Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли

И тогда наступает удивительная вещь. Пистис София то ли увидела свет,то ли ей показалось, что она его видит, — эти высшие метафизические реальности настолько тонки, что подчас легкое сомнение может кончиться плачевно, и нетрудно сбиться, приняв одно за другое. Итак, то ли увидела, то ли показалось. Но во всяком случае, когда она уже ни на что не рассчитывала и просто рыдала («на рецех Вавилонских» или как жена Гектора Андромаха, увезенная Пиррусом, кстати, плач Иеримии гностиками растолковывался как плач Пистис Софии), случилось невозможное: разверзлось небо и в 13-й эон тайно вступила Первая Мистерия, то есть тот самый свет, который она заметила. И она оказалась права.

Тогда Первая Мистерия пронизала все эоны, разогнала и переставила местами всех коллег-архонтов, которые там копошились, и вывела Пистис Софию к достойной новой жизни.

На этом рукопись обрывается, и судьба Пистис Софии, ее окончательное возвращение к высшей небесной стране откладывается (по крайней мере, оно не описано) . Но, по меньшей мере, из внешних сумерек ее Первая Мистерия, воплотившаяся в гностическом Христе, выводит. Однако предполагается, что дальше последует полный возврат, «свершение всех свершений» и ее страдания будут полностью оплачены.

Эта мифологическая история, как и космологически-эсхатологический сюжет исмаилитского гнозиса, довольно тонко резонирует с темой Радикального Субъекта.

Эта авантюра, направленная на то, чтобы рискнуть перспективой золотого очарованного мира, участием в высших онтологических небесных сферах и полным благополучием, пойти на риск любви к нищете, на риск «кенозиса», (обнищания, умаления) для того, чтобы в критической, эсхатологической ситуации, доказав свое отличие от тех парадигмальных матриц, сквозь которые это существо проходит, утвердить совершенно новые, радикальные постпарадигмальные перспективы, представляет собой чрезвычайно рискованное, опасное и ужасающее метафизическое предприятие. Никому не посоветуешь. Многим оно может показаться аморальным и отпугивающим, поскольку, действительно, в таком эксперименте слишком много поставлено на карту.

Метафизическая война

Сегодня мы подходим к тому моменту, когда две основные реальности постмодерна, два полюса постчеловества — Радикальный Субъект и ризоматический зверь — начинают между собой окончательное выяснение отношений. В Радикальном Субъекте мы имеем дело с тем, кто стоит за вращением парадигм, за динамикой их смены. Он-то и производит фазовые переходы, чтобы обнаружить себя в них и развеять гипноз того, что, выдавая себя за абсолютное, таковым не является.Вероятно, Радикальный Субъект в постмодерне не просто репрезентирует закономерный результат вырождения парадигмы модерна: для него сама возможность такой парадигмы — столь гнилой и отвратительной — выдает несовершенство и внутреннюю червоточину всех парадигм вообще. В постмодерне всё есть симулякр. Но для Радикального Субъекта сама парадигма и есть симулякр. Любая парадигма. Только то, что не аффектировано парадигмами, не есть симулякр. А единственный, кто не аффектирован парадигмами, это Радикальный Субъект. Следовательно, только он и есть несимулякр. Всё остальное — симулякр.

Но, что любопытно: другой полюс постчеловечества — ризоматический неозверь — тоже не просто накопление биорассудочного мусора, не случайные энтропиче-ские останки Вселенной. В нём сосредоточено всё то, что составляло сущность парадигмальных суггестии на всех этапах. А еще точнее, всё, что было в парадигмах сущностного — за вычетом Радикального Субъекта.

Неозверь — это сама парадигмальность парадигм, их обобщенная и плотно сконцентрированная сущность. И как только парадигма постмодерна схватится как следует за наш мир, мы поймём, что такой жёсткой хватки мы ещё не знали. В вортекс свиновселения будут втянуты суверенной волей антихриста все те, кто покорно следовал за эволюцией парадигм, не пытаясь бросить им вызов и прорваться к неочевидной, опасной и чрезвычайно трудной инстанции Радикального Субъекта.

Поэтому столкновение двух полюсов постантропологического пейзажа будет иметь самое драматическое значение из всего, что мы знаем или нам кажется, что мы знаем.

В такой ситуации постфилософия, курс которой вы почти прослушали, из констатации «конца» истории, философии, культуры и описания ее постмодернистической феноменологии (как в оптимистическом ключе Делёза, так и в пессимистическом ключе гиперкритики Бодрий-яра) превращается в нечто совершенно иное— в увлекательное и абсолютно новое напряженное занятие, которое точнее всего будет определить как метафизическую войну.

Глава 8 Гносеологический расизм

Война гносеологий в в постмодерне

Весь курс «Постфилософии» ситуации постмодерна построен на изучении парадигм и их сдвигов. В ходе предыдущих лекций мы выяснили, что такое парадигмы, как они меняются, что происходит при переходе от одной парадигмы к другой и как это затрагивает проблемы гносеологии, онтологии, субъекта и объекта, реальности, коммуникаций, языка.

Сегодня речь пойдет о радикальном изменении гносеологических качеств, возможностей и стратегий в пространстве парадигмы постмодерна.

Невозможность знания в постмодерне (как парадигме) Гносеосимуляция

Упразднение знания

Главным стартовым тезисом этой лекции является утверждение о том, что знание в эпоху постмодерна невозможно. Знание не может быть основано на парадигме постмодерна, в ее рамках само представление о знании исключено.

Мы видели, что в парадигме постмодерна отменяется понятие субъекта,замененного «бесовской текстурой», ризоматическим шизоанализом. Поскольку таким образом снимается всякое представление о субъекте и объекте, являющееся предпосылкой любого знания в любых гносеологических системах, то знание в постмодерне как таковое упраздняется.Это делает эпоху постмодерна совершенно уникальной, поскольку постчеловечество впервые начинает жить в таких условиях, где знание не просто не существует, но невозможнопо определению. И это вводит гносеологическую проблематику в эпоху постмодерна в совершенно новый контекст.

Каковы были гносеологические коды в других парадигмах? Гносеологический код в эпоху премодерна, Традиции, учреждал представление о субъекте познания, об объекте познания и об их совпадении в Абсолюте, согласно индуистской формуле «Атман есть брахман». Это базовое онтологическое и гносеологическое утверждение манифестационизма — основа индуистской, адвайто-ведантистской традиции.

Модерн предлагает новый, революционный по отношению к премодерну, гносеологический код Просвещения. Есть субъект и объект познания: картезианское «cogito ergo sum» и объект познания — extensio, «протяженность», которая лежит перед человеческим субъектом. В гносеологической парадигме модерна они строго не совпадут нигде и никогда,что и порождает фундаментальную онтологию современного знания. Гегель в своей философии пытался выйти за рамки такой гносеологии, но она осталась в истории философии как побочная ветвь,зачерпнувшая нечто из гносеологии и онтологии премодерна и постепенно, особенно через марксизм, его успехи и поражения, исчерпавшая свой потенциал.

Когда мы переходим к парадигме постмодерна происходит следующее. И гносеологический код Традиции, и гносеологический код Просвещения исчезают.Тем не менее, знание в раннюю эпоху постмодерна, в которой мы живем, ещёесть, и раннее постчеловеческое существо что-то познает, как-то общается с внешним миром и с себе подобными, процессы в мозгу развертываются.

Что же приходит в эпоху постмодерна на место знания? — На это место приходит симулякр знаний. Симулякр знаний— это ситуация, когда нечто напоминающее процессы познания (и в самых сложных, и в самых простых формах) сохраняется, а гносеологического кода, который ранее был фундаментальной предпосылкой самой возможности процесса познания, больше не существует (в силу отсутствия субъекта).Это мы знаем, благодаря философам постструктуралистам (Р. Барт, Ж. Делёз, Ф. Лиотар, Ю. Кристева и т.д.), учившим о «смерти автора», о том, что изгнание субъекта является основной программой философии постмодерна.

Но когда исчезает субъект, вместе с ним исчезает и объект, обоюдно превращаясь в плоский экран (экран-карту), где субъект и объект не то чтобы совпадают и сливаются друг с другом, но хаотически нерасчленимы. То, что возникает вместо субъекта и объекта, то, что инсталлируется парадигмой постмодерна вместо них, Делёз, как мы видели, называет ризомой.Об этом ризоматическом существовании в рамках актуальной реальности мы много говорили. Это плоская поверхность экрана, клубневое корневище, которое не растет ни вверх, ни вниз — т.е. ни обращается к процессу субъектных отражений идей в рассудке, ни склоняется в сторону материальных корней тела (с органами).