Потерянные
Шрифт:
Никита рассмеялся – глухо, тихо, но весело.
– А наркотики – еще опасней, – продолжал уже совсем другим, смешливым и невинным голосом Смерч. Ник невпопад подумал, что этот парень – тоже прекрасный актер. Говорит беззаботно, улыбается, держит руки в карманах, а на деле в его глазах бушует целый ураган злых эмоций. Беспокоится за свою девчонку. Защищает Ольгу. Все-таки благородный. Но бросить своего ангела, единственный источник света в темно-серой мгле, окутывающей его? Увольте.
– И брат твой в розыске находится, правда? – продолжал Смерч, задумчиво покручивая кольцо на пальце. – А вот если бы ты вдруг вскружил голову единственной
– А ты догадливый, – хрипло отвечал Никита.
– Ты умный.
– А то.
– Так ты меня понял, Кларский? Никогда не появляйся около моей девушки. Через нее тебе своего брата не спасти, ищи другие пути.
Никита усмехнулся про себя. Спасти брата? О да, спасти. Спасти, отмыть от грязи, свести наколки и отправить в рай. Смерчинский весельчак. Да брат сам сказал ему сделать это – покружить голову Бурундуковой, когда Ник вдруг узнал случайно, кто ее папочка, и сдуру сообщил об этом Андрею. Тот быстро загорелся очередной тупой идеей. Против слов брата-психа Никита идти не мог, хотя и не хотел связываться с Марией вообще. Понимал, что поступает плохо – плохо в первую очередь по отношению к единственному своему нормальному другу – к Димке. Чащин ведь любит, идиот, эту светленькую и шумную девчонку, чем-то даже похожую на глупышку Нику. А он, Кларский, должен был поступать так: вскружить девушке Смерча голову ради брата и его планов. Это бесило Ника, ведь одновременно он предавал и друга, и свою Ольгу, и должен был быть неискренним по отношению к ничего не сделавшей ему Маше. Чащин, кажется, что-то начал подозревать, когда увидел его, Никиту, рядом с Бурундуковой в универе, тогда он отозвал его в сторонку и прямым текстом заявил, чтобы Кларский не приближался к Марии.
– Ты мой друг, Ник, и я доверяю тебе. Но не трогай ее, идет? – сказал тогда Дима, сжимая свой стаканчик с обжигающим латте.
– С чего ты решил, что мне есть до нее дело? – несколько нервно переспросил Кларский, чувствуя себя кем-то вроде стопроцентного подонка. – Все в порядке, Димыч. Она просто знакомая.
– И о чем ты с ней разговаривал сейчас?
– Ольга хочет двойного свидания, – отвечал Кларский.
Чащин только головой покачал, всем своим видом показывая, как подозрительно он относится к подобного рода забавам.
– Все нормально, не беспокойся ни о чем.
– Отлично. Второго конкурента я не выдержу, – произнес Дима.
– В смысле? – Для Никиты так и осталось тайной то, что Маша Бурундукова была по-детски наивно, но в то же время совсем неслабо влюблена в него целых три года.
– Будешь еще одним, кто этой дурочке голову морочит, – отозвался его друг и сделал большой глоток кофе, явно обжег им язык, но не подал и виду.
Они так сидели вдвоем на перилах, одинаково поджав ноги, смотрели вперед, на кажущийся бесконечным зеленый парк, и молчали. Пару раз Чащин что-то хотел сказать, но всякий раз замолкал, едва смотрел на Кларского. А тот чувствовал себя зверским предателем.
– А вы так и встречаетесь тайно? – спросил Никита, не понимая, зачем они развели все эти тайны.
– Ну да, – уклончиво произнес Димка. – Она его выберет, наверное.
– В смысле?
– Ну, это же Дэн Смерчинский, гордость и краса всего универа. А это я. Обычный чувак. Не, ты
не думай, Никитыч, я к нему нормально отношусь. Он хороший человек. Просто я вполне справедливо раскидываю ситуацию. У вас с Князевой-то нормально все? – перевел он разговор на другую тему.– Да. Только видимся реже, чем раньше.
Попрощались они неожиданно тепло, крепко пожав руки, словно чувствуя себя виноватыми друг перед другом.
В тот день Ник долго в ярости бил дома свою боксерскую грушу. Приказ Марта все же победил. Светловолосый человек решился действовать через Машу, подумав, что для начала неплохо законтачить и со Смерчем.
Но клоун обо всем узнал – Никита недооценил его. Точно так же, как и сам Дэнв недооценил Кларского в самом начале всей этой истории, посчитав его обычным парнем, «правильным скучным мальчиком в стильной пижонской одежде и с хорошими оценками».
Может быть, поэтому они сейчас оба и были злы.
– Повторю еще раз. Если я не сломаю тебя один, мне помогут в этом друзья. Пусть это будет неблагородно. Пусть десять на одного, но я заставлю тебя оставить в покое Машу. – Дэн указательным пальцем коснулся лба противника, коротким прикосновением подтверждая свои слова, в которых была завуалирована угроза. – Запоминай мои слова. Сохрани их в своей башке. Когда речь идет о тех, кто мне дорог, я перестаю играть в благородного мальчика. Не трогай мою девушку. Забудь о ней. Не звони ей. Не приглашай никуда. Не подходи и не говори с ней. Забудь об Ольге. Она не любит тебя. Затаись где-нибудь, пока тебя не посадили. Статья 228 – это не пересечение двойной сплошной. «Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов…» – процитировал Денис. – Задумайся, кретин.
– О-па, опять по памяти шпарит, – заржал зеленоволосый.
– Задумайся о том, что твои слова могут иметь последствия, – усмехнулся Ник.
– Последствия скорее наступят для тебя, – злобно сказал ему парень в бандане.
– Я предупреждаю, Дэн.
– Я понял. Я тоже предупреждаю тебя. Все. Fuck off! – процедил сквозь зубы Дэн, без страха глядя на Никиту. Тому вдруг стало весело. Также хорошо Уголовный кодекс РФ на его память знал только Март и один мужик, который смело мог считаться рецидивистом из рецидивистов. – Проваливай. Get a fuck out of here!
Кларский вернулся в машину и, ни слова не говоря совсем уже обалдевшей Нике, завел авто. Уехал быстро, видя в зеркало заднего вида четыре немаленькие фигуры. Кажется, клоун не шутил. Люди с такими глазами не шутят. А ведь Дэн был в ярости. И как только он заметил его тачку? Внимательный ублюдок.
– Да что это такое было? Ук… Никита, что ты делаешь, чем занимаешься? – влезла обеспокоенная Ника. – О чем Дэн говорил?
– Молчи, – предупредил ее парень. – Молчи. Пока мы не приедем в гребаный «Алигьери», молчи.
И Ника послушала его. Только подняла руки кверху, словно говоря, что и не хочет ничего говорить.
Но сначала они заехали на пустую, освещенную безразличными ко всему фонарями набережную. Кларский, ни слова не говоря девушке, вышел на улицу и подошел почти к самому краю, долбанув обеими руками ни в чем не повинное ограждение.
«Топиться, что ли, пошел?» – обеспокоенно подумала Ника и тоже выбралась на улицу, но далеко отходить от машины не стала.
Топиться парень не стал. Просто постоял в одиночестве минут десять – успокаивался.