Посредник
Шрифт:
— Может, ты и прав, — с сомнением пробормотала она, однако в голосе ее забрезжила надежда. — Может, ты и прав. В таком случае, — без всякой логики заявила она, — это глупость со стороны Теда, я так ему и скажу.
— Почему же это глупость? — спросил я. Для нас, детей, в слове «глупость» крылось сильное, хотя и несколько обобщенное неодобрение. И я хотел защитить Теда от этого неодобрения. — Почему же это глупость? — повторил я, когда не получил ответа.
— Потому что кончается на «у». По-твоему, он должен делать все, о чем Хью его попросит?
Позже я догадался, почему она назвала поступок
— А если он сам этого хочет?
Глаза ее округлились от ужаса.
— Этого не может быть! — вскричала она.
Я увидел ужас на ее лице, но неправильно истолковал его, решив, что ей страшно за Теда, а не за себя. И вдруг с губ моих сорвался вопрос, которому я давно не давал ходу, — оставался верным лорду Тримингему, к тому же смутно понимал, как этот вопрос безнадежно неуместен:
— Мариан, почему вы не выходите замуж за Теда?
На какую-то секунду лицо Мариан отразило все выпавшие на ее долю страдания, один взгляд рассказал всю историю израненной души.
— Не могу я! Не могу! — простонала она. — Неужели не понимаешь, почему?
Кажется, я понял и, раз уж мы разоткровенничались, спросил — от этого вопроса было некуда деться:
— Но зачем вы выходите замуж за Хью! Ведь вы же не хотите!
— Потому что я должна выйти за него, — последовал ответ. — Тебе этого не понять, но я должна. Обязана! — Губы ее задрожали, из глаз полились слезы.
Мне и раньше доводилось видеть взрослых с покрасневшими глазами, но никто из них никогда в моем присутствии не плакал, разве что мама. Когда мама плакала, она изменялась до неузнаваемости. Мариан так и осталась Мариан — просто на лице появились слезы. Но перемена все-таки произошла — во мне. Потому что плачущая Мариан не была обманщицей, злодейкой, которая надула меня и наградила ярлыком «зеленый», — это была Мариан дня нашей первой встречи, Мариан, которая пожалела меня и спасла от насмешек, сделала мне реверанс на концерте, Мариан из созвездия Зодиака, Мариан, которую я любил.
Я не мог видеть ее слез и тоже заплакал. Не знаю, сколько мы плакали, но вдруг она подняла голову и спросила — изменившимся от слез голосом, но спокойно, как о чем-то постороннем:
— Ты ходил на ферму, пока меня не было?
— Нет, — ответил я, — но Теда видел.
— Он просил что-нибудь передать?
— Он сказал, что сегодня не годится, потому что он уезжает в Норидж. А в пятницу в шесть часов, как обычно.
— Ты уверен, что именно в шесть? — озадаченно спросила она.
— Уверен.
— А не в половине седьмого?
— Нет.
Она поднялась и поцеловала меня — в первый раз.
— Ты не откажешься носить нашу почту? — спросила она.
— Нет, — выдохнул я.
— Благослови тебя Бог, — сказала она. — Ты друг, каких мало.
Какой-то миг я смаковал эти слова, наслаждался поцелуем, потом поднял голову и увидел — рядом никого.
Итак, я выполнил задуманное, но забыл, как, видимо, и Мариан, что в пятницу за чаем собираются праздновать мой день рождения. Спрашивая
Теда, не нужно ли чего передать, я твердо верил, что день рождения буду справлять дома. Думал, что к часу их свидания меня здесь уже не будет.ГЛАВА 21
После разговора с Мариан осталось радужное чувство, и поначалу я с блаженством предавался ему. На каком-то уровне сознания, хотя и не на самом глубоком, мы помирились. Это было здорово, но сказать «очень здорово» язык не поворачивался — что-то меня все-таки не устраивало, не в ней самой, а в ее поступках. Смутно я чувствовал, что она — это одно, а ее поступки — совсем другое, так же ее горести и слезы нельзя смешивать с моим представлением о ней, как о божестве: они принадлежали к земной жизни, а она — нет.
На душе у меня полегчало, я мог думать о Мариан почти как раньше. И цвет катившегося за ней велосипеда почти перестал мучить меня — зеленый так зеленый! Для внутреннего подъема была и еще одна причина. Туман рассеялся, было сказано так много — и сам я на какие слова отважился! И Мариан, взрослый человек, приняла их всерьез.
Да, мои отношения с самим собой и с целым миром наладились. Но за последние дни я понял одно: если в душе у меня поют соловьи, это вовсе не значит, что и все вокруг идет как по маслу. А то, что некоторые секреты выволокли на свет божий, вовсе не значит, что в них перестала крыться опасность.
Допустим, лорд Тримингем и вправду подозревает, что Мариан чересчур дружелюбно относится к Теду. Что произойдет, если она отговорит Теда идти в армию — а она наверняка это сделает? «Дело не в моем желании, а в ее, — сказал Тед. — Ей и решать». Мариан сказала, что Тед опасен; вряд ли, в последний раз он был такой робкий; но, с другой стороны, он легко выходит из себя, и если его будет подстрекать Мариан, то...
Вот где таилась величайшая опасность, вот в какой точке сходились пути пятого и девятого виконтов.
Подобная теория страшила меня, но рассудком я ее не принимал. Землевладельцы в моем представлении обладали очень большими правами, но я не думал, что лорд Тримингем может официально принудить Теда идти в армию, да и на дуэль он его едва ли вызовет, как это в похожих обстоятельствах сделал пятый виконт.
Чем больше я ломал голову над этим уравнением, стараясь отыскать неизвестные, тем отвлеченнее оно становилось; действующие лица драмы расплывались и вытягивались в набившие оскомину линии: АВ, ВС, СА.
В меньшей степени это относилось к Теду. Я точно знал, чего хочет лорд Тримингем. Его я принимал за константу: он хотел жениться на Мариан. Знал я и чего хотела Мариан, вернее, как намеревалась поступить (это не одно и то же): выйти замуж за лорда Тримингема и держать возле себя Теда. Но чего хотел Тед? Того, чего хочет она, — таковы были его слова, но я в них сомневался. Из всех троих он был самый вспыльчивый — я имел случай убедиться в этом. Иногда душа его, как он выражался, противилась, а иногда и нет. С ними такого не случалось. Я вдруг понял, что его душа воспротивилась, когда он услышал о помолвке Мариан и лорда Тримингема, оттого и пересмотрел ответ своему землевладельцу насчет поступления на военную службу.