Потерянный альбом
Шрифт:
— Мне за него страшно…
— Как он, такой хрупкий, все это вынесет?; и мне страшно…
— Как он, когда ему приходится каждый день ходить на работу… мне страшно…
— Он обязан выходить, и общаться с людьми, и работать с людьми — со множеством людей; и я знаю, что он знает, что он постоянно помнит…
— Из окна на работе ему видно корпус 115, как раз где хранятся всякие растворители в резервуарах; он прямо по соседству, в тридцати метрах, прямо на заводе «Озарк», — и сидел на одном и том же месте восемнадцать лет!; и я знаю, как это на него влияет, я вижу, как это на него влияет, когда он возвращается домой, когда ничего не может сказать…
— Когда ему приходится среди всего этого работать и ни о чем не говорить, ни с кем из коллег; и я знаю, как он себя чувствует; я знаю, что он чувствует…
— Потому что, когда он возвращается домой и я его вижу…
— И я ничего не могу ему сказать, ничего, что поможет…
— Хотя
— И когда я слышу, как он входит, и поднимается переодеться, и ничего не говорит…
— И все равно не могу ничего сказать…
— Потому что мне нечего сказать…
— А что мне сказать, кроме того, что я ждала его день напролет…
— Да, я ждала день напролет здесь, дома, тогда как он сбегает…
— Сбегает на свою работу, пока я…
— Пока я сижу тут безвылазно весь день напролет…
— И живу с этим, сталкиваюсь с этим, зная, что я все время в этом, маринуюсь в этом и не могу выбраться…
— А он утром может выйти за дверь и спастись, пусть всего на несколько часов; а я…
— А я никогда не могу…
— Наконец вчера, вечером, после ужина, пока мы были в гостиной, я сказала…
— Я не могла не сказать…
— Ненароком, не подумав, забылась и открыла рот…
— И сорвалась на него, налетела на него, просто набросилась в ярости…
— И мгновенно об этом пожалел, сразу же, как только понял, что наделал; как бы, потом сам себя корил — но откуда же мне было знать…; все случилось, когда я был у сестры, в прошлую среду, работал на втором этаже; дело в том, что несколько лет назад я установил у себя в комнате отдыха, в подвале, довольно хитроумное трековое освещение, с регуляторами, шарнирами и другими красивыми фишками; оно идет от барной стойки до самого аквариума, восемь отдельных ламп; и помню, моя сестра — ее зовут Нина, — когда наконец увидела освещение, сделала несколько комплиментов; вообще-то мне было приятно, что она вообще обратила внимание, и поэтому ее добрые слова тронули особенно; потом, пару недель назад, она мне звонит и говорит, что ее муж — его зовут Дэррил — решил перенести все свои тренажеры в комнату на втором этаже их дома и подумал, что лучше всего там будет с трековым освещением; комната сравнительно маленькая, объяснила она, и всего с одним окошком в углу; с трековым освещением, решили они, свет станет непрямым и мягким, и будет максимальная гибкость для настройки лампочек, чтобы не бликовали в зеркалах от пола до потолка, которые Дэррил самостоятельно повесил на все четыре стены; ну, ей даже просить не пришлось: я был только рад помочь и тут же предложил свои услуги; я с ними маловато вижусь, и поэтому радовался возможности посидеть с ними долго и неформально, — когда пересекаешься на свадьбах и всем таком, это просто не то, по крайней мере для меня; так что наконец я приехал к ним в прошлую среду и после вкусного перекуса в патио — сэндвичи с итальянским хлебом — принялся за работу; мы без проблем решили, куда вешаем лампы, а дальше уже оставалась довольно простая установка, значительно меньше, чем у меня в подвале; но только потом, уже стоя на приставной лестнице и закрепляя на потолке электрический провод, я отдал должное тому, что там сварганил для своих тренировок Дэррил: в комнате от одной зеркальной стены торчали длинная низкая скамейка — видимо, для жима лежа — и кожаное сиденье без спинки — это, по-моему, для каких-то упражнений на пресс; еще широкая подставка с кучей длинных грифов, и стопки тяжелых на вид дисков, и вторая подставка с гантелями; по периметру на полу разложены были несколько ребристых, чтобы не поскользнуться, матов, угольно-черных, а в углу — маленький планшет с небольшой стопкой линованных страниц; Дэррил сидел на скамье, вроде бы чинил один зажим, чтобы блин не съезжал с грифа, и тут мне понадобилось передвинуть лестницу; я уже прибил провод дотуда, докуда дотягивалась рука из первого положения, и поэтому понадобилось перейти под провисающим проводом поближе к стене; (еще я заметил, что из-за зеркала будет непросто закрепить провод на стыке стены и потолка так, чтобы он не бросался в глаза; но свои опасения решил держать при себе;) и только я слез по лестнице и переставил ее, как входит Нина с гантелями из подвала, — она могла поднять только по две за одну ходку, по одной в руке; она принесла гантели Дэррилу, тот показал, куда на подставке их вешать; потом она подошла глянуть, как дела у меня; я закончил с крепежом и взглянул на нее сверху, и тут увидел, что она поводит ногой по полу — она ходила в одних чулках; я спросил, в чем дело, и она ответила, мол, ей показалось, будто она на что-то наступила; и в самом деле: она наклонилась и подняла канцелярскую кнопку, с покрашенным в белое плоским концом; я тут же ее узнал; Ой, говорю: прости; и тогда объяснил, что нашел кнопку в потолке, когда вешал лампу, и вытащил; видимо, она скатилась со ступеньки, пока я переносил лестницу, сказал я; но тут увидел, что Нина просто стоит и смотрит на кнопку, вертит в руке и пробует острый конец указательным
пальцем; все еще не поднимая глаз, убирает прядь волос от лица, за ухо; Это от его мобиля, сказала она тогда, медленно, все еще не отрываясь глазами от кнопки; должно быть, это от мобиля Джереми, — и тут Дэррил как вскочит со скамьи, как бросит зажим, над которым работал, — тот отлетел на середину комнаты, — и ринулся вон, зацепив и развернув Нину; секунду она мешкала, потом выбежала в коридор за ним; Дэррил, услышал я тогда: Эй, Дэррил… подожди…; но тут услышал, как хлопнула дверь, а потом — тишина; секунд через десять Нина вернулась в тренажерную — медленно, понурив голову, — и, запинаясь, извинилась за, как она сказала, грубость мужа; глаза она так и не поднимала; со своего места на лестнице я видел в зеркале за ней, что правую руку она держит за спиной и сжимает в кулак; я спустился и обнял ее; она вжалась лицом мне в плечо; я обхватил ее руками; я чувствовал и слышал, как она борется со слезами; Ох, он, сказала она тогда: он…; и я ответил Все хорошо, Нина, все будет хорошо…; гладил ее по волосам; и потом она сказала Прости — правда, прости; и потом подняла на меня блестящие глаза, и отвернулась, и приложила руку к виску; пожалуйста, извини меня, сказала она: извини нас; Дэррил мне говорил, много раз говорил, что, когда мы дома, он не желает слышать имя Джереми…— И я просто думаю…
— И я просто думаю — ты…
— Ты безмозглый говнюк, думаю я…
— Ты эгоистичная свинья, думаю я…
— Ты упрямая сволочь, думаю я…
— Твои требования, твои требования и настойчивость, я же помню…
— Все эти твои лукавые предложения, мелкие намеки, я же помню…
— За то, что тебе это вообще в голову пришло, а я же помню, что это все ты…
— Чтобы мы сюда переехали, чтобы мы вообще сюда переехали; я помню, что это все шло от тебя…
— Что мне надо бросить работу в…
— Что мне надо слушать твои планы на…
— Что мне надо следовать за тобой, чтобы…
— Что мне надо ехать с тобой…
— В этот дом; и я…
— В этот чертов проклятый дом, где я…
— Никогда тебя не прощу, даже за одно только предложение; даже если потом скажу, что прощаю, или покажется, что прощаю…
— Я никогда тебя не прощу…
— И я лежу здесь всю ночь, до трех-четырех часов, и думаю о твоих словах…
— И думаю о твоих поступках…
— И думаю о тебе…
— Пока ты у себя в комнате, через коридор, с закрытой дверью; ты спишь? или тоже не можешь уснуть?; и я…
— И я никогда тебя не прощу…
— Потому что я здесь, а ты там…
— И это одновременно и слишком близко, и слишком далеко; и мне страшно…
— И мне страшно, что…
— Мне страшно…
— Потому что мне пришлось это увидеть…
— Потому что мне пришлось это осознать…
— Потому что мне пришлось это увидеть и, кажется, впервые осознать…
— И все ясно, все на поверхности; достаточно было просто взглянуть…
— Надо было только достать из почтового ящика, и раскрыть, и взглянуть…
— Потому что они просто дали ему говорить за себя; и тогда мне пришлось признать…
— Потому что в глаза бросился логотип компании…
— И в глаза бросился бланк компании…
— И вот я читаю, выделенное посреди страницы: Недавно вода из нашего накопителя отходов просочилась во двор соседнего дома…
— И вот я читаю, сразу под этим: Его собака наступила в воду, вылизалась и умерла…
— И вот я читаю, после этого: Записи нашей лаборатории показывают, что мы медленно заражаем все колодцы в нашей округе…
— И вот я читаю, сразу после этого: И два наших собственных колодца заражены и токсичны для животных и людей…
— И вот я читаю, ниже: ЭТО БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ, КОТОРУЮ МЫ ОБЯЗАНЫ ОБЕЗВРЕДИТЬ…
— И вот я вижу, ниже, подпись, какого-то Эллисона, какого-то, что ли, инженера…
— И под этим, почти внизу страницы, вижу четыре добавленные строчки, другим шрифтом…
— Гражданский комитет рекламации, вижу я…
— Кэрол Дэрен, координатор группы, вижу я…
— Без вас мы ничто, вижу я следующую строчку большими буквами…
— И потом вижу телефонный номер…
— И это все, вдруг дошло до меня; всего одна страница…
— Всего одна сложенная, простеплеренная и проштампованная страница, дошло до меня…
— Это все, что отправили в этот раз, дошло до меня…
— Хотя на следующий день — так быстро! — мне попалась статья в «Репабликан энд Хроникл»…
— Статья о письме, вижу я, причем немаленькая…
— И я тут же ее читаю, даже не заварив кофе, эту статью на восьмой странице…
— И в ней сказано о записке корпорации «Озарк», полученной непрофессиональной правозащитной группой, читаю я, и о том, что записку распространили по ближайшим к Озарк-парку районам Изауры…
— И о том, что записка, по всей видимости, касается недосмотров в программе утилизации отходов «Озарка», читаю я…
— Но, по всей видимости, это не так, читаю я…