Посылка из Полежаева

А вот Мария Прокопьевна знала. Даже Тишка запомнил, что Луис Корвалан уже более полугода находится в монастыре «Три тополя», расположенном на окраине города Сантьяго, чилийской столицы. Но Тишка не стал Алика раздражать своими познаниями. Пускай заблуждается, что он один умный. А то скажи, так опять выставят Тишку за дверь. Алик уже забыл о тех счастливых именах, которые хотел назвать Тишке, а Тишка после рисунка загрустил ещё больше: Корвалан на рисунке сосредоточенно читал книгу, а значит, о побеге ему никаких намёков от революционеров не было. До суда же осталось совсем немного…

— Ой, что и будет… — вздохнул он.

Славка тут же воспользовался его вздохом:

— Опять ударился в панику!

Нет, они не знали того, что знала о Корвалане Мария Прокопьевна, иначе бы так не бодрились.

Документы, письма, свидетельства очевидцев

«Поздно ночью 11 сентября 1973 года чилийцы увидели на экранах своих телевизоров военную хунту. В полном составе. Трёх генералов и одного адмирала. Людей с каменными лицами над прусскими воротничками парадных мундиров. С блестящими в свете «юпитеров» погонами. При всех регалиях. С пустыми, тупо глядящими в телевизионные камеры глазами.

Их мало кто знал в стране. Их имена были неизвестны чилийцам. Их голоса слышали разве что офицеры на штабных совещаниях или солдаты на плацах во время парадов.

Узурпаторами назвал Луис Корвалан генералов, захвативших власть в Чили. Он не побоялся их так назвать, глядя в лицо тюремщикам, которые грозили ему смертью. «Кто они, эти господа, чтобы угрожать мне! — воскликнул руководитель чилийских коммунистов. — Я ответствен только перед трудящимися».

Из газет.

«Его взяли в двух шагах отсюда, взяли в доме одной моей подруги 27 сентября, через две недели после путча. Сантьяго был завален убитыми, стреляли и ночью и днём. Тогда я подумала: вот и его убили…»

Из рассказа Лили Кастильо де Корвалан, жены Генерального секретаря Компартии Чили.

«27 сентября, около четырёх часов пополудни, мы услышали шум машин на улице. Через окно третьего этажа я увидела, как военные, подъехавшие на автобусах, оцепляют наш квартал.

Мы сидели в полной тишине. В дверь застучали. Женщина, жившая внизу, крикнула: «Сеньоры нет дома, и сына её тоже нет. Сеньора ушла и ещё не вернулась».

Наконец они ушли. День был мрачный, начался проливной дождь.

Минут через пятнадцать солдаты вернулись. Они взяли у соседей лестницу, влезли на наш балкон, выломали двери, разбили окна.

Прибыли они опять на армейских автобусах. Военных было человек пятьдесят или больше, все с автоматами. Когда они влезли через окно, я сидела на кровати.

Они спросили: «Вы что, не слышали, как мы стучали? А если слышали, то почему не открыли дверь?» Я сказала, что слышала шум и очень испугалась. Поэтому не открыла.

Корвалан перешёл в другую комнату. Меня заставили спуститься вниз и открыть дверь офицеру.

Когда я вернулась, Корвалан был совершенно спокоен. Он попросил у меня свой чемоданчик и плед. Затем неторопливо уложил вещи, хотя нас подгоняли, толкали автоматами, держали под прицелом. В квартире было человек тридцать военных, они простукивали стены, рылись в вещах и книгах, открывали ящики. Наконец нас посадили в автобус и отвезли в школу войск связи. Здесь нас разделили.

Мы там находились довольно долго, часа два или три.

Потом нас вывели на улицу и на другом автобусе отвезли в военное училище Бернардо О’Хиггинса.

Шёл проливной дождь, наступила ночь. Нас держали во дворе. Наконец появился полковник Флооди. Высокомерным тоном он заявил, обращаясь к Корвалану: «Значит, вы скрывались, преступник?..»

Корвалан держался твёрдо и на крики и оскорбления этого офицера отвечал с достоинством, уверенностью, большой выдержкой.

В училище с нами обращались как с военнопленными. Ночью не давали спать, постоянно устраивали переклички. Нас всё время оскорбляли, называли преступниками…»

Из рассказа подруги Лили Кастильо де Корвалан.

«Несколько дней я был заперт в небольшом помещении. Часовой всё время держал меня на прицеле. Иногда в каморку бросали матрас, но площадь была так мала — 2, 5 квадратных метра, — что я не мог лечь и вытянуть ноги. Никакой связи с внешним миром и самое жестокое обращение… Затем меня перевели в другое помещение — на четвёртом этаже. Хунта решила любой ценой сломить мою волю. Для этого использовалась, в частности, пытка бессонницей…

Держали свет в моей каморке всю ночь включённым или через каждые 5—10 минут включали либо выключали его. Часовой всё время щёлкал затвором винтовки. Бывало, что на ночь запускали музыку. В этих условиях следовало использовать дневное время, чтобы восстановить силы…»

Из воспоминаний Генерального секретаря Компартии Чили Луиса Корвалана.

«28 ноября 1973 года товарища Корвалана вместе с председателем радикальной партии Ансельмо Суле, бывшим министром горнорудной промышленности Педро Рамиресом и членом парламента Камило Сальво вывезли из Сантьяго. Их отправили на Досон — остров в холодном Магеллановом проливе, вблизи Антарктиды.

Ещё Чарлз Дарвин назвал Досон «островом смерти», потому что он абсолютно не приспособлен для жизни человека.

Небольшой, всего восемьдесят пять километров в длину, остров этот населён только морскими птицами. Когда-то, в прошлом веке, на этом пустынном клочке суши искали убежища коренные жители Огненной Земли, которые спасались от преследований белых колонистов, переселившихся на юг Чили в поисках пастбищ. Они гибли там на безжизненной земле, среди суровых скал и гор, покрытых вечными снегами. На Досоне даже летом дует ледяной, пронизывающий до костей антарктический ветер.

Когда хунта решила строить на Досоне концентрационный лагерь, туда согнали сотни заключённых. Один из них, затем чудом вырвавшийся из Чили, рассказывал: «Я натягивал колючую проволоку и строил стены бараков. При мне на Досон привезли Хосе Тоа, Даниэля Вергару и других видных деятелей правительства Народного единства.

В этом лагере, который можно сравнить только с гитлеровскими, обращение с заключёнными было чудовищно жестоким. Часто нас загоняли в помещение, и оттуда мы слышали, как солдаты избивали чилийских министров и парламентариев. Их бросали прямо на металлические стенки бараков. Мы слышали стоны и крики, удары прикладами…»