Потерянный дневник дона Хуана

— Ваше преосвященство, отнюдь не прелюбодеяние возвел я в доблесть. Перед лицом суда я готов признаться, что считаю плотское вожделение таким же священным, как страдание и воздержание.

— Итак, вы не верите в то, что похоть является смертным грехом, оскорбляющим Царствие Божие и заслуживающим смерти.

— Вожделение, о котором говорю я, это не более чем нужда, которая приводит мужчину и женщину в объятия друг друга. Не сам ли Господь заставил мужчину желать женщину — плоть от его плоти?

— Наша плоть — не более чем тлен и прах, смерть и забвение. Наша плоть слаба и грешна, и если мы будем потакать ее желаниям, то обречем свои бессмертные души на вечное проклятие — как это произошло с вами.

— Но разве не сам Господь сказал «плодитесь и размножайтесь»? Или, по вашему мнению, он ожидал, что мы будем делать это, просто глядя друг на друга?

— Если мужчина и женщина не могут противостоять своему вожделению, они должны пожениться, потому что лучше жить в браке, чем гореть от страсти.

— Почему вы полагаете, что познать Бога возможно только через страдание, а не через наслаждение? Неужели вы и в самом деле убеждены в том, что Господу больше нравится, если вы истязаете свое тело кнутом, чем если бы вы ублажали его нежными ласками?

— Наш Спаситель принес себя в жертву и страдал на кресте за наши грехи. Наш долг — следовать его примеру, то есть приносить себя в жертву и страдать.

— Вы помните только о распятии. Но позвольте напомнить, что было еще и воскрешение. Наша вера несет в себе не только боль и страдание. Помимо этого она утверждает победу радости и жизни над страданиями и смертью. Истязая самого себя и мучая других людей, вы извращаете нашу веру.

— Вы сказали «нашу веру»! — в ярости вскричал он и вскочил на ноги. — Ваша вера не имеет ничего общего с моей верой и верой святой церкви!

— А может быть, как раз моя вера и является верой Спасителя нашего? В отличие от вас, он проявлял милосердие к падшим женщинам и порицал самодовольных лицемеров вроде вас!

— Да как вы смеете!..

В этот момент я ощутил, как ярость закипает во мне.

— Вы и ваша церковь скрываете правду от верующих. Отрицая наслаждение и саму плотскую любовь, вы намеренно искажаете учение Господне. Любой может прочитать в Евангелии от Матфея, что Мария не отказывала себе в плотской любви, что Иосиф познал ее и у Господа нашего Иисуса было не менее четырех братьев. Вы и ваша церковь провозгласили вечную непорочность как величайшую женскую добродетель и объявили желание женщины греховным.

— Еретик! Как вы посмели отрицать непорочность Девы Марии?! Тем самым вы отрицаете основу основ нашей веры.

— Я отрицаю ту веру, которая замалчивает правду о Деве Марии и объявляет всех женщин грешницами.

— Немыслимое кощунство!

— Если истина для вас является кощунством, значит, вы боготворите ложь!

— Вы одержимы демоном! В вас вселился Асмодеус — демон похоти! Мне следовало раньше догадаться об этом.

— Вот это и есть ваша вера, не так ли? Любое желание для вас — это всего лишь демон, которого следует изгнать.

— Да поможет мне святой Мигель рази навсегда избавить этого грешника от Асмодеуса! Да обнажит он свой великий меч и спасет душу этого человека от соблазнов!

Инквизитор медленно двинулся в мою сторону. При этом он обращался вовсе не ко мне, а к овладевшему мною демону — на том языке, который был ему понятен:

— Asmodeus! Exorcizamus te, omnis immunde spiritus…

Я прекрасно осознавал, что мои слова обрекают меня гореть на костре, но ничего не мог с собою поделать. Я продолжал отстаивать наличие в женщине божественного начала и утверждать, что плотское желание свято.

— В желании женщины сокрыто само Царствие Божие. Познать женщину — значит узреть лик Господа нашего и тело Господне…

— …Omnis satsnica potestas, omnisincursio infernalis adversarii…

— …Разве не сказано в Писанин, что все люди созданы по образу и подобию творца? Только глупец может полагать, что эти слова касаются только мужчины…

— …Omnis legio, omnis congregatio secta diabolica…

— Инквизиция пытается скрыть, что слиться с Господом может каждый человек…

— …in nomine Domini nostri Jesu Christ!..

— …В наивысший момент плотской любви мы забываем о времени, избавляемся от одиночества и томления…

— …eradicare et effugare а Dei Ecclesia ab animabus ad imagenem Dei…

— …Словно сама вечность прикасается к нам…

— …conditis ac pretioso divini Agni sanguine redemptis…

— …И мы сливаемся со всеми созданиями Божьими и с самим Создателем…

Моя последняя фраза прозвучала как самая вопиющая ересь и окончательно вывела его и себя. Епископ придвинулся ко мне вплотную и в последней надежде изгнать демона занес руку, чтобы ударить меня по лицу. В ту же секунду я правой рукой сжал его запястье, а левой выхватил из тайника в голенище свой нож. Приставив лезвие к его горлу, я развернул своего противника таким образом, чтобы его тело служило мне щитом от выстрелов.

— Невозможно освободить человека от самого себя! — прошептал я ему в ухо.

Стражники, застигнутые врасплох, оказались совершенно беспомощными. Инквизитор жестами приказал им не стрелять.

— Откройте дверь! — крикнул я.

Инквизитор подтвердил мой приказ, после того как я попросил его об этом с помощью острого лезвия.

— Если вы станете меня преследовать, я убью падре Игнасио.

С этими словами я закрыл за собою дверь и поволок инквизитора по коридору в сторону окна. Сквозь оконный проем был виден двор и кони, запряженные в ту самую черную карету без окон, которая и привезла меня сюда.

— Нож поранил мне шею, — пожаловался инквизитор.

— Что именно вам не нравится — боль, которую причиняете не вы, или кровь, которая ваша? — поинтересовался я.

При этом я еще сильнее вдавил в его шею острие ножа. Мне стоило немалых усилий удержаться от желания перерезать ему горло и тем самым отомстить за падре Мигеля. Но я не мог позволить себе опуститься до уровня этого исчадия ада. Я швырнул инквизитора на каменные плиты пола, а сам, не мешкая, выпрыгнул в окно. Оказавшись верхом на одном из коней, я обрезал кожаные постромки, тянувшиеся к карете, и устремился в сторону выхода.

— Заприте ворота! — донесся из окна крик инквизитора.

Огромные деревянные ворота начали закрываться. Один из стражников вскинул свой арбалет, но я на скаку ударил его ногой в грудь, и выстрела не последовало. В самое последнее мгновение я успел проскочить в зазор между створками ворот. Щель была настолько узкой, что жеребец оцарапал себе бока. Позади я слышал крики инквизитора:

— Застрелите его! Откройте огонь из пушек!

Арбалетные стрелы и пули, выпущенные из мушкетов, свистели справа и слева, когда я скакал по мосту. И только оказавшись у городских стен, я услышал пушечную пальбу. Разрывы ядер походили на смертельный фейерверк. Они пугали коня, и мне приходилось натягивать вожжи всякий раз, когда падало очередное ядро. Эти ядра, хотя и небольшие, вполне годятся для того, чтобы потопить корабль или пробить стену города — того самого города, который инквизиция призвана оберегать от греха. Наконец мы отъехали на расстояние, куда ядра долететь не могли, и пушки замолчали. Я прекрасно понимал, что инквизитор уже послал погоню, и потому решил проникнуть в город с противоположной стороны.