Потанцуй со мной

Моя кровать никогда не знала тепла женского тела, а кухонный духовой шкаф по сей день остается девственно чистым.

Вы же помните трех китов, на которых держится моя вселенная: работа-деньги-комфорт? Так вот, мой дом – это моя комфортная территория.

Катерина находит мою смятую рубашку, а я брезгливо морщусь, потому что ненавижу, когда что-то выбивается из моей идеальности.

– Давай помогу, красавчик! – подходит близко, набрасывает сорочку на плечи и принимается медленно застегивать пуговицы.

Красавчик?

Усмехаюсь, потому что как-то не вяжется с 37-летним мужиком.

– Значит, я еще ничего? Не старый козел?

Полянская отстраняется и замирает, глядя своим пронзительным судейским взглядом.

Я готов вырвать себе язык, потому что Катерина всегда видит то, что спрятано глубоко в твоей голове, поэтому она и считается одной из лучших в судейской коллегии.

– Романов, неужели нашелся кто-то, кто смог пошатнуть твою самооценку? Держусь ровно и непринужденно, потому что умею.

Хмыкаю, показывая Полянской, что моя самооценка за адвокатские годы обросла такой броней, что пробить ее не сможет даже самое сверхмощное оружие.

– Дочка, что ли? – не унимается Катерина. Выдергиваю из ее рук полы рубашки и остервенело пытаюсь застегнуться самостоятельно. – Не дочка… – профессионально заключает Катерина. – Девушка?

Образ сиреневолосой смутьянки непрошенным гостем возникает на пороге моего сознания, подкидывая картинки пригревшейся в моем автомобиле девчонки с огнями вечерней Москвы, отражающимися в крепком коньяке ее глаз, жадно разглядывающих освещенные городские проспекты. Ее не жеманные, а больше пацанские повадки и брошенное в конце «До свидания, Константин Николаевич», как разноцветные, приклеенные на монитор стикеры, напоминают, что в моей машине была не женщина, а молодая девчонка. А я уже давно не мальчик, чтобы иметь право смотреть на нее с мужским интересом и мысленно подсчитывать нашу разницу в возрасте.

– Да ладно, Романов! – Полянская складывает руки на груди, решая, что мое молчание – признак согласия. – И кто она? Уж не та ли новенькая из архивного?

Новенькая из архивного?

А! Светловолосая приятная девушка из архивного отдела!

Понял.

Но нет… у нее ни сиреневые кончики шоколадных волос.

Блть…

– Кать, не говори ерунду, – раздражаюсь и тем самым скорее всего себя выдаю. – Мне пора.

Распихиваю по карманам телефон, ключи от машины и портмоне.

– Ну-ну, Романов, – Катерина не позволяет себя поцеловать на прощанье, демонстративно отклоняясь корпусом.

Решаю не зацикливаться на этом факте, иначе можно было бы решить, что Полянская ревнует, а это значит, что наш секс без обязательств трещит по швам, а мне бы не хотелось нарушать свою зону комфорта.

Глава 11. Юля

«Я уже внизу. Спускайся»

Какого черта?

Смотрю на очередное сообщение Мота и от гнева готова разбить телефон об его крашеную голову.

Подхожу к окну и выискиваю черный Гелек Свирского, но на территории парковки моего дома пусто.

«Фиалка, я тебя жду, давай поговорим?» – вибрирует телефон в моих руках.

Не хочу я с тобой разговаривать!

Где ты раньше был?

Когда я всю ночь субботы и воскресенья пыталась до тебя дозвониться?

Где ты был сегодня, в понедельник? И почему решил объявиться только лишь к вечеру?

У меня столько отчаянных вопросов, что, если честно, даже не хочется уже и ответы на них получать.

Как же я зла!

Я так зла и обижена, что с утра на занятиях по «Истории танца» удалила несколько наших совместных фотографий в соцсетях.

После того как Мистер Костюм благополучно доставил меня до дома, я всю ночь пыталась дозвониться хотя бы до кого-нибудь из ребят с телефона брата. Но встречали меня лишь долгие гудки, либо оповещения о том, что абонент – не абонент.

Ночь с субботы на воскресенье была немыслимо длинной.

Кажется, я не спала ни минуты, плавая то к одной беспорядочной мысли, то к другой. В темноте ночи перед глазами всплывали картинки страшных людей в камуфляже и черных масках, сметающих всё на своем пути, но тут же образы менялись, и вот на меня уже смотрели карие ухмыляющиеся глаза с мелкими кисточками морщин в уголках.

Надо же, у нас глаза одного цвета, но такие разные оттенки. Его карий – светлый, уходящий в янтарный, практически оранжевый, словно корица, а мой – практически черный, точно темная бездна.

Сжимая под одеялом руку в кулак, я еще долго ощущала теплую мягкую ладонь в своей. Она большая и удобная, а еще очень нежная. У Матвея руки грубые, шершавые, приносящие дискомфорт сухими мозолями на подушечках его пальцев от частой игры на гитаре. Возможно, именно такими должны быть руки мужчины, а не мягкими лапками котенка, как у Костюма, но я не могла ни представить, как эти самые ухоженные нежные руки могли бы касаться… и трогать. Вот черт, о чем я думаю?

Потом кадры менялись и переносили меня в машину, в которой даже дышать было страшно. Такая же вышколенная, роскошная и богатая, как и ее хозяин. Я казалась себе мусором в ней, от которого стоило немедленно избавиться. В разодранных колготках и тинэйджерской толстовке в таких машинах не возят. Так зачем он меня вызвался подвезти? Меня, в первую встречу обозвавшую его старым жмотом.

Он – не старый.

Он – мужчина.

Мужчина, который успешен.

И от него вкусно пахло: уверенностью и новым кожаным салоном.

А его плечи… Его плечи – мечта Смелковского: широкие, раскрытые, несущие вперед грудную клетку и потрясающую осанку.

Он выгрузил меня точно посылку у подъезда и даже не спросил моего имени.

А я хотела, чтобы он спросил.

Чертов Романов Константин Николаевич!!!

***

Ближе к полудню воскресенья я смогла дозвониться до Бори. Друг рассказал, что их с ребятами отпустили еще тем же поздним субботним вечером, благодаря матери Матвея. Я даже не стала интересоваться про тех ребят, из-за которых началась драка.

Только к вечеру Боренька привез мне мой телефон, успешно сохранившийся у него в барабанном кейсе.

Среди пропущенных звонков от родителей, Алки, брата и Берга, не было ни одного гребаного звонка от моего парня.

НИ ОДНОГО!!!

То есть за все эти дни мой парень не искал меня и не беспокоился о том, жива ли я вообще.

А теперь уже два часа насилует мой телефон звонками и сообщениями и в итоге имеет наглость приехать.

«Фиалка не глупи выходи малышка»