Потомки Нэнуни
Шрифт:
— Ну что ж, знать, времечко такое подошло, Ольга Лукинична. Стало быть, отдавать надо. А то как бы того, беды не вышло…
— Да я уж и сама думаю: видать, пора.
— И не сумлевайтесь. Быть вам вскорости бабушкой!
— Верно, ты прав. Обвенчать поскорее да поселить неподалеку, как они уже сами наметили, на мысе Туреке. В бинокль через бухту Гека их заимку хорошо видать будет, да и навестить недолго…
Просьбу Платона Михаил Иванович, конечно, уважил. Место присмотрели вместе. Федорову, оказывается, давно приглянулся маленький хуторок на левом берегу речки Сидеми, в нескольких верстах от впадения
Платон был очень доволен. Взял помощника, посадил огород, завел птицу.
Моста через речку поблизости не было, но в нормальную воду брод был чуть выше колена. Кроме того, на переправе держали лодку. Сидеминский хутор богатырь навещал часто, по-прежнему просиживая вечерние часы за чаем. По секрету доложил Ольге Лукиничне и Михаилу Ивановичу, что сватает в Барабаше невесту — милосердную сестру из госпиталя, где лежал. Женщина, мол, самостоятельная, хозяйка на все руки.
Прошел год, Янковские готовили Платону свадебный подарок. Венчание намечалось в августе, но помешала погода.
Август в Приморском крае редко обходится без ливневых дождей и наводнений. Реки вздуваются, пенятся, тащат мосты, вывороченные деревья. Увлекают скот, а порой и диких зверей.
Грянуло наводнение и в это лето. И хотя дожди довольно скоро прекратились, вода в речке Сидеми спадала медленно.
С поездками следовало подождать, но у Платона объявилось дело, и он, не дожидаясь спада, собрался к Янковским. Оседлал подаренную ему кобылу Рогнеду, вскочил в седло. Ему советовали ехать в объезд, по тракту через станцию Черкасскую, где был мост, но Федоров только рукой махнул:
— Буду я попусту десять верст киселя хлебать! Подумаешь — речка Сидеми. Экой Амур мне нашелся. Сегодня домой не ждите, буду ночевать у Янковских!
Пришпорил кобылу и поскакал со двора.
Подъехал к броду. Вода еще стояла высокая и мутная, кое-где завивались воронки, время от времени быстро проносило подмытые с корнем деревья. Кобыла замотала головой, заупрямилась.
Платон не привык, чтобы лошадь ему не повиновалась. Огрел Рогнеду плеткой и смело въехал в реку. Кобыла сделала несколько неуверенных шагов и наконец поплыла…
Через двор сидемской усадьбы шла Анна, проводившая дома летние каникулы. И вдруг заметила оседланную лошадь без седока. Некоторое время смотрела на нее с недоумением, потом бегом кинулась в дом.
— Мама, там оседланная лошадь пришла во двор без никого! Посмотрите скорее, мне кажется, это Платона кобыла.
Ольга Лукинична опрометью выбежала на крыльцо.
— Батюшки светы! Рогнеда, конечно, Рогнеда! А где же Платон?! Ах ты, господи, папа-то уехал в лес. Нютка, ищи братьев, пусть скачут по обратному следу. Сейчас, после дождей, его на сырой земле хорошо видать. А ты запрягай, телегу и гони за ними. Мало ли чего могло стрястись, мажет, подвезти надо будет.
Крупный след подкованной Рогнеды в самом деле был заметен достаточно ясно. Но он привел Юрия и Яна не к броду, а значительно ниже по течению. Увидев мутную, пенящуюся речку, они поняли, что случилась беда.
Где искать? Ясно, что не против течения. Поскакали к устью. Но еще не доезжая сотни шагов до него,
заметили на песке у воды что-то темное.— Вон, смотри! Кажется, он!
Они бросили лошадей и подбежали к лежавшему на отмели человеку. Платон лежал, как во сне, ничком. Голова слегка повернута, ветер играл в густой золотистой бороде. И только нелепо торчала в сторону искалеченная тигрицей правая рука.
Юрий опустился на колени и машинально тронул знакомую руку, она показалась ему холоднее воды в реке. Качнулась, но уже ее гнулась…
Он распрямился, судорожно глотнул воздух, глянул с небо и застыл в оцепенении. Небо и облака вдруг подернулись какой-то дымкой, и перед глазами промелькнули картины детства. Вот в прокопченной домашней кузнице Платон бьет кувалдой по раскаленной добела подкове; вот с развевающейся бородой скачет в объезд с пикой у седла; вот пьет чай, утираясь красным платком. И последнее: эта рука с плеткой в воздухе, а рядом надвигающаяся оскаленная пасть тигрицы.
Показалось даже, услышал крик: «Ребятушки, выручайте!»
И он со всей ясностью понял: нет больше их дорогого дядьки Платона и поздно его выручать. Не выгреб искалеченной рукой, когда выбросила из седла суковатая лесина, с которой посреди мутной реки свела его судьба…
Юрий услышал всхлипывания. Худенький Ян вытер рукавом глаза и отвернулся.
Подъехала на телеге Анна. Она плакала открыто, не стесняясь; трое встали на колени перед телом незабвенного друга и склонили головы. Следом прискакали Александр и Андрей Агранат. Все вместе нарвали и нарезали травы, цветов. Заполнили ими телегу и осторожно опустили на траву тяжелое тело.
Михаил Иванович сам выбрал место для могилы. Похоронили Платона Федорова на домашнем кладбище, в кольце из хвойных деревьев, рядом с маленьким Сережей, умершим в то лето, когда старшие братья были в Корее. Могилу украсили цветами, поставили большой крест.
Доставленный из Барабаша священник ходил вокруг, читал молитвы и размахивал кадилом, распространяя сизый душно-скорбный дымок ладана.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОТЕЦ БОЛЬШЕВИКА
Солнечным июньским утром по гладко накатанной проселочной дороге мягко катился запряженный парой гнедых высокий двухколесный экипаж-«американка». Дорога вилась среди темно-зеленых дубовых рощ и усыпанных цветами полей, взбегала на невысокие увалы, скатывалась в распадки. Сильные лошади легко преодолевали подъемы и встречающиеся ручьи, мерно позванивали бубенчики.
В экипаже сидели двое: хозяин Сидеми знакомил с полуостровом начальника Южно-Уссурийского округа Александра Васильевича Суханова.
Выезд проскочил темную рощу, впереди открылось залитое солнцем обширное пастбище. В дальнем, его конце, поблескивая боками, бродили рыжие, гнедые, вороные кони. Возле них гарцевали два верховых пастуха. Михаил Иванович обернулся к гостю.
— Вот присланный вами жеребец — глава этого косяка. Добрый конь, дает неплохое потомство.
— Приятно слышать. Думаю достать для вашего хозяйства еще и племенного быка, пусть принесет пользу скотоводству… Смотрите, смотрите — олени, целое стадо! — небольшого роста, коренастый Суханов слегка приподнялся в экипаже.