую вазу, кому-то помогать, кого-то окружать ореолом величия и могущества или, как в случае Бада Фулмера, подгонять под мерку достойного человека.

Занимая такой высокий пост в загранслужбе, подумал Ройс, надо научиться быть нянькой для богатых. За тридцать лет он постиг это. Жил хорошо, тратя заработанное до последнего пенни, и никогда об этом не жалел. Но ранняя отставка, о которой он помышлял, была невозможна при отсутствии сбережений.

Его внимание отвлек электрический чайник. Он слегка нахмурился и снова снял ботинки. Надо признаться, кофе был отвратителен, но если положить меньше порошка?.. Тихо двигаясь в носках, он налил две кружки кофе, нашел песочное печенье, поставил все на маленький поднос.

Шлепая по полированному полу, Ройс вошел в спальню Джилиан, примостил поднос на тумбочке у кровати и склонился к спящей. Он слегка поцеловал ее в щеку.

– Дорогая! Пора просыпаться. Завтрак готов.

* * *

Вне Лондона есть несколько больших и маленьких городов, предназначенных для того, чтобы разместить предприятия, слишком крупные для Лондона с его очень дорогой землей. Таким городам англичане дали название «конурбация»; одним из них был и Слау.

Вдоль одной из широких магистралей Слау, специально спланированных для автомобильного движения, стоит двухэтажный дом, зажатый между заводом крупной компьютерной фирмы и цехом, который доводит французские автомашины для использования в Великобритании. В этом доме в 1930-х жил фабрикант кухонного оборудования. Теперь на нем была вывеска: «Ходгкинс и дочь. Традиционные обеды».