Постчеловечество

Однако реальная ситуация далеко не исчерпывается подобными формулами. Говоря о людях как о носителях материалистических или постматериалистических ценностей, социологи так или иначе рассматривают в качестве критерия нового социального деления субъективный фактор. Но реальное классовое противостояние еще не определяется тем, каково самосознание того или иного члена общества, или тем, к какой социальной группе он себя причисляет. В современном мире стремление человека приобщитьси к постматериалистическим ценностям, влиться в ряды работников интеллектуального груда, не говори уже о том, чтобы активно работать в сфере производства информации и знаний, ограничено отнюдь не только субъективными, но и вполне объективными обстоятельствами, и в первую очередь — доступностью образования. Именно интеллектуальное расслоение, достигающее беспрецедентных масштабов, становится базой всякого иного социального расслоения.

Проблемы, порожденные информационной революцией, несводимы к технологическим моментам. Хотя некоторые исследователи отнеслись к возникающим проблемам вполне спокойно («Центр тяжести в промышленном производстве — особенно в обрабатывающей промышленности, — писал И. Дракер, — перемещается с работников физического труда к работникам интеллектуального. В ходе этого процесса создается больше возможностей для среднего класса, чем закрывается устаревших рабочих мест на производстве. В целом, он сравним по своему положи тельному значению с созданием высокооплачиваемых рабочих мест в промышленности на протяжении последнего столетия… он не порождает экономической проблемы, не чреват „отчуждением“ и новой „классовой войной“…» [73] Д. Белл, Дж. К. Гэлбрейт, Ч. Хэнди, Ю. Хабермас, Р. Дарендорф и другие отмечали, что новая социальная группа, которая обозначалась ими как «низший класс (underclass)», [74] фактически вытесняется за пределы общества, [75] формируя специфическую сферу существования людей, выключенных из прежнего типа социального взаимодействия. [76] Наиболее далеко в таких утверждениях зашел Ж. Бодрийяр, заявивший, что низший класс представляет собой некую анонимную массу, которая в современных условиях уже неспособна выступать как самостоятельный субъект социального процесса. [77]

73

Drucker Peter F. The New Realities: In Government and Politics, in Economics and Business, in Society and World View, Boston, Oxford: Rutterworth-Heinemann. 1989, pp. 183, 184.

74

См.: Bell Daniel. The World and the United States in 2013, Ithaca (NY). London: Cornell Univ. Press, 1987, p. 27; Galbraith, John К. The Culture of Contentment, London, New York.: Penguin, 1993, p. 31; Handy, Charles. Beyond Certainty. The Changing World of Organizations, London: Arrow Books, 1996, p. 3.

75

См.: Dahrendort Ralf. The Modern Social Conflict. An Essay on the Principles of Liberty, Berkeley (Ca.), London: Univ. of California Press, 1988, p. 160–162.

76

См.: Habermas J"urgen. Toward a Rational Society, Boston: Beacon Press, 1970, p. 109.

77

См.: Baudrillard Jean. In the Shadow of the Silent Majorities, or The End of the Social and Other Essays, New York: Semiotext(e) 1983, pp. 18–19, 22.

Люди, составляющие сегодня элиту, вне зависимости от того, как ее называть — новым классом, технократической прослойкой или меритократией, — обладают качествами, не меняющимися под воздействием внешних социальных факторов. Не общество и не социальные отношения делают человека представителем господствующего класса и не они дают ему власть над другими людьми; сам человек формирует себя как носителя качеств, делающих его представителем высшей социальной страты. В свое время Д. Белл отмечал, что остается неясным, «является ли интеллектуальная элита (knowledge stratum) реальным сообществом, объединяемым общими интересами в той степени, которая сделала бы возможным ее определение как класса в смысле, вкладывавшемся в это понятие на протяжении последних полу па веков». [78] Принято считать, что источником таких сомнений выступает видимая демократичность информации и знаний, монополия на владение которыми невозможна. Однако доступ к информации и реальное обладание и оперирование ею — далеко не одно и то же. В отличие от всех прочих ресурсов, информация не характеризуется ни конечностью, ни истощимостью, ни потребляемостью в традиционном понимании, но ей присуща избирательность — редкость такого уровня, который и наделяет ее владельца властью «высшего качества». Специфические черты самого человека, его мироощущение, условия его развития, психологические характеристики, способность к обобщениям, память и т.д. — то, что называют интеллектом и что служит формой существования информации и знаний, — все это является факторами, лимитирующими возможности приобщения к данному ресурсу. Поэтому власть и влияние замыкаются в узком круге людей — подлинных владельцев информации, социальная роль которых не может быть в современных условиях оспорена. Впервые в истории условием принадлежности к господствующему классу становится, не право распоряжаться благом, а способность им воспользоваться.

78

Bell, Daniel. Winding Passage: Essays and Sociological Journeys, 1960–1980, New York: Basic Books, 1981, p. 157.

Новое социальное деление вызывает невиданные ранее проблемы. До тех пор, пока в обществе главенствовали экономические ценности, существовал и некий консенсус относительно средств достижения желаемых результатов. Более активная работа, успешная конкуренция на рынках, снижение издержек и другие экономические методы приводили к достижению экономических целей — повышению прибыли или уровня жизни. В хозяйственном успехе предприятий в большей или меньшей степени были заинтересованы и занятые на них работники. Сегодня же наибольших достижений добиваются бизнесмены, ориентированные на максимальное использование высокотехнологичных процессов и систем, привлекающие образованных специалистов и, как правило, сами обладающие незаурядными способностями к инновациям в избранной ими сфере. Ставя перед собой в значительной степени нематериальные цели (или цели, в содержании которых экономический контекст занимает не главное место), стремясь самореализоваться в своем деле, обеспечить общественное признание разработанным ими технологиям или предложенным нововведениям, создать и развить новую корпорацию, выступающую выражением индивидуального «я», эти представители интеллектуальной элиты добиваются тем не менее самых впечатляющих экономических результатов. Напротив, люди, ставящие перед собой сугубо материальные цели, зачастую не могут серьезно повысить свое благосостояние. Дополнительный драматизм ситуации придает и то, что они фактически не имеют шансов присоединиться к высшей социальной группе, т.к. оптимальные возможности для получения современного образования даются человеку еще в детстве, а не тогда, когда он осознает себя недостаточно образованным; помимо этого, способности к интеллектуальной деятельности нередко обусловлены наследственностью человека — а она складывается на протяжении многих поколений.

Именно здесь возникают противоречия, свидетельствующие о социальном конфликте, не принимавшемся в расчет в большинстве постиндустриальных концепций.

С одной стороны, описанная трансформация делает всех, кто нашел на рабочем месте возможности для самореализации и самосовершенствования, «выведенными» за пределы эксплуатации. Круг этих людей расширяется, в их руках находятся важнейшие ресурсы, от которых зависят темпы социального прогресса. Стремительно формируется новая постматериалистическая элита, но общество в целом управляется методами, свойственными материалистической эпохе; вследствие этого разрастается сфера, в пределах которой «не работают» те социальные нормы, которые представляются обязательными для большинства населения. Общество, будучи внешне единым, раскалывается, и материалистически ориентированная его часть начинает ощущать себя «второсортной»; выход одной части общества за пределы эксплуатации оплачен обостряющимся ощущением подавления другой его составляющей.

С другой стороны, класс нематериалистически мотивированных людей, которые, как мы уже отметили, порой не ставят своей основной целью присвоение вещного богатства, обретает реальный контроль над процессом общественного производства и в его пользу перераспределятся все более и более значительная часть общественного достояния. Таким обратом, новый высший класс получает от своей деятельности результат, к которому не стремится. В то же время члены общества, не обладающие ни способностями, необходимыми в высокотехнологичных производствах, ни образованием, пытаются решить задачи материального выживания, ограниченные вполне материалистическими целями. Однако сегодня доля их доходов в валовом национальном продукте не только не повышается, но и снижается по мере хозяйственного прогресса. Таким образом, люди, принадлежащие к новой угнетаемой страте, не получают от своей деятельности результат, которого жаждут. Различие между положением первых и вторых очевидно. Напряженность, в подобных условиях создающаяся в современных обществах, тоже не требует особых комментариев. С этим «багажом» постиндустриальные державы вступили в XXI век.

Можно и далее продолжать перечисление черт, отличающих постиндустриальный классовый конфликт от конфликта индустриального типа; но даже перечисленные обстоятельства свидетельствуют о том, что человечество сталкивается с ранее неизвестным ему типом социального противостояния, возникающего на основе особого типа общественного неравенства. Этот конфликт выступает источником самой большой опасности, угрожающей ныне человечеству. Угрозы терроризма, энергетического кризиса, нарастающей деградации окружающей среды — все эти факторы могут оказаться вторичными и малосущественными по сравнению с ней. Сегодня необходимо не разглагольствовать о различных аспектах пресловутой «безопасности» и не рассуждать о возможностях обеспечения «стабильности», а осознать, что и мире XXI века фундаментальные философские категории справедливости и равенства, свободы и прогресса соотносятся друг с другом совсем иначе, чем еще несколько десятилетий тому назад и потому от граждан постиндустриальных обществ требуется радикальное переосмысление тех этических принципов, которые еще недавно казались незыблемыми и к которым относились чуть ли не с религиозным пиететом.

Единственно возможным вариантом разрешения этого противоречия нам кажется максимальное его обострение через снятие преград для технологического прогресса и допущение «естественной» поляризации общества, разделяющей его на класс интеллектуалов и остальную часть граждан. Сохраняя минимум государственной поддержки, нацеленной на тех, кто по объективным причинам не способен принимать участие в общественном производстве следует сделать акцент на максимально широком доступе к нормальному образованию и предпринять все меры для утверждения образованности и таланта в качестве основных источников успеха современной личности. Этот процесс, как можно предположить, окажется вполне объективным и будет развертываться по мере осмысления людьми новых принципов социальной организации. Достижение представителями класса интеллектуалов нового, качественно более высокого уровня влияния должно окончательно изменить принципы их мотивации, что было бы фактически невозможно, если бы хозяйственная власть принадлежала традиционной буржуазии. В случае, если к этому времени изменившаяся ситуация будет осознана, высшие слои общества перестанут считать исходящие снизу требования противоречащими своим целям (во-первых, так как сами эти цели не будут сугубо материалистическими и, во-вторых, потому что запросы прочих членов общества также не будут сводиться к одним лишь материальным требованиям). Мы полагаем, что выход из складывающейся в настоящее время ситуации может быть только эволюционным; государству следует обеспечить все условия для ускорения «революции интеллектуалов» и в случае возникновения конфликтных ситуаций, порождаемых социальными движениями «низов», быть готовым не столько к уступкам, сколько к жесткому следованию избранным курсом, ибо только он ведет к выгодному в конечном счете всем быстрому росту общественного богатства.

Завершить эту затянувшуюся статью мне хотелось бы двумя основными выводами.

Во-первых, сегодня в фокусе внимания обычно оказываются проблемы и вызовы, с которыми «постиндустриальные» общества сталкиваются в своих отношениях с остальной частью человечества. Говорят о кризисе ценностей, столкновении цивилизаций, отсутствии универсальных стандартов, растущей глобальной неуправляемости. Все это имеет место — однако данные проблемы не столько возникают за пределами развитых стран, сколько являют собой проекцию на остальной мир тех тенденций, которые развиваются в самих этих странах. Глобальное неравенство имеет в наши дни ту же природу, что и неравенство внутри «постиндустриальных» обществ — вся разница между ними заключена в масштабах, а они, в свою очередь, обусловлены тем, что внутри государств имеется развитая система перераспределения значимой части общественного достояния в пользу малоимущих классов, которая напрочь отсутствует в мире в целом. Существующее же в глобальном масштабе отсутствие взаимопонимания ничуть не более значимо, чем отсутствие социальной солидарности в развитых странах, до поры до времени скрываемое верностью «национальным» ценностям и символам. Поэтому важнейшей задачей в наступившем столетии мы считаем не установление некоего нового глобального порядка, а формирование, развитие и поддержание качественно новой социальной системы в рамках развитого мира. От успешности ее решения будет зависеть уже и все остальное.

Во-вторых, нельзя не заметить, что смена основного хозяйственного ресурса и формирование нового доминирующего класса неизбежно приведет к тому, что общества, предпочитающие не замечать происходящих перемен, окажутся не более успешными, чем недоучившиеся школьники, надеющиеся конкурировать с профессорами. Образование, умение оперировать информацией, развитие своих уникальных, но в то же время востребованных в мире способностей — вот что должно стать приоритетом людей, которые не хотят провести свои жизни чернорабочими; а помощь своим гражданам в достижении этих целей должно более всего заботить правительства тех стран, которые рассчитывают быть если не «сверхдержавами», то хотя бы значимыми игроками в складывающемся ныне мире. Критерием «приспособленности» к его формирующимся реалиям выступает понимание вторичности материалистических ценностей и переориентация на задачи развития человеческих способностей как основного ресурса нового времени. И приходится с сожалением констатировать, что наша страна в очередной раз осознанно и добровольно избрала путь, прямо противоположный по своему направлению основной тенденции мирового развития.

Лев Московкин, Наталья Вакурова БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕКА: POSTHOMO SAPIENSE VERSUS HOMO POSTSAPIENSE

1. Введение в тему: Россия — страна победившего PR

Наша уверенность в наличии признаков нового холокоста обычно понимания не встречает. Даже переживший холокост Джордж Сорос на своей прощальной пресс-конференции в Интерфаксе предложил не смотреть в будущее столь мрачно в ответ на наш вопрос о возможности повторения холокоста. Редкое исключение составляет немецкий журналист пожилого возраста. Нас же скорее удивляет позорное нежелание людей видеть очевидное.