Потерянная родина

— Да. Она сказала, что уничтожить его не хочет, но не желает, чтобы мистер Кемпстер его увидел. Ему будет очень больно.

—. Вот как? — Харбингер тихо засмеялся. — Ему будет больно! Как она печется о самочувствии мистера Кемпстера.

И он опять засмеялся — отрывисто, презрительно.

Ако нерешительно переминался с ноги на ногу. Заметив его замешательство, Харбингер спросил:

— Ты хочешь что-нибудь сказать, Ако?

— Нет, ничего. Я только думаю — вам теперь будет лучше. Ваша жизнь станет счастливее, чем до сих пор, когда Марго останется здесь.

— Почему ты думаешь, что она останется здесь?
– . Она была вашей подругой, когда вы уезжали.

Мистер Кемпстер только хитростью разлучил вас. Теперь он больше ничего не может сделать, и, если вы потребуете Марго обратно, он должен будет ее отдать.

— Ты думаешь — она согласится остаться со мной?

— Она ведь должна это сделать. Это ее долг. Кроме того… вы ей милее, чем Кемпстер.

— Почему ты так думаешь?

— Я это знаю, мистер Харбингер. Знаю потому, что она несколько раз брала у меня ваше письмо, когда мы были на юге. Прочитав, она всегда отдавала его обратно, но я видел, что с большим удовольствием она хранила бы его у себя. И, когда вы давеча подъехали к яхте… вам надо было видеть ее глаза. Мистер Харбингер, я никогда не видел, чтобы она так смотрела на Фреда Кемпстера, как она смотрела на вас.

— Ах, Ако… — застонал Харбингер. — Ты хороший парень, и я знаю, что ты желаешь мне добра, но этого тебе не следовало рассказывать.

— Почему?

— Лучше бы мне не знать этого. Ведь… Марго не может остаться здесь, и я не могу позвать ее к себе.

— Почему?

— Потому, что этого не позволяет моя гордость, мое человеческое достоинство. Никогда не надо просить милостыню и принимать любезность от человека, который когда-то плюнул на тебя, пренебрег тобой.

— Но вы ведь не оставите все так, как есть? Кемпстер ограбил вас, обманом удалил и отнял у вас Марго. Это был подлый поступок. Белые тоже за подлость наказывают своих. Теперь вы имеете возможность отплатить Кемпстеру.

— Да, Ако, возможность есть. И, может быть, я и воспользуюсь ею, но не так, как ты думаешь.

За дверью зашуршали шаги. Какой-то человек шел к лодочному сараю. Он остановился на пороге и сказал:

— Мне надо поговорить с вами, Харбингер.

— Заходите, Кемпстер, вредно стоять на сквозняке, — ответил Харбингер, не взглянув на пришедшего.

Ако понял, что сейчас должна произойти решительная битва, и его присутствие излишне. Но, когда он направился было к выходу, Харбингер знаком показал, чтобы он остался. Фред заметил этот кивок.

— Мистер Харбингер, нам было бы лучше поговорить с глазу на глаз. Ако это никоим образом не может интересовать.

— Ако молод, ему надо учиться, — ответил Харбингер. — Я хочу, чтобы он познакомился со всеми тонкостями взаимоотношений наших соплеменников, тогда он лучше поймет, что мы за птицы.

— Мне неудобно говорить о таких вещах в присутствии «чужого человека, — настаивал Фред.

— Чувство неудобства оставьте за дверьми, мистер Кемпстер. Не всегда же искать самого легкого и удобного пути.

— Вы хотите меня унизить?

— Не ждете же вы, чтобы я унижался перед вами? — Харбингер выпрямился.

— Ну хорошо, пусть Ако остается. Но он не смеет…

— Он смеет все, мистер Кемпстер. Не ставьте, условий.

— Но вы же не знаете, о чем я хочу говорить.

— Я знаю, Кемпстер. Вы хотите оправдываться.

— Нет смысла оправдываться за прошлое. Какое оно есть, таким и останется. Я не желаю себя обелять. Более того, я не сожалею о сделанном, потому что если бы я так не поступил, то многое потерял бы в жизни. Да,.Харбингер, Марго была мне необходима. Я за нее боролся и вышел победителем. И я очень доволен, что мне досталась Марго, потому что я люблю ее. С моей точки зрения, это очень хорошо, что мне удалось одолеть вас. Моя совесть в этом отношении абсолютно спокойна, так же спокойна, как у каждого мужчины, который в борьбе за любимую женщину осилил своего соперника. Смею вас уверить, что Марго счастлива и не сожалеет об исходе борьбы. Стало быть, что касается этого пункта, — здесь все в порядке.

Заинтересованный, Харбингер посмотрел на Фреда. Вызывающий тон Фреда больше пришелся ему по душе, чем если бы тот начал с жалобных вздохов и лицемерных причитаний.

— Продолжайте, Кемпстер.

— Хорошо. Как видите, Харбингер, у нас с Марго все в порядке. Мы довольны своей жизнью. А вот с вами что-то не в порядке.

— Моя дела предоставьте мне, мистер Кемпстер. Вы мне не опекун.

— Избави бог, не имею ни малейшего желания быть им. Будем говорить начистоту: мне не нравится, что вы изображаете из себя мученика. Если вы в одном деле потерпели крах, то это ведь не значит, что должна пойти прахом вся ваша жизнь. Кому вы досаждаете, живя в этой пустыне? Мне? На меня это не действует. Марго? Она неповинна в ваших причудах и странностях. Она знает, что я предоставил вам лучшие условия, она знает, что вы могли бы жить обеспеченно и с удобствами. Следовательно — поселение на Кренлирокском маяке всего лишь дело вкуса. Но делая это, вы, наверное, думали, что мы нанесли вам обиду, и своим поступком надеялись заставить нас мучиться угрызениями совести, чувствовать себя неловко и так далее. Харбингер, это удар мимо цели, поэтому будет разумнее, если вы положите конец этому шутовству. Уезжайте отсюда. Я вам предоставлю место капитана на «Тасмании», так как старый Фарман будет необходим в конторе пароходства.

— Вашим слугой я никогда не буду, мистер Кемпстер, — едва сдерживаясь, ответил Харбингер.

— Как.угодно. Если не желаете находиться в непосредственной зависимости от меня, я согласен иным путем обеспечить вам независимое положение. Я вам дам известную сумму денег…

— И что вы хотите взамен?

— То, что гораздо лучше и разумнее ненужной вражды, — вашу дружбу.

— Мне ваша дружба не нужна, мистер Кемпстер, а свою дружбу я не продаю за деньги. Даже за свои тридцать пароходов вы ее не купите.

— Не слишком ли высоко вы себя цените?

— Боюсь, что вы всех людей цените слишком низко. Мистер Кемпстер, вы вовсе не так богаты, как воображаете. Кое-что, хотя в ваших глазах оно имеет ничтожную ценность, вы все же не в состоянии купить. Понятно, это вас терзает и долго будет терзать, но меня это не трогает.

Фред Кемпстер сжал губы, немного помялся, потом заговорил другим тоном, приглушенным и просительным.

— Я не хотел оскорбить вас. Если вас не интересуют материальные ценности, мои благие намерения могли действительно показаться вам предосудительными, Харбингер, но если я обращаюсь к вам как человек, как виновный, которого вы имеете основания ненавидеть, как совершивший ошибку человек, который сознает свою вину и, сожалея о содеянном, протягивает руку для примирения, — разве вы и тогда не протянете своей?

— Слишком сентиментально и слишком лицемерно, мистер Кемпстер. Удовлетворение я уже получил — вы все-таки чувствуете себя виновным. Но я не хочу дать вам возможности откупиться чечевичной похлебкой. Поберегите деньги для своих наследников — они уж сумеют их растратить. И любите себя превыше всего на свете, тогда будете чувствовать себя спокойно. Выкиньте из головы только одну вашу прихоть — не надейтесь купить любовь и дружбу тех людей, которым вы наплевали в лицо. Нельзя быть таким ненасытным. .

Кемпстер круто повернулся и вышел.

— Ну, Ако, чему тебя научила эта история? — спросил Харбингер, когда Фред ушел.

— Тому, что человек не должен продавать свое достоинство и честь.

— Правильно, Ако. Никогда нельзя продавать себя, пресмыкаться и унижаться, ни за какие деньги не надо позволять садиться себе на шею. Перед лицом силы нам иногда приходится отступать, но перед коварством и ложью — не следует никогда.

Через час позвонили из Кренлирокского поселка, что пришли машины за спасенными с яхты людьми. До поселка нужно было идти пешком. Девис Пэн пошел провожать их. Когда он вернулся, уже стало смеркаться, и Харбингер ушел зажигать огни маяка. Спустившись вниз, он встретил своего помощника.