Постель и все остальное

– Кстати, Иринушка, – оказалось, что мама со своих душевных травм на дочкины незадачи переключается автоматически, – я в воскресенье была в храме. И обратила внимание – там мужчин стало едва ли не больше, чем женщин. Причем молодых! Такие все чистые, красивые, с ухоженными бородками и одухотворенными лицами. У них потребность в вере, а не во всяких гадостях. Это подонки богослужения игнорируют. Ты бы начала по воскресеньям в церковь ходить, познакомилась бы с хорошим человеком после службы. Ведь обжигаешься постоянно, потому что не там спутника жизни ищешь.

– Разве в церкви об этом думают? – усмехнулась Ирина.

– Я же сказала, когда выйдешь, на улице.

– Знаешь, это мерзостью отдает. Только что были братьями и сестрами, а вышли на крыльцо и резко завожделели друг друга.

– Дочь, одна ведь останешься. Как говорится, будь проще, и все подтянутся к тебе.

– Кто проще нищих и бездомных, мамочка? А разве к ним очередь стоит, чтобы пообщаться? Плюс ко всему ты какой уровень доходов этим одухотворенным верующим приписываешь?

– Хорошо все одеты, не волнуйся, меркантильная моя девочка. И разъезжаются многие на дорогих машинах.

– Вот! Эти россияне отлично знают, скольких им пришлось обворовать, растлить подкупом, разорить, возможно, даже убить, прежде чем Бог даровал богатство. Я бы согласилась на такого атеиста, мамочка. Но на воцерковленного христианина – никогда.

– Тебя не переспоришь. Но учти, ты не первая самая умная, которая будет локти кусать и слезы лить, – вздохнула мать и холодно блеснула глазами.

Ирина поняла, что ее терпение со смирением на исходе, и поспешила удрать. Она чувствовала себя бодрой и жадной. Впрочем, жадность – это когда невмоготу отдать. Алчность – когда до зарезу надо взять. Ирина взалкала. Пьяный мужчина, с которым она, пьяная, сошлась в кабаке, трахнулась без наслаждения пару раз и лишь с третьей попытки на рабочем столе испытала что-то вроде оргазма, должен был принадлежать ей. И кроме этого, отныне ничего на свете ее не занимало. Она понимала, что в таком адском одиноком напряжении предстоит жить секунды, минуты, дни. И даже самый удачный секс с Арсением обеспечит передышку на час-другой, а потом снова накатит мука мученическая. Но, как всякий, кто любил, она безоглядно радовалась поре, когда все теряет смысл и обретается новый, единственный. Да, потом он начнет колотиться обо все, что из него выкинули, – быт, деньги, здоровье, работа, друзья, родственники. И конечно, вберет их в себя. И, еще любя и уже почти не веря, будешь надеяться, что рано или поздно единственный смысл перемелет эти включения и двое будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Или не умрут вовсе.

«Мамочка, мамочка, ты говорила, что любить – значит не делать другому того, что не хотела бы себе. Теперь я тоже могу тебя научить. Не делать – это суть исполнения долга. А делать, делать, делать для другого то, что хочешь сама для себя, – это суть исполнения любви», – мысленно договаривала Ирина. И вдруг сообразила, что отныне это всего лишь привычка. Раз мать отказалась верить, что она ее понимает всей душой, то можно не стараться и быть понятой. Надо ставить точку. Пусть мама подсознательно сопротивляется тому, что дочке так же плохо, как и ей самой. Она во многом себе отказывала, чтобы было хорошо, но не уберегла от разочарований. Так и не надо ее терзать. «К черту психоанализ, – подумала Ирина. – С ним нельзя ни обижаться, ни сердиться на людей. Зато очень тянет их вылечить. А они жаждут исцелять тебя. И все возвращается на круги своя. К черту круги!»

Дома Ирина сразу легла спать. Точнее, уснула, едва захлопнув за собой дверь, а потом как-то добралась до кровати. У того, кто думает, что так не бывает, просто никогда не случалось Ирининого дня.

Глава 8

Замечательно раньше подсознательное называли – подспудное. В первом есть что-то унизительное: будто речь о жидкой грязи, под толстой истоптанной доской, лишь бы не вляпаться. А во втором – спокойствие и надежда. Словно огурчики в дубовой бочке гнетом придавили. Они еще засолятся и в дело пойдут. И нельзя в этот процесс вмешиваться, чтобы продукт не испортить. В подсознание же каждый лезет грязными руками, когда сознание достает, сволочь мутная. И как очистишь? Трудами праведными? Одни труды в жизни – и чтоб пожрать, и чтоб в башке просветлело. Сердца человеческие не выдерживают и прочие жизненно важные органы. Грустно все это.

После неожиданной столовой близости с Ириной Арсений чувствовал что-то вроде превращения подсознательного в подспудное. Его тайное само собой правильно организовалось. И расхристанные страхи не лезли скопом, вопя и толкаясь. Но входили по одному – умытые и причесанные. Здравствуй, дескать, мил-человек. Помысли, как отреагирует Ира, узнав, что Евгений Владиславович твой отец? Врать тебе предстоит. Заранее сказку выдумай поскладней. Или привет, Арсений. Смотри не привыкай на работе трахаться. Для этого спальня есть. Но в Ирину еще пару раз завернешь, и надо будет в свою приглашать. А она в ней когда-то воспринимала руководящие указания начальства. Девушка точно все вспомнит. Тебе оно надо?

Такого никому не надо, кроме подростков, да и те не догадываются, что иначе не станут взрослыми. Но Арсений не спешил отказываться от неприятностей. Его впечатлила звериная недоверчивость Ирины. Мало ли что обещал любовник, который без зова ввалился после полуночи. Утром встала, приняла решение и днем его осуществила. Не получилось? Бывает. Не обуздала самолюбие и впала в истерику? Это лучше тупой покорности обстоятельствам. И главное, он предложил ей уйти домой, а она надела трусики, одернула юбку и вернулась за компьютер. Она не воспользовалась его начальственной слабостью. И значит, слабости не было.

Мужчина есть мужчина. Отстреливайтесь с ним вместе от бандитов, сменяйте друг друга на комбайне, носите рояли на десятый этаж, пейте водку, дымите трубкой, водите самолет. Он все воспримет как должное. Но попробуйте трахнуться и как ни в чем не бывало вернуться к общественно полезному труду. Сильно удивите и заденете. Только не стоит повторять это дважды, в смысле возвращаться к труду. Лучше отпроситься в магазин. Иначе он столько гадостей за принципиально выпрямленной женской спиной наговорит, не отмоетесь… Нечто подобное Арсений случайно читал в Интернете, обманутый деловыми заголовками. Но к Ирине это не относилось. Она не была подлой, расчетливой, лживой. «Все-таки какая же она дура при всем своем уме», – думал Арсений, сразу после знакомства с коллективом выяснивший, справляется ли Ирина с работой. Справлялась – не придерешься.

Умильно-критичное настроение сохранилось до вечера. Арсений ужинал в ресторане, поглядывая на женщин. В наших дорогих кабаках их до неприличия мало, даже тех, кто с мужчинами. Последним в будни не до них. А расплачиваться за себя большинство дам не только не может, но и не хочет. Здесь на десяток хмурых бизнесменов набралась парочка спутниц. Арсений пытался сравнивать их с Ириной. И обнаружил, что не помнит, какая она издали. Не видел никогда, только нос к носу, а сегодня глаза в глаза. Облик не запечатлелся. В уличной текучке Арсений мог запросто пройти мимо нее. Мог не притормозить, голосуй она на тротуаре. Ничего похожего с ним еще не бывало. В голову пришло определение «неразборчивость в связях». И ушло, не дождавшись хоть какой-нибудь эмоции. «Есть иная разборчивость, высшая», – лениво подумал Арсений. В ситуации, когда не узнаешь любовницу на улице, основами таковой были запах Ирины, текстура ее кожи и прочее, что низводило высшее до животного. Но нельзя же быть умным и самоироничным двадцать четыре часа в сутки. И он попросил счет.

Утром Арсений строжайше запретил себе искать повод для вызова Ирины в кабинет. В тот момент он и не думал беречь ни свою, ни ее репутацию. Но знал наверняка, что не ограничится вопросами о самочувствии. Попытается уложить на стол. И все будет по-другому. Хуже, лучше – не важно. Ему необходимо было точно так же. А время усмешливо бормотало: «Перебьешься».

Он собирался позвонить ей из дома вечером. Девушку пора было приглашать на ужин. Поскольку ноутбук в таком случае третий лишний, Арсений решил быстро просмотреть личную электронную почту. Его забавляло, что теперь спам удаляют так, как недавно выбрасывали нераспечатанными конверты с рекламными листовками. «Из жизни исчезает зрелищность, – привычно и ровно думал Арсений. – Вот человек с изменчивым выражением лица энергично или рассеянно делит письма между столом и мусорной корзиной. Сами послания разные – цвет, толщина, форма. А вот он, ссутулившись, морды не видно, тычет пальцем в клавиши. Самому-то ему все равно, но наблюдателю скучно. Прогресс – враг наблюдателей? Смешно. Та-ак, Сашка совсем обленился, не то что навестить, трубку поднять не хочет. Что, я сподобился участия в затеянной им рассылке? Интересно, что он придумал». Арсений открыл письмо и улыбнулся широкому обращению: «Здравствуйте, люди». Глаза побежали по строчкам.