Потомок седьмой тысячи
Шрифт:
Лиза, как вскоре стал называть ее Грязнов, с малых лет жила в Лодзи, у тетки, младшей сестры отца, — отец, после смерти ее матери, женился на другой женщине и жил в Петербурге. Сама она тоже назвалась вдовой. Ехала сейчас к брату, который отбывает воинскую повинность и находится на излечении в полковом лазарете. Его должны были освободить от службы по болезни. Лиза хотела посодействовать, чтобы увольнение его состоялось как можно скорее…
Встреча с молодой красивой женщиной занимала Грязнова и в последующие дни. И когда в контору принесли записку от нее, он не удивился, словно ожидал, что так и должно случиться.
«Многоуважаемый Алексей Флегонтович, — прочитал он. — Оказалась одна, без друзей и знакомых. Ужасно скучаю. Не найдете ли возможным разделить мое
Не раздумывая, Грязнов поехал к ней.
Лиза снимала дорогой номер из двух комнат, окна которого выходили на площадь. Прямо перед глазами сиял новизной только что отстроенный театр имени Федора Волкова. Тяжелые бархатные портьеры, кожаные мягкие кресла, стол, заставленный винами и закусками и прикрытый белоснежной салфеткой, — все это Грязнов оглядел с любопытством, стараясь по внешнему впечатлению составить мнение о самой хозяйке.
— Милый Алексей Флегонтович, как хорошо, что вы откликнулись, — обрадованно говорила Лиза, усаживая его в кресло. — Умираю от скуки. Все дни и ото всех только и слышу: война, война… Спорят, митингуют и, кажется, чего-то ждут. Ждут каких-то перемен…
— Перемены уже есть, — сказал Грязнов, любуясь ее взволнованным, разрумянившимся лицом. Она сидела напротив него на диване, была в простеньком, с открытым воротом платье, такая домашняя и желанная. — Перемена в людях, — объяснил он. — Сонная, обывательская жизнь уходит. Люди теперь стали жить сложнее, насыщеннее.
— Ах, только бы брата вызволить, ничего больше не хочу, — горячо проговорила она. — Я вас отвлекла от дел, Алексей Флегонтович. Догадалась, когда уже отправила записку. Вы уж не сердитесь очень-то.
— Что вы, что вы, — заулыбался Грязнов. — Я ведь только и думал в эти дни, как бы повидать вас. Что с братом? Долго вы еще намереваетесь пробыть у нас.
— Право, не знаю. Он был в Костроме, и все эти дни я провела там. Теперь его перевели в Ярославль. Пока неизвестно, отпустят ли. Из Костромы так поспешно уехала, что оставила в гостинице вещи. Собираюсь завтра за ними. А потом видно будет… Вы что пьете, Алексей Флегонтович? Есть шампанское… Подвигайтесь к столу.
— Я бы мог составить вам компанию в завтрашней поездке, — предложил Грязнов. — Чудесная погода… большой пароход… Как это прекрасно! Не поверите, живу у Волги и не вижу ее. Но, может, буду в тягость?
— Вы, наверно, сами не знаете, какой вы добрый, хороший человек, Я так рада, Алексей Флегонтович, что судьба свела меня с вами!..
На следующий день Грязнов заказал каюту на пароходе, идущем до Нижнего Новгорода. Договорились, что во время двухчасовой стоянки в Костроме Лиза съездит в гостиницу за вещами, и они поплывут дальше. После этим же пароходом возвратятся назад. Дома и на фабрике Грязнов сказал, что едет в деловую поездку в Кострому.
Погода была великолепная — солнечная и почти без ветра, каюта первого класса оказалась чистой и уютной, рядом — красивая и желанная женщина, — все располагало к тому, что прогулка по Волге оставит неизгладимое впечатление. Так оно и было до Костромы…
На пристани в Костроме Лиза села на извозчика; Грязнова она не взяла с собой: «Зачем, это же быстро». Когда уже был дан третий звонок, а Лизы все еще не было, Грязнов сошел с парохода. В каюте он обнаружил забытую Лизой сумочку. Ему и в голову не пришло, что с Лизой что-то могло случиться, он просто решил, что она обманула его. Он купил билет на обратный пароход и вернулся в Ярославль. Сумочку, в которой, как видно, были документы, переслал в контору гостиницы.
— Вот видите, Сергей Никанорович, — заключил Грязнов, взглядывая в холодные голубые глаза жандармского офицера, внимательно слушавшего его, — с нравственной точки зрения я выгляжу в этой истории скверно. Но и только…. Удовлетворяет ли вас мой рассказ?
— Ваш рассказ во многом сходится с показаниями госпожи Шикоро, — ледяным тоном произнес Кулябко. — Вот бумага, перо. Прошу вас, пишите объяснение.
— Это так необходимо? — Грязнову очень не хотелось, чтобы его имя осталось в записях жандармского
управления, и в голосе его даже прозвучали просящие нотки. — Сергей Никанорович, я же рассказал вам все, не скрывая. Зачем же более?— Необходимо. Таков порядок.
— Но я даже не знаю, как и с чего начать?
— О, это несложно. — Кулябко достал исписанный лист бумаги, протянул Грязнову. — Можете использовать как образец.
Грязнов скрипнул зубами, перескакивая строчки, стал читать.
«Константин Алексеевич Филимонов, 30 лет, чиновник ведомства учреждений императрицы Марии… служу в комитете попечения об увечных воинах и брошенных детях, Петроград, Выборгская сторона, Нижнегородская, 17.
Приехав в Кострому для сбора пожертвований, остановился в гостинице Старый Двор; в коридоре ежедневно встречал даму, которая держала себя свободно, делая улыбку при встрече. Я поинтересовался у швейцара, что за личность, тот ответил мне, что с нею можно познакомиться. И я, случайно встретившись с ней у телефона, разговорился. Представилась Елизаветой Васильевной Шикоро, замужней женщиной, приглашала несколько раз к себе… Одно обстоятельство меня удивило: пользовалась изысканным столом, тратя на это 10–12 рублей в день, бывало, в номер подавалось шампанское и счет на 30–40 рублей. Получала она за это время откуда-то сто и триста рублей. Купила два платья…»
Грязнов откинул листок, желваки ходили на его скулах. «Это он нарочно подсунул, чтобы унизить меня, поиздеваться…»
— Девица Шикоро, так она значится в документах, — говорил между тем Кулябко с кривой усмешкой на губах, — действительно после смерти матери воспитывалась у тетки, жила на ее средства. Но вот-с, беда. В одно прекрасное время тетка выходит замуж. Муж предлагает найти воспитаннице занятие. И она находит его — поступает в цветочный магазин. Представьте, с какой выгодой работает магазин. Интересная, обаятельная девушка, в совершенстве владеющая русским, польским и немецким языками. Обратите внимание, немецким. Да-с… Недолго продолжалась ее работа. В одно прекрасное время Шикоро уезжает в Берлин. И вскоре сюда… Уясняете, Алексей Флегонтович? Здесь заводит обширные знакомства, ведет интенсивную переписку… В письмах требует денег. Для широкого знакомства требуются средства…
— Не вижу в этом намека на шпионаж, — возразил Грязнов. — Вам известно, что она приехала хлопотать за брата?
— Брата, как такового, нет. Человек, которого она выдавала за брата, рядовой Пултусского полка некто Венский. При наведении справок оказался сыном хозяйки квартиры, в которой до поездки проживала Шикоро.
— Что вы все-таки от меня хотите? — с ненавистью спросил Грязнов, разглядывая самодовольно улыбающегося ротмистра. «Цветочница из магазина… Берлин… Рядовой Венский… С ума сойти можно. Неужели так искусно лгала? Не может быть, ничего такого нет, придумывает ротмистр. И как нагло ведет себя со мной! Что это? А будь на моем месте другой, не имеющий такого положения в обществе?.. Что тогда? Заниматься дурацким розыском, будто нет других, более важных дел? Непостижимо! Бездарный чиновничий аппарат…» И опять, как и до этого, закралась мысль о японской войне и ее последствиях: «Революция… Все будет зависеть от действий правительства… А какие действия?»
— Прежде чем я буду считать себя свободным, — жестко сказал Грязнов, — потрудитесь, Сергей Никанорович, объяснить, что значат слова: «Пришлите мне Фриде», которыми вы старались меня огорошить в самом начале? Видите ли, из всей нашей беседы я понял, что вызов мой к вам чистейшее недоразумение. Я вынужден буду обратиться к его сиятельству графу Татищеву. Он найдет возможность оградить меня от нелепых подозрений.
— Вот вы и рассердились, Алексей Флегонтович. — То ли неприкрытая злость Грязнова, то ли упоминание о губернаторе заставили ротмистра стать учтивее. — Никаких подозрений, уверяю вас, но дело… Вот, изволите ли, объяснение чиновника, которое вы читали. Чиновнику этому помогал в сборе пожертвований, сопровождал его в поездках костромской полицмейстер. И он не обиделся, посчитал за долг тоже дать свое объяснение. Интересы государства, Алексей Флегонтович. А как же!