Потерянный экипаж

— Господин штурмбаннфюрер, вы предлагаете неосуществимое. В полосе армии около трехсот километров железнодорожного пути. Следовательно, только на охрану пути мы должны поставить…

Генерал прикинул: круглосуточные патрули, по три часа каждый…

— …Поставить на охрану пути дополнительно почти пять тысяч солдат!.. Два полка!.. Может быть, вы заодно подскажете, где мне взять эти два полка, господин штурмбаннфюрер?!

— В России мы их находили, генерал, — сказал Раббе.

— Но здесь не Россия, здесь уже Венгрия! — рассердился командующий. — Я не располагаю такими резервами, господин штурмбаннфюрер! И насколько я помню, в России такая охрана не давала нужного эффекта! Да-с! Ваше предложение нереально! Ищите что-нибудь другое!

— Другого не найти! — хмуро возразил Раббе. — Господин генерал, железные дороги требуют усиленной охраны. Хотя бы на важнейших участках.

Командующий шевелил губами, гладил подсиненный бобрик.

— А ваше мнение, майор? — спросил он у молчащего Вольфа.

Начальник разведотдела еле заметно пожал плечами.

— Мне кажется, опасения штурмбаннфюрера преувеличены. Паника — плохой советчик, господин генерала Очевидно, господин штурмбаннфюрер не может забыть печального опыта в России. Но здесь не Россия. Диверсанты не могут пользоваться здесь поддержкой населения и прятаться среди местных жителей. Это затруднит их действия, позволит обнаружить их в ближайшее время, господин генерал.

— Судите по опыту ваших людей? — ядовито спросил Раббе. — Это ваши не умеют прятаться! Русские умеют!

— Прошу вас, господа, — предупредительно поднял желтую ладонь генерал. — В рассуждениях майора есть доля истины… Но что вы предлагаете, майор?

— Повысить бдительность, господин генерал. Увеличить число контрольно-пропускных пунктов на шоссе и поставить патрули в железнодорожных будках. Большого количества солдат это не потребует, а предохранить от диверсий на железных дорогах может.

— Чушь! — сказал Раббе. — Вы говорите о вещах, о которых не имеете ни малейшего представления! Чушь!

— Но это реально! — возразил генерал. — Зато это реально!.. Господа, я попрошу вас задержаться. Я вынужден вызвать начальника штаба. Приказ будет отдан сейчас же.

— План майора Вольфа неудовлетворителен, господин генерал! — предупредил Раббе. — Я с ним не согласен.

— Тогда дайте мне два полка! — вскипел «молодящаяся дама». — Дайте мне два полка, господин штурмбаннфюрер!

Глава седьмая

Если бы ксендз Алоиз Торма мог предвидеть, к чему приведут причитания и вопли экономки, он бы предпочел, чтобы его сварливая домоправительница лишилась языка. Вздорная баба разнесла-таки по деревне, что прошлой ночью немецкие офицеры ограбили служителя божьего. Ей никак не давали покоя двенадцать мешков муки, вино и прочие припасы, пропавшие из кладовых. А над восемью сгинувшими овцами чертова экономка выла, как над умершим родственником.

Естественно, что слухи дошли сначала до местных властей, а через местные власти — до немцев.

И уже около полудня возле дома ксендза остановился грузовик с тремя венгерскими охранниками и двумя немцами в мундирах полиции.

Охранники вели себя вежливо. Поздоровались, долго вытирали ноги, перед тем как войти. Немцы этого не сделали. Старший из них, с погонами унтер-офицера, смерил ксендза враждебным взглядом и первым прошел в гостиную, оставляя на выскобленном полу серые, мокрые пятна и лепешки отставшей грязи.

Экономка и тут не сдержалась. Швырнула унтеру под ноги тряпку:

— Бесстыжие! Вытирай, вытирай ноги! Не испугалась твоих буркал! Есть бог! Он все видит!

Немцу перевели слова экономки. Унтер медленно подошел к полнолицей, дебелой женщине, коротким, сильным тычком ударил ее, и экономка захлебнулась словами, попятилась, растерянно поднося растопыренные пальцы к окровавленным губам.

— Эта разносила сплетни? — холодно спросил унтер у охранников.

Те испуганно таращились на экономку. Один кивнул.

— Взять! — приказал унтер.

Вопящую экономку схватили, второй немец ловко защелкнул на женщине наручники, ударил ее по голове, и она захрипела, обмякла.

— Господа… — еле слышно пробормотал Алоиз Торма, растопыривая дрожащие руки. — Господа… Так нельзя… Немецкая армия…

Унтер повернулся к нему:

— Эта женщина служит у вас?

— Д-да…

— Она распространяла злостный слух. Утверждала, что вы ограблены немецкими офицерами.

— Д-дело в том… — запинался ксендз. — Это недоразумение… Я понимаю. Но прошедшей ночью, действительно…

Он замялся. Происходило нечто дикое, невероятное. Он стоял посреди собственной гостиной, не решаясь присесть, и его допрашивали, как какого-то преступника! Его, пострадавшего, допрашивали, как преступника.

Ксендз покраснел. В нем закипало возмущение.

— Я протестую! — визгливым, срывающимся голосом выпалил ксендз. — Да! Я протестую, господа!

На вытянутом лице унтера не отразилось ничего. Казалось, это гипсовая маска, а не лицо.

— Так что случилось ночью? — спросил унтер.

Ксендз никак не мог совладеть с дрожью, сотрясавшей все его тело. Это было унизительно. Всю жизнь Алоиз Торма видел со стороны людей только почет и уважение. Сейчас ему отказывали в уважении. На него смотрели совсем так, как на тряпку, брошенную экономкой и все еще валявшуюся на заслеженном полу.