Потерянный среди домов

В пятницу, в день вечеринки, я отправился домой сразу после школы. Мама, разумеется, все сделала. Она вертелась по дому, словно это была еевечеринка.

– Я приготовила картофельные чипсы, крендельки, кока-колу, апельсиновую шипучку, сладкий соус, я знаю, ты его не любишь, но некоторые дети любят.

– А что в качестве зелени? – спросил я.

– Не будь таким недоброжелательным. Есть маринованные штучки. Ты не обязан их есть.

– Отсюда чувствую их запах.

– Тогда встань где-нибудь еще. Черт возьми, я забыла шляпы для вечеринки.

Мое лицо вытянулось.

– Я шучу, – мягко сказала она, словно ее оскорбило, что я мог такое подумать.

– Тебе лучше расслабиться, Саймон, – сказал брат. – Предполагается, что это будет праздник.

Я поднялся наверх, оставив маму хлопотать по хозяйству. Принял душ, высушил волосы ее феном, отчего они легли как надо. Пышно, но естественно. Я хочу сказать, чтобы никто не перепутал меня с Троем Донахью, но я бы знал, что все в порядке. Натянул жесткие черные слаксы и синий свитер. Он подчеркивает мои глаза, мама всегда так говорит. Побрызгался дезодорантом старика «Олд Спайс», но рубашка уже была на мне, так что пришлось расстегнуть пару пуговиц и побрызгаться под ней. Я беспокоился, не растреплется ли прическа оттого, что я так много двигаюсь. Наконец вычистил зубы и полоскал рот, пока не подавился.

– Господи Иисусе, Саймон, – сказал Харпер через дверь ванной. – Что, твою мать, здесь происходит?

Мама крикнула снизу:

– Харпер! Что за язык!

– О да, – отвечал он с балкона, – как будто братик никогда не слышал таких слов раньше.

– Это не имеет значения, – сказала она. Не разозлилась или что-то там еще. Просто уточнила.

Он промолчал, что было неплохо, потому что у него в запасе осталась еще одна остроумная ремарка, прежде чем она по-настоящему выйдет из себя.

Парочка ребят явилась до официального начала вечеринки. Они были разодеты в пух и прах, от них пахло мылом, дезодорантом и шампунем. Мы все были несколько возбуждены и не отрываясь смотрели друг на друга – целая вечеринка была у нас впереди, это опьяняло. Но в то же время, словно бы ниоткуда, у меня появились самые жуткие мысли, такие мысли, которые заставляют думать, что твое место – в сумасшедшем доме. Я представлял себе, как мама входит в мою спальню, в лице ни кровинки, и говорит: «Что-то ужасное случилось с твоим отцом, тебе придется отменить вечеринку».

Я представляю себе такие вещи, чтобы помучить себя. Думаю об этом потому, что у меня в крови черные частицы. Так случается всякий раз, как они проходят через мозг. Один раз я читал историю о парне, у жены которого родился ребенок. Он был с нею в родильной комнате, и все, о чем он мог думать, – это о нацистах, которые бросали младенцев в печи. И я помню, что тогда подумал: ты все профукал, парень, ты по-настоящему все профукал. Существует миллион других вещей, о которых парень должен думать в такой момент. Вот так и со мной – вечеринка только началась, а я думал о нацистах и о младенцах и о том, как мой отец умирает. К счастью, в дверях показались новые гости.

Мама исчезла, как она и обещала, и оставила меня со всей оравой внизу.

Примерно в полдесятого я огляделся и осознал, что, если даже больше никто не придет, дом уже полон. Должно быть, в тот вечер, в пятницу, образовался вакуум, и все решили ликвидировать его – вот и потянулись стаей, словно лемминги, которые каждые десять лет или что-то вроде того решают броситься с утеса. Люди толпились на кухне, в гостиной, даже в прихожей. Подходили к холодильнику, брали еду, вели себя так, словно сотни раз уже здесь бывали. Это было здорово. На самом деле парочка из них даже перетекла в подвал. Они готовились провернуть там кое-что весьма серьезное.

Был здесь и парень из Нью-Йорка, он числился в школе пансионером. Обычно такие ребята страшно подозрительные, все это знают, но этот парень был классный, носил замечательные рубашки, розовые и зеленые, он носил их под школьный блейзер. Если подумать, он выглядел словно один из тех парней, которые читают «Плейбой», понимаете. Что за люди читают «Плейбой»?В нем была такого рода искушенность. Он спросил меня, позволю ли я ему ставить записи. Это даст ему чем себя занять, кроме того, чтобы сидеть на кушетке и выглядеть словно кретин. Конечно, он собирался угодить каждому, кто является экспертом в том, что следует играть на вечеринке.

Дориан Брэдшоу и несколько ребят из католической школы слонялись на подъездной дорожке, приваливались к машине старика и выпивали. Пока они не устроили драки, меня это не беспокоило. Некоторые из этих ребят, говорю вам, могут дойти до настоящего безумия. Один из них как-то притащил на вечеринку баллончик с краской и написал свое имя на стене спальни. Будто это был вообще незнакомый дом. Было нетрудно выяснить, кто именно это сделал. В любом случае я в подобном дерьме на своей вечеринке не нуждался, так что, когда они вернулись, попахивая виски, я за ними приглядывал.

Харпер по большей части сидел у себя в комнате. У него были кое-какие проблемы с кожей, это была не его вина, я хочу сказать, что он не ел шоколада или чего-то такого, но из-за этого он немного стеснялся. Один раз он спустился и сделал тост. Я спросил его, не хочет ли он поболтаться внизу.

– Нет, – сказал он. – В любом случае спасибо. Это не моя сфера действия.

На ней было голубое блестящее платье с маленькими хлопковыми бретельками. И сильно накрашены глаза. С определенной точки зрения она походила на азиатку. Я слышал, как она кому-то говорила, что знаменитый фолк-музыкант написал для нее песню. Полагаю, все это чушь собачья, но в ней было что-то такое, что не давало быть в этом абсолютно уверенным. Я хочу сказать, что если бы вы увидели ее в ресторане в Голливуде то, может быть, по-настоящему ей позавидовали бы.

Вполне уверена в себе. Быстро уловила взгляды в комнате, чтобы убедиться, кто на нее смотрит. Она пришла с парнем по имени Митч. Я его не приглашал, просто он был из тех парней, которые уверены, что везде желанные гости. И обычно так оно и бывает. Красивый на манер ковбоя, светло-голубые глаза (словно у сибирского эскимоса) и белые зубы – мечта девчонок, во всяком случае по первому впечатлению. Он поймал меня на том, что я на нее глазею. Я слишком поздно опустил взгляд. Не хотелось, чтобы он думал, будто я неудачник, примазавшийся к чужому свиданию.

Я прогулялся по гостиной, чтобы посмотреть, как идет вечеринка. Наткнулся на Дафни Ганн. Она не простила мне игру в «бутылочку» с ее лучшей подругой, когда она лежала в больнице со сломанной ногой. Во всяком случае, она так говорила. Я знал, что это все чушь собачья. Просто ей больше нравился другой, этот парень, Дэнни Лэнг. На самом деле она, может быть, сама довела свою подругу до этого. Жуть, как я скучал по ней, когда она меня бросила. Пару дней бродил себя не помня, словно больная собака, может быть, даже неделю. А однажды даже разразился слезами в спальне мамы, потому что до меня дошло, вот так, из ничего, что я не смогу больше подъезжать к дому Дафни на велосипеде. Я хочу сказать, что было что-то навязчивое в мысли о том, что то, что я привык делать все время, я не смогу больше делать.