Потемкин

Утром 28 июня 1762 г., в день своих именин, Петр III выехал из Ораниенбаума в Петергоф, где его должна была ждать Екатерина, чтобы вместе отпраздновать столь знаменательное событие. Но ночью из Петербурга в Петергоф прискакал Алексей Орлов, брат ее фаворита. Оставив карету на дороге, по едва различимой в белом тумане северной летней ночи тропинке он пробрался сквозь кусты ароматных роз к боковому входу павильона Монплезир, где остановилась императрица в ожидании супруга. Проходя через гардеробную, Алексей Орлов заметил уже с вечера приготовленное придворное парадное платье для встречи Петра III и подумал, что вряд ли состоится их свидание. Растолкав слуг, он дал распоряжение камеристке Шаргородской: «Будите императрицу!» На уверения о том, что Екатерина Алексеевна изволит почивать и они не смеют нарушить ее покой, гвардеец воскликнул: «Будите же скорее. Дело не терпит отлагательства, ожидание может погубить и ее, и нас. Скорее!» Встревоженной Екатерине, вышедшей к нему спустя несколько минут, Алексей Орлов сообщил, что медлить и откладывать переворот далее нельзя: арестован один из заговорщиков, и надо скорее отправляться в Петербург.

Сомневалась ли в тот миг немецкая принцесса, в которой не было ни капли романовской крови, не имевшая никаких прав на престол? Кто знает, какие видения славы ли, позора пронеслись в ее воображении за те несколько секунд, пока не было принято окончательного решения: ехать. Она была уверена в своей победе, в решимости сторонников и слабости противника. Она так хотела быть императрицей и мечтала о власти много лет, что сомнений не оставалось: ехать. Все получится.

И вот она, «даже не помывшись», спешно одевается с помощью дрожащей от волнения камеристки. Вслед за Алексеем Орловым женщины пробираются по той же тропинке, что привела его, к карете. Розы шипами впиваются в платье, будто пытаясь остановить их, но теперь уже никакая сила не способна на это. Карета мчится к Петербургу, и Орлов, сидящий на козлах рядом с кучером, время от времени оборачивается, нет ли погони, и все торопит кучера: «Гони! Гони!» Радостное волнение, страх погони и предвкушение успеха будоражит сидящих в карете, известие о том, что горничная потеряла туфлю на тропинке, вызывает у Екатерины хохот. У нее самой на голове — ночной чепчик с кружевами. Очень удачно, что на дороге они встретили парикмахера Мишеля, направляющегося в Петергоф делать ей прическу, в карете он наспех уложил ей волосы, смятые чепчиком. Но что это? Карета замедляет ход, затем резкий толчок, и она вовсе остановилась. Лошади, галопом преодолевшие путь из столицы в Петергоф и без отдыха отправившиеся обратно с нагруженной каретой, изнемогли, одна из них падает и с трудом поднимается. Предприятие под угрозой, Алексей Орлов злится при мысли, что он не позаботился о перекладных. Выдержат ли лошади обратный пути или затея, так удачно начатая, провалится? Но вот из утреннего тумана появляется крестьянская телега, запряженная двумя деревенскими лошадками. Они-то и решили судьбу Российской империи, благополучно доставив Екатерину до окраин столицы, где уже поджидал князь Барятинский с открытой коляской. Сердце беглянки забилось быстрее: она видит около коляски верхом своего горячо любимого и верного Григория Орлова. Удостоверившись, что его блистательная подруга благополучно ступает по пути славы, пришпорив горячего коня, он галопом скачет в Измайловский полк подготовить ее встречу.

В семь утра с минутами барабанный бой встречает коляску с императрицей. Скрывая волнение, Екатерина, одетая в траурное платье, идет к солдатам, от которых зависит ее судьба. Григорий Орлов, привстав на стременах, отдает ей честь саблей. Тишина прерывается мощным криком: «Матушке Екатерине — ура!» Все решилось, солдаты на ее стороне, опасения напрасны. Полковой священник осеняет ее крестом и благословляет. Офицеры преклоняют колена и целуют полы ее плаща, а граф Кирилл Григорьевич Разумовский — глава Измайловского полка, брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны — Алексея, сквозь крики радости провозглашает Екатерину единовластной самодержицей Российской империи и произносит клятву верности. С искренней благодарностью она смотрит на Разумовского, пусть он не был активным участником заговора, сохраняя политический нейтралитет, но сейчас граф на ее стороне, не подвел. Ее признательность выразится в пожаловании «по пяти тысяч сверх жалованья», а с 2 ноября 1762 г. пансиона в размере 5000 руб. Спустя год, вспоминая эти важнейшие в ее жизни дни, Екатерина II 28 июня 1763 г. послала Разумовскому письмо с высказыванием своего благоволения, как она писала, памятуя, «сколько вы усердия имели» в событиях прошлого года.

Дальнейший путь Екатерины Алексеевны лежал к казармам Семеновского полка. Священник в торжественном облачении идет впереди, вокруг открытой коляски, едва сдерживая лошадей и собственное волнение, едут верхом Григорий Орлов, Кирилл Разумовский и некоторые офицеры. За ними ликующая толпа измайловцев, которые, узнав об обещанных наградах и стопке водки, кричат: «Vivat! Ура матушке Екатерине! Готовы за нее и смерть принять!» Семеновцы с энтузиазмом подхватывают крики и смешиваются с Измайловским полком, образуя огромную человеческую реку, несущую своим потоком, как казалось издалека, коляску с новой самодержицей Всероссийской. Людская толпа двигалась к Зимнему дворцу, вбирая в себя все новые и новые полки, разрастаясь и умножаясь с каждой минутой. Заговорщики в полках постарались на славу, подготовив умы солдат и офицеров.

Григорий Потемкин в эти дни был в самой гуще событий. Долгие и задушевные разговоры с солдатами и офицерами принесли свои плоды, Конная гвардия во главе с князем М.Н. Волконским встала на сторону новопровозглашенной императрицы. Конногвардейцы присоединились к шествию между Аничковым дворцом и Казанским собором, как вспоминала Екатерина, «они были в таком восторге, какого я еще не видывала, и кричали со слезами, что Отечество освобождено». Среди ликующих был и Потемкин: ведь он вместе с другими офицерами, будучи в «секрете», завоевывал симпатии к Екатерине среди низших чинов полка. Со слов Орловых она знала о стараниях Григория, а в письме Станиславу Августу Понятовскому от 2 августа 1762 г. прямо говорит о той роли, которую он сыграл в подготовке переворота: «В Конной гвардии, — писала императрица, — один офицер по имени Хитрово 22 лет и один унтер-офицер 17 лет по имени Потемкин всем руководили со сметливостью, мужеством и расторопностью». Правда, Екатерина немного ошиблась в возрасте Потемкина, но это простительно великим людям.

Около 9 часов утра Екатерина Алексеевна уже появилась у Казанского собора, где свершилось торжественное провозглашение ее самодержицей, а Павла — наследником престола, в присутствии архиепископа Новгородского Дмитрия Сеченова и представителей политический элиты: графа Разумовского, Брюса, Строганова, князя Волконского, Панина и других сановников. Недолгое царствование Петра III прекратилось, началось победное шествие императрицы в Зимний дворец. Она рискнула и победила.

Переворот почти не вызвал противодействия, что показывает не столько хорошую его подготовку, сколько готовность общества или, по крайней мере, его верхушки к изменению политического курса и смене монарха. Знаменитый русский поэт Гавриил Романович Державин в это время служил в Преображенском полку, том самом, который пытался сдержать майор Воейков, напоминая солдатам и офицерам о присяге Петру III. Едва не став жертвой их ярости, майор бежал, а полк с криками «ура!» пришел присягнуть Екатерине, говоря: «Виноваты, что последние пришли: офицеры нас не пускали; зато четырех мы арестовали и привели в доказательство нашего усердия, потому что мы того же хотим, чего наши братья». Вместе с преображенцами, конногвардейцами и другими гвардейцами Державин попал во дворец, где рядом с ним, возможно, оказался и наш герой, быть может, они там и познакомились или просто наблюдали за происходящим. Но тем не менее в дальнейшей служебной карьере великому поэту не раз помогал бывший гвардеец Григорий Потемкин.

Разобравшись по ранжиру, роты гвардейцев с трепетом целовали Святой крест, подносимый каждому рядовому архиепископом Новгородским, и это была присяга в верности службы императрице Екатерине. День соответствовал значимости события, небо было безоблачным, и ярко, будто желая, чтобы все увидели торжество немецкой принцессы, светило солнце. Державин вспоминает, что нескончаемым потоком приходили во дворец армейские полки и, присягнув, примыкали к полкам гвардии, «занимая места по улицам Морским и прочим», даже до отдаленного района Петербурга — Коломны.

Завершив триумфальный объезд казарм, где Екатерина каждый раз встречала восторженный прием, она прибыла в Зимний дворец. Ее верная подруга и соратница Екатерина Дашкова, узнав о происходящем в столице, надела парадное платье и поспешила присоединиться к императрице. В карете она подъехала к площади перед дворцом, заполненной гвардейцами, многие из которых уже успели переодеться в невесть как сохраненную форму петровского образца, скинув ненавистную прусскую амуницию, и армейскими полками. «Я хотела пересечь площадь, — вспоминала Екатерина Романовна, — некоторые офицеры и солдаты меня узнали, подняли и понесли над толпой». Остановились они только перед покоями Екатерины. Измятое платье, растрепанная прическа, румянец на щеках и горящие глаза — такой предстала перед императрицей Дашкова. Они бросились в объятия друг к другу, повторяя: «Слава Богу! Слава Богу! Слава Богу!» Это все, что они могли сказать. Когда спало волнение, императрица рассказа о своем побеге из Петергофа и о том, с каким восторгом ее встречали полки, а Дашкова посетовала, что не могла приехать сразу, так как не был готов ее мужской костюм.

Прибытие юного наследника Павла Петровича, доставленного во дворец прямо в ночной рубашке, было встречено радостными криками толпы, проникшими в покои сквозь растворенные окна. По приказу Екатерины все двери во дворец открыты: каждый может приблизиться к своей императрице. Члены Священного синода, сенаторы, высшие сановники, придворные вельможи, послы, купцы, горожане — все спешат выразить свои верноподданнические чувства, поздравить ее величество, коснуться края одежды. В течение нескольких часов Екатерина, во всем блеске своего обаяния, радостная и сияющая, принимает поздравления высокопоставленных лиц и простолюдинов. Время от времени она отдает вполголоса распоряжения своим верным сторонникам: проследить, чтобы известие о перевороте как можно позже достигло Петра III, перекрыть все въезды в город и дорогу на Ораниенбаум, послать сообщение о смене власти в полки, стоявшие в окрестностях столицы, и на базу военно-морского флота в Кронштадт, вернуть из Нарвы войска, отправленные в Данию, во избежание беспорядков строго контролировать раздачу спиртного… Все происходившее до мельчайших подробностей контролировалось Екатериной, все решения принимались ею, она теперь глава государства. На улице тем временем огласили манифест, отпечатанный ночью. В нем императрица объявляла причины, толкнувшие ее на такие решительные действия, только они и могли спасти Россию от уничтожения православной веры, порабощения славы российского оружия после заключения мира с Пруссией, нарушения «внутренних порядков». «Того ради, убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностью, — объявляла Екатерина II, — принуждены были, приняв Бога и его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных явное и нелицемерное, вступили на престол наш всероссийский и самодержавный, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественно учинили».

В это время ничего не подозревающий Петр III в сопровождении своей любовницы Елизаветы Воронцовой, придворных кавалеров и дам в парадных туалетах приезжает из Ораниенбаума в Петергоф. Остановившись у павильона Монплезир, где он ожидал найти свою супругу, облаченную для встречи с ним в парадное платье, Петр поражается тишине, которая его пугает. Двери и окна закрыты, не видно суетящихся слуг, никто не спешит проводить императора в покои. Наконец подходит офицер охраны и сообщает: «Дом пуст. На рассвете императрица бежала». Петр с криками «Катерина, Катерина!» вбегает в комнаты, словно желая отыскать в пустом доме обманувшую его супругу, пробегает через зимний сад, китайский кабинет, приемную, оттуда в музыкальный салон — ее нет, это не шутка, она не прячется от него, как бывало во времена их отрочества. Канцлер Михаил Воронцов сообщает Петру III о сведениях, только что полученных от тайного агента в Петербурге: Екатерина провозглашена императрицей. Петр не находит в себе сил сопротивляться, не готов сражаться, не хочет выступать с голштинским войском на столицу; он сломлен.

Неудачей обернулась и попытка сторонников свергнутого императора привезти его в Кронштадт. 29 июня в час ночи императорской яхте, вошедшей при свете летнего неба над Финским заливом на рейд морской крепости, не позволили пришвартоваться. «Нет больше императора. Да здравствует императрица, — прокричал вахтенный офицер. — Возвращайтесь в море!» На рассвете судно причалило у летней резиденции в Ораниенбауме. Петр не слушает советов, он не хочет принимать никаких решений, единственное, что ему надо, — забыть, лечь спать, никого не видеть.