Потерянный Ван Гог

– Потому, что это более ранняя работа, – вскинулась Аликс.

– Всего год разницы.

Его комментарий спровоцировал лекцию размером с горную лавину о разнообразии картин Ван Гога, о том, как быстро он их создавал и как быстро развивался его стиль.

– Я просто сказал.

– Что ты хотел сказать? Что мы нашли подделку?

– Я этого не говорил, и я понятия не имею. Я просто хотел посмотреть картину из Метрополитен-музея для сравнения. Когда вы видели ее в последний раз?

21

Аликс приняла вызов Смита.

Мы подошли к огромному зданию в стиле боз-ар, которое я видел так много раз. С крыши Музея искусств Метрополитен свисали баннеры с объявлениями о проходящих сейчас выставках: «Медичи: портреты и политика», «Сюрреализм без границ», «Кубизм и традиция Trompe l’oeil». Первое название вызвало в памяти прошлогоднюю поездку во Флоренцию и всю эту неожиданную трагедию, а слова «trompe l’oeil» вернули меня всего на день назад, к колоннам из искусственного мрамора в синагоге на Элдридж-стрит. В обоих случаях мне казалось, что за мной наблюдают, на что мне ой как следовало обратить внимание во Флоренции…

– Как говорил наш препод в художке, «два миллиона квадратных футов пространства, способного вместить восемь полноразмерных футбольных полей или сорок Белых домов», – припомнил я свой первый визит в музей двадцать два года назад.

– Вот как? – откликнулась Аликс, поднимаясь по широкой каменной лестнице. – Слушай, а почему ты все время задираешь Смита? Это что, обычный мужской способ общения? Вы как два маленьких мальчика.

Я признался, что у нас была трудная история общения, которая больше походила на ссору; выработалась привычка, от которой нелегко избавиться.

– А еще мне не нравится, что он швыряет нам какие-то объедки вместо информации, и вообще весь из себя засекреченный.

– Он же сказал, что расскажет, когда узнает больше, – это прозвучало так, как будто Аликс защищала его.

– Плохо ты его знаешь, – буркнул я.

– Ты сам предложил к нему обратиться.

Она была права.

Аликс не пустила меня в египетское крыло и к картинам эпохи Возрождения, а повела по тускло освещенным коридорам с гравюрами, через галерею скульптур со знаменитым «Мыслителем» Родена, пробираясь сквозь школьные экскурсии, семьи и группы туристов. Потом я ненадолго отстал, чтобы посмотреть на «Даму с попугаем» Эдуарда Мане – все чопорное, правильное и викторианское, за исключением наводящего на размышления наполовину очищенного апельсина у ног дамы. Аликс вернулась за мной, и я поделился с ней соображением, как ловко в музее повесили «Женщину с попугаем» Курбе на одной линии с картиной Мане – обе картины на одну и ту же тему, но совершенно разные: обнаженная женщина Курбе, судя по всему, испытывает оргазм, когда попугай кусает ее за палец.

– Кто про что… Насмотрелся? – Аликс взяла меня под руку и протащила по залам с картинами импрессионистов, не останавливаясь, пока мы не достигли места назначения. Зал был переполнен по понятной причине: вся стена была увешана картинами Ван Гога. Я улучил минутку, чтобы взглянуть на автопортрет Гогена, затем на знаменитые подсолнухи Ван Гога, колючие лепестки и семена, похожие на зубы в разинутой пасти, такие красивые и свирепые одновременно, что было трудно отвести взгляд, но Аликс не позволила мне долго задерживаться и повела к коробке из оргстекла в центре зала.

Сначала мы осмотрели оборотную сторону картины, потемневшую старую работу с изображением женщины, чистящей картошку, но скоро перешли к лицевой, где Ван Гог написал свой автопортрет в соломенной шляпе, ради которого мы и пришли.

Я не видел его много лет, и теперь, с моей новообретенной одержимостью Ван Гогом, словно увидел впервые. Лицо, сложенное из десятков мелких мазков, точек и тире, золотые блики в сине-зеленых глазах Винсента, нос, щеки и шея, вылепленные желтыми мазками…

– Он привел все в движение… – сказал я, – как итальянские футуристы.

А Аликс отметила оптическое смешение, которое Ван Гог позаимствовал у импрессионистов: «два цвета по соседству создают третий», а также влияние пуантилизма Сера и использования чистого цвета фовистами для создания формы: «вся история современного искусства в одной картине».

В выражении лица художника сквозила печаль, его глаза встречались со взглядом зрителя. Я словно наяву услышал его слова: «Я хочу трогать людей своим искусством. Хочу, чтобы они сказали – он чувствует глубоко, он чувствует нежно».

– Здесь есть все, – говорила Аликс. – Цвет, мазок, такие же, как на нашей картине. Смит совершенно неправ! Правда, здесь все более схематично, но Ван Гог написал эту картину двумя годами ранее, а не одним, кстати, и тогда он еще экспериментировал. В нашей картине те же элементы, но она более зрелая.

Я согласился, заметив, что Смит работал арт-аналитиком, а не историком искусства.

– И почему он не позвал нас с собой, когда ходил смотреть картину? Такой умный?

Аликс велела мне прекратить видеть везде заговоры и перестать спорить со Смитом, раз уж мы собираемся с ним работать, но мне, помимо прочего, было непонятно, почему он до сих пор не попросил денег.

– Я думаю, счет он выставит нам в конце, – предположила Аликс.

В конце чего, интересно? Чем кончится это дело? Я размышлял над этим вопросом, когда вдруг почувствовал, что за мной наблюдают – как тогда в синагоге. Я оглядел зал, заполненный туристами, но не смог заметить никого, кто изучал бы меня, а не картины.

22

Гораздо проще следить, когда они вдвоем, Крутой Перец и Королева Выпускного, как ты их про себя называешь. Ты фотографируешь их с другой стороны зала. Двойной портрет у двусторонней картины. Щелк. Добавим сопроводительный текст. Отошлем. Телефон в карман, ты подходишь ближе, но не слишком близко. Ты в камуфляже: старый плащ, который давно следовало выбросить, воротник поднят, вязаная шапочка надвинута до бровей – но все равно на глаза им попадаться нельзя. К счастью, они практически не смотрят по сторонам, только на картину.

Ты смотришь на автопортрет Гогена, знаменитого заклятого врага Ван Гога – он изобразил себя на ярко-красном фоне, угловатое высокомерное лицо, самоуверенное и даже напыщенное, но все же лучше, чем самоуничижение Винсента. Ты оглядываешься как раз в тот момент, когда Крутой Перец вдруг начинает озираться. Он что, спиной почувствовал твой взгляд?

Ты присоединяешься к группе туристов и выходишь из зала. На сегодня достаточно. Ты переходишь по коридору в зал американских модернистов начала девятнадцатого века и фотографируешь «Портрет немецкого офицера» Марсдена Хартли 1914 года, весь в символах и шифрах, скрывающих нетрадиционные наклонности художника. Ты в шутку посылаешь снимок ему, потому что знаешь: пару лет назад он продал подлинник одному знакомому коллекционеру, а здесь, в престижном нью-йоркском музее Метрополитен, висит подделка, ведь он скопировал ее и подменил оригинал благодаря жадности одного охранника; тому щедро заплатили, но он не успел потратить эти деньги.

23

Сообщение от Смита пришло как раз в тот момент, когда мы выходили из музея Метрополитен: отпечатки пальцев готовы.

Больше того, он уже выяснил, что они принадлежат одному частному детективу из Квинса и отследил его местонахождение по телефону. Нужно встретиться, написал Смит. Что мы и сделали.

В закусочной на Корт-сквер в Лонг-Айленд-Сити было не очень многолюдно, но шумно: клиенты гомонили в кабинках, официантки выкрикивали заказы, из музыкального автомата пел Lil Nas X.