Посвящение

Но я продолжал реветь.

Однажды я увидел во дворе отца Ганеша. Он отказался войти в дом и не притронулся к лимонному соку, который приготовила для него Ямуна, а день был душный, солнце светило вовсю. Ганешу он приказал побыстрее собираться, а Ямуне — ни слова. Когда они ушли, Ямуна села в углу и заплакала. После ужина я отправился на задний двор вымыть руки и вдруг услышал шаги — кто-то шуршал сухими листьями манго, тихо так, по-змеиному. От страха я закричал. На мой крик прибежала Ямуна, за ней несся Састри, и мы увидели удаляющуюся фигуру.

— Наверное, это Катира-неприкасаемый приходил за едой, — сказала Ямуна.

— А я думал, это демон, что был здесь прошлой ночью, — съязвил Састри.

— Помолчи, — обрезала его Ямуна.

Хоть бы отец забрал меня отсюда. Повезло же Ганешу!

А на следующий день произошло нечто совсем уж странное. Когда Годаварамма пришла справиться о здоровье Ямуны, та не захотела к ней выйти. Упадхуа тоже отказался от ямуниного лимонного сока и, более того, к моей великой радости, перестал с нами заниматься. А Састри переехал к местному помещику — родителей у него не было. У меня камень с души свалился, хотя иногда нападал страх — кто теперь защитит меня линией орла?

Однажды ночью Ямуна притянула меня, размотала на себе сари и прижала меня ухом к своему мягкому животу. «Слышно что-нибудь, Нани?» — спросила она и несколько раз всхлипнула. Я заплакал вместе с ней. Она подняла меня, прижала к своей обнаженной груди и, гладя по спине, сказала: «Не уезжай, мой мальчик. Не покидай меня». Я ничего не ответил, но был ужасно счастлив. В ту ночь мне так сладко спалось.

И больше никто не ходил вокруг дома. С Катирой-неприкасаемым стали обращаться лучше, по крайней мере, с ним заговорили. Наша дверь всегда была закрыта, даже вечером, когда закрыты только дома, где есть покойники. Так прошла неделя. Ямуна начала раздражать меня своими ласками, мольбами и надоедливыми рыданиями. Я просил Бога, чтобы отец забрал меня домой.

Однажды я сидел у окна и завистливо смотрел, как малыши и мальчишки, мои ровесники, пускают на солнце волчков. Вскоре пришел Састри и с ним сын помещика. Састри поманил меня, я помотал головой, и тогда он ткнул пальцем в линию орла. Я прошмыгнул на кухню спросить разрешения у Ямуны, но ее там не оказалось. Я был озадачен. Так надоело дома сидеть, хотелось выйти погулять, пусть даже с Састри.

Кроме сына помещика с Састри пришли еще трое мальчишек браминов — все старше меня. На окраине деревни был у нас лотосовый пруд — женщины стирали в нем белье, а в жаркие дни приходил на водопой скот. Туда-то мы и отправились. «Не пойду дальше», — сказал я, но Састри изогнул ладонь, изображая клобук кобры, и сказал, что я много потеряю, к тому же на обратном пути не исключена встреча с самой змеей. «Так что решай. Пора бы тебе повзрослеть». И я решил идти. Поделом же и Ямуне — нечего держать меня целый день в духоте.

Дорога шла через густой лес и меж холмов и наконец вывела нас к заброшенной деревне. Место оказалось знакомым. Мы с Ямуной приходили сюда однажды за хворостом. Поговаривали, будто здесь нечисто. Был там храм, за храмом — река, а вокруг — баньяновые деревья [4] . Еще сохранилось два ряда потрескавшихся стен, поросшие кактусами фундаменты домов, да всякая утварь — каменные ступки, старые горшки, сковороды. Ямуна рассказывала, будто в храме висят вниз головой гигантские летучие мыши, а огромный царь нагов стережет зарытые под алтарем сокровища.

4

Баньяновые деревья. Баниан и баньян — название двух индийских видов фикусов, достигающих огромных размеров (Ficus bengalensis и Ficus religiosa)

Я услышал шум реки, и на сердце стало легко. Если пойдем к реке, подумал я, и сядем на каменные ступени, я опущу ноги в воду. Так приятно, когда рыба щекочет пальцы ног. Но Састри повел нас к потрескавшейся стене и приказал сидеть смирно и не шуметь. Он кивнул на щель в стене и велел смотреть в нее, а сам сел рядом и стал смотреть в другую щель. Мальчишки были выше нас — как раз со стену ростом, так что могли выглядывать через верх.

— А теперь смотри, — хрипло прошептал Састри.

В нескольких метрах от нас я увидел Ямуну. Она сидела на плоском камне, спиной к нам, уронив лицо в ладони. Может, она пришла за хворостом, подумал я, но из-за Састри не решился ее позвать. Вскоре я устал щуриться одним глазом и начал вспоминать о доме. Я жил в небольшом городке. Иногда по улицам проезжал грузовик, и мы с мамой выскакивали на него поглядеть.

Наступал вечер, время вечерней молитвы, которую я с удовольствием забросил с тех пор, как Упадхуа перестал нас наставлять. И все же я попросил Бога поскорее отправить меня домой и охранить от царя нагов. Вдруг Састри прищелкнул пальцами и ткнул меня в бок:

— Смотри, вон демон, что бродил вокруг дома.

Но демон скорее напоминал школьного учителя из дальней деревни, где, как он утверждал, ходили поезда. По праздникам, когда мы садились за еду в доме помещика, он всякий раз с гордостью отзывался о своем городе, а однажды объяснил, что такое кино — как разговаривают и поют тени на экране. Никто ему не поверил. В школе своей он и детей учил, и спал, и готовил. Иногда он обедал у помещика, а иногда у нас, если Ямуна стряпала что-нибудь вкусненькое.

Чтобы окончательно удостовериться, я посмотрел на его стопы — они были повернуты вперед. А вообще я удивился — и зачем только он забрел в эти развалины?

— Смотри-смотри, маленький святоша, — прошипел Састри, выкручивая мне уши.

И тут я удивился еще больше — учитель сел на камень рядом с Ямуной и взял ее руки в свои, но она вырвалась. Я и раньше замечал, как они разговаривают, но это было совсем другое. Сейчас Ямуна яростно ему возражала и плакала.

И вдруг я увидел змею, она ползла медленно-медленно. Я заплакал, но Састри успокоил меня: это из тех, что ловят крыс. Их часто встречают в развалинах, а вообще они безобидные и вовсе неядовитые. И сын помещика подтвердил, что обычно такие вот тонкие длинные змеи не ядовитые. Но я вспомнил священного нага и задрожал — кто знает, какой облик ему вздумается принять? Но Састри сказал, нечего морочить голову священным нагом: смотри, лучше, смешно будет. Его голос звучал почти нежно.

А змея в это время бесшумно скользнула к Ямуне и стала принюхиваться, как они это умеют. Теперь я молился, чтобы Ямуна ее заметила. Но надежды было мало — Ямуна видела только школьного учителя. Если это наг из храма, хоть бы он поскорее туда вернулся — сокровища-то остались без присмотра! А, может, Састри нарочно привел меня сюда, чтобы змея покарала меня? Неужели Ямуна тоже согрешила? От бессилия я тихо заплакал. Что я мог поделать? Змея ползла прямо к Ямуне. Один из мальчишек сказал:

— Эта сука вдова осквернила статую в храме. Вот змея и приползла к ней.

Састри кивнул в знак согласия, потом покосился на меня:

— От Бога ничего не скроешь. Говорят, у него глаза, как у змеи.

Я в ужасе оглядел землю под ногами.

Змея остановилась, свернулась кольцом, раздула свой клобук и осмотрелась. Это был наг. Я остолбенел.

— Ха! Кобра, кобра! — в один голос зашипели мальчишки.

Я вскочил, но Састри усадил меня обратно. Наступила тишина, и мы увидели ужасное — наг пополз к Ямуне. Я принялся молиться, мальчишки тоже.

Школьный учитель обнял Ямуну, но видно, это было для нее уже чересчур. Она встала, но не обернулась и ничего не заметила. Потом опять села.

Теперь наг стал ощупывать ртом камень. Его тело влажно светилось в сумерках. Меня затрясло. Даже Састри, казалось, потерял дар речи.

Учитель снова обнял Ямуну, и тут у меня промелькнула искорка надежды — сейчас она опять вырвется от него и тогда уж точно заметит нага — ведь он так близко, у самых ее ног. Я возопил к Богу. Но нет — Ямуна только ближе придвинулась к учителю, обняла его и положила ему голову на плечо.

Тогда я вскочил и, прежде чем успел понять, что делаю, ринулся к ней. Чьи-то руки пытались меня задержать, но я пробился и, выскочив с той стороны стены, на бегу заорал: