Потемкин

Нелегко прошло и подписание Манифеста о прощении бунта. Провозглашение подобного документа прекращало преследования бывших повстанцев. Оно ставило точку в крестьянской войне, а значит, и в полномочиях Петра Панина. В этом вопросе братья Панины решили действовать через Павла, которого Екатерина призывала для обсуждения документа.

«Вчерась Великий Князь поутру пришед ко мне… сказал…прочтя прощение бунта, что это рано. И все его мысли клонились к строгости»⁹⁹, - писала Екатерина Потемкину 18 марта 1775 года. Императрица не вняла доводам сына. На другой день в Сенате она прочитала манифест и при его оглашении, по ее словам, «многие тронуты были до слез». Внутренняя смута была закончена. Меры, предпринятые Екатериной, не позволили Паниным воспользоваться имевшимся у них серьезным шансом передать корону наследнику.

Во время летних торжеств, посвященных годовщине Кю-чук-Кайнарджийского мирного договора, Петр Иванович получил похвальную грамоту, меч с алмазами, алмазные знаки ордена Святого Андрея Первозванного и 60 тысяч рублей на «поправление экономии». Панин прекрасно понимал, что на этот раз его партия проиграна, и 9 августа 1775 года вновь подал в отставку. Он продолжал близко общаться с Павлом Петровичем, долгие годы по переписке участвовал в разработке конституционных проектов для будущего императора¹⁰⁰, но заметной политической роли уже не играл.

Опираясь на помощь Потемкина, Екатерине удалось вновь переиграть своих противников. К лету 1775 года Григорий Александрович находился в зените могущества. Однако он нажил непримиримых врагов в лице двух крупнейших группировок, а собственной пока не создал. В реальности его положение было очень уязвимым.

ГЛАВА 5 МОСКВА

Отнимая у Потемкина возможность опереться на одну из крупных партий, императрица должна была дать ему что-то взамен. Действуя против Паниных, Григорий Александрович, по народной пословице, пилил сук, на котором сидел. Преданность любимой женщине толкала его на безрассудный, с точки зрения политика, поступок. Екатерина прекрасно понимала, чем обязана фавориту, фактически подставившему себя под удар вместо нее. В одной из ее записок 1775 года сказано: «Дав мне способы царствовать, отнимаешь силы души моей». Таким образом, императрица отдавала себе отчет в том, что Потемкин рискует.

Чтобы оправдать риск, Екатерина должна была вручить возлюбленному некие гарантии прочности его положения. Целый ряд исследователей считают, что такой гарантией для Григория Александровича стал тайный брак с императрицей, состоявшийся до отъезда двора в Москву.

СВЕДЕНИЯ О БРАКЕ

В письмах Екатерины к Потемкину часто встречаются такие обращения как: «Cher Epoux» (дорогой супруг); «Ch.: Ер.»; «муж»; «супруг»; «владыко»; «муж родной»; «безценный му»; «му дара», «М». Себя Екатерина нередко именует «женой». В одной из записок императрица поздравляет своего любимого с их «собственным» праздником: «Голубчик миленький, прямой наш праздник сегодня, и я б его праздновала с великой охотою»¹. Возможно, речь идет о годовщине венчания. В другой записке Екатерина упоминает о «святейших указах», связавших ее и Потемкина: «Владыко и cher epoux!.. Для чего более давать волю воображению живому, нежели доказательствам, глаголющим в пользу своей жены? Два года назад была ли она к тебе привязана святейшими узами?»²

Слухи о том, что императрицу и ее фаворита, возможно, соединяет нечто большее, чем простой роман, постепенно начали просачиваться в донесения иностранных дипломатов при русском дворе. «Князю Потемкину оказываются большие почести, чем самой императрице»³, - с удивлением писал один из иностранных наблюдателей. 10 декабря 1787 года французский посол граф Луи де Сегюр сообщал в Версаль о громадном влиянии, которым Потемкин пользуется на государыню. «Особое основание таких прав, — замечает дипломат, — великая тайна, известная только четырем лицам в России. Случай открыл мне ее, и, если мне удастся вполне увериться, я оповещу короля при первой же возможности»⁴. Однако тайна оставалась тайной, и дополнительного оповещения не последовало.

Первым ученым, который собрал и опубликовал сведения о тайном браке Екатерины и Потемкина, был редактор исторического журнала «Русский архив» П. И. Бартенев. Он рассказал о своей беседе с графом Д. Н. Блудовым, старым сановником николаевских времен, занимавшим посты министра юстиции и министра внутренних дел. К его внукам в качестве домашнего учителя и был приглашен молодой Бартенев. Блудов заметил в юноше склонность к эпохе Екатерины и много рассказывал ему о том, что знал сам. Сведения же сановника были обширны. В 1838 году Николай I поручил ему разобрать бумаги Екатерины, среди которых находились ее «Записки» и письма к Потемкину. Материалы были по приказу государя опечатаны и помещены в императорском кабинете в Аничковом дворце.

«Граф очень много знал такого, о чем нигде нельзя было прочитать, а на людях даже заикнуться, — писал Бартенев. — …В один из вечеров, когда я уже начал утомляться слушанием, вдруг старик граф как бы мимоходом сказал, что Екатерина II была замужем за Потемкиным… Я, разумеется, начал допытываться, откуда он про это знает, и граф сообщил мне, что С. М. Воронцов, приезжавший в Петербург по кончине своей тещи, племянницы Потемкина А. В. Браницкой (1839), сказывал ему, что она сообщила ему эту тайну и передала даже самою запись о браке…

В июне 1869 года я собрался из Москвы до Одессы, приглашенный туда князем Семеном Михайловичем Воронцовым для переговоров для издания в свет его архива. На первых же порах знакомства князь сообщил мне, что у матушки его, княгини Елисаветы Ксаверьевны, хранится список записи о браке императрицы Екатерины Второй с ее дедом-дядею, светлейшим князем Потемкиным. Позднее в другую мою одесскую поездку граф Александр Григорьевич Строганов сказал мне, что эта запись хранилась в особой шкатулке, которую княгиня Воронцова поручила ему бросить в море, когда он ездил из Одессы в Крым»⁵.

Далее Бартенев сообщал о цензурной купюре из опубликованных воспоминаний князя Ф. Н. Голицына и цитировал ее текст: «…Императрица Екатерина, вследствие упор-ственного желания князя Потемкина и ее к нему страстной привязанности, с ним венчалась у Самсония, что на Выборгской стороне. Она изволила туда приехать поздно вечером, где уже духовник ее был в готовности, сопровождаемая одною Марьею Саввишной Перекусихиной. Венцы держали граф Самойлов и граф Евграф Александрович Чертков».

Приводил редактор «Русского архива» и сведения, полученные от Александра Алексеевича Бобринского, внука графа Самойлова: «Когда совершалось таинство брака, Апостол был читан графом Самойловым, который при словах: "жена да боится мужа своего" поглядел в сторону венчавшейся, и она кивнула ему головою, и что брачную запись граф Самойлов приказал положить себе в гроб». Однажды в разговоре с графом В. П. Орловым-Давыдовым немолодой Александр Николаевич Самойлов проговорился. «А вот пряжка, — сказал он ему, — подаренная мне государынею на память брака ее с покойным дядюшкою».

«Всего убедительнее, — заключает Бартенев, — письма Екатерины к Потемкину, т. е. способ выражений в них. Можно полагать, что бракосочетание совершилось либо осенью 1774 года (когда вся опасность пугачевщины миновала), либо перед отъездом в Москву, то есть в половине января 1775 года».

Подобную информацию пожилой издатель «Русского архива» решился обнародовать только в 1906 году, после отмены цензурных ограничений. С этого времени вопрос о возможности тайного венчания Екатерины II и Потемкина не раз поднимался в историографии.

В начале XX века исследованием писем и записок наших героев занялся Я. Л. Барсков, тонкий знаток екатерининской эпохи, допущенный к разбору рукописей дворцового архива. Лишь к 1932 году сбор и комментирование этих материалов были закончены. В предисловии к подборке Барсков останавливается на особенностях взаимоотношений наших героев: «Потемкин стал рядом с Екатериной движущей силой в этой огромной машине, в свою очередь, сообщавшей свое движение бюрократическому аппарату империи… Потемкин делит с императрицей все мелкие делишки и большие заботы, а главное самою власть… В этом отношении из всех фаворитов он представляет собой исключение: никому не уступала императрица из своей власти так много, как Г. А. Потемкину, и при том сразу же, в первый же год его случая… Только его называла она своим "мужем", а себя "женою", связанною с ним "святейшими узами"»⁶.