Посвящения и посвященные в Тибете
Шрифт:
Ламаистам известны не только две "колесницы". Они выделяют множество "колесниц", соответствующих числу философских систем, которые мы относим к махаяне, ошибочно приписывая ей исключительное значение.
Таким образом, обычно упоминаемые "колесницы" можно расположить в следующем порядке:
1. Низшая колесница [тэг-ман].
2. Колесница ран-сангайяй, то есть "будд, достигших просветления для себя", которые не проповедуют Учение.
3. Колесница чанчубсемпа, то есть тех, кто вкладывает всю свою энергию в осуществление безграничного сострадания, блага и просветления всего человечества [санскр. бодхисаттва].
4. Наивысшая совершенная колесница [лама-мэд-па-тэгпа].
Низшая
Такая оценка тибетцами "слушающих" [санскр. шрава-ка] ошибочна и является следствием полного непонимания не только первоначального буддийского Учения, но и его последующего философского и мистического развития в махаяне, что и будет показано ниже.
Колесница ран-сангйяй, по мнению ламаистов, исключительно интеллектуальна. Ран-сангйяй является подлинным буддой. Он обрел знание путем исследования, интроспективного анализа и созерцания, после чего он наслаждается результатом своего духовного просветления. Он не проповедует Учение, не стремится к труду на благо других. Ламаисты изображают его как сверхинтеллектуала в башне из слоновой кости. Его иногда именуют "тот, кто осознал только одну причину", подразумевая, что он постиг Пустоту, но не Сострадание. Его путь не популярен в Тибете. Тибетцы укоряют его в эгоизме, не замечая, однако, что он во многом напоминает героя, столь превозносимого в "высшей совершенной колеснице", который достиг состояния абсолютной не-активности.
"Великой колесницей", махаяной в строгом смысле этого слова является колесница чанчубсемпа. Она характеризуется особой целью, в качестве которой выступает не нирвана, но состояние бодхисаттвы, чье сердце преисполнено сострадания к мукам других существ и кто способен оказать им помощь. Во всех возможных ситуациях, его отличительная черта именно такова. Однако в Тибете сострадание, дабы быть признанным махаянистским, должно сопровождаться совершенным осознанием Пустоты. Отсутствие же его низведет сострадание до уровня обычной жалости.
"Пустота и Сострадание едины" – таков девиз тибетских адептов "великой колесницы". Бодхисаттва практически осуществляет свое сострадание, когда освобождается от иллюзии, порождающей верование в реальность воспринимаемого нами мира. Направленность его психики, трудно постижимая для тех, кто не достиг этого уровня, прекрасно представлена в "Алмазной сутре": "И когда бодхисаттва не верует ни во что, приходит время совершать дары", – и только тогда эти дары плодотворны. Кроме того, сказано, что "когда бодхисаттва приведет в нирвану столь неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен осознать, что не спас никого". Почему? Потому что если он верит, что спас некое число живых существ, он сохраняет привязанность к представлению о "самости", "я", а в этом случае он не является бодхисат-твой. Это исключительно абстрактное учение, любой термин которого с трудом удается передать на западном языке, но и в этом случае он требует пространного комментария.
Четвертая "колесница" – "лама-мэд-па-тэгпа", буквально "не существует более высокой". Ее адепты утверждают среди всего прочего, что нирвана и мир явлений [санскр. сансара] фундаментально едины, это два аспекта одного и того же, или, скорее, два в равной мере иллюзорных
образа представления реальности.Помимо указанных четырех колесниц, существует также мистическая колесница [нгаг-кйи тэгпа], тантрическая, или магическая колесница [гьюд-кйи тэгпа] и некоторые другие.
Роль и личность бодхисаттвы трактуется в указанных колесницах различным образом, но независимо от этого ему уделяется важное место, и обычно необходимо получение ангкура бодхисаттвы, прежде чем будешь допущен к мистическим "посвящениям".
Сомнительно, чтобы сам Будда проповедовал путь бод-хисаттв. Истории его прежних рождений – джатак, – в которых он предстает как бодхисаттва, скорее являются плодами вымысла общей массы верующих, которые переиначивали традиционные индийские истории о перевоплощениях или создавали свои в их стиле. Кроме того, поведение исторического Будды было лишено эксцентричности, присущей многим бодхисаттвам. И его Учение не поощряло этого. Пример, который он рекомендовал своим ученикам, -это умиротворенный образ арахана (архата), мудреца, совершенно освободившегося от "десяти пут"72, достигшего неколебимой безмятежности сознания.
А соответственно, те из буддистов, чей разум не способен подняться до высот этого типа духовного совершенства, противопоставили бодхисаттву арахану. Они превратили бодхисаттву в фантастического героя, чье непомерное милосердие часто проявлялось в неподражаемых деяниях, порой противоречащих здравому смыслу или даже жестоких и аморальных.
Наиболее популярное повествование о бодхисаттве, вызывающее слезы у тысячи простодушных верующих от далеких границ тропического Цейлона до северных степей Монголии, это рассказ о Вессантаре.
Вессантара дал обет никогда не отказывать в том, о чем его просят, дабы посредством накопления заслуг и благодеяний обрести способность достичь состояния Будды.
Получилось так, что, будучи принцем и наследником трона, он отдал врагу волшебный камень73, который обеспечивал процветание и непобедимость отцовского царства. Завладев этим талисманом, враги вторглись в страну, грабя и убивая жителей. Безмятежность нашего героя ни в коей мере не была нарушена этим несчастьем. Он оставался верен своему обету – только обет имел для него значение.
Безграничная добродетель такого рода не вызвала особого восторга у придворных: они изгнали его. Верная супруга Вессантары разделила его изгнание вместе с двумя детьми. Они поселились в лесу в убогой хижине. Пред ними предстал старый брахман. У него не было слуг, и он попросил Вессантару отдать детей себе в услужение. Не задумываясь, он отдал их брахману. Маленькая девочка и ее брат умоляли отца не отдавать их, ибо злой брахман будет с ними жесток, но и здесь принц не нарушил своего обета. Он даже возрадовался такой возможности проявить свое милосердие. Вскоре ему представилась еще одна возможность: на сей раз он отдал свою жену. В конце концов он предложил отдать свои глаза слепому, дабы "тот мог воспользоваться ими взамен своих утраченных".
Авторы таких повествований совершенно отлично от нас представляют себе права главы семьи. С их точки зрения, муж является законным владыкой своей жены и детей. Отдавая их, он просто распоряжается своим имуществом. Поэтому поступок бодхисаттвы не вызывает у них возмущения: они расценивают это деяние не более как отказ от самых дорогих сердцу вещей, то есть как вершину жертвенности. К счастью, такие варварские представления в настоящее время существенно изменились, даже у народов, стоящих в стороне от цивилизованного мира, и современные последователи Вессантары зачастую утверждают, что "на самом деле он отдал свою жену и детей с их согласия".