Потоп (Книга II, Трилогия - 2)

– Ты, я вижу, вельможный пан, – заметил Кмициц, – не больше добра желаешь шведам, чем я.

Незнакомец с опаской оглянулся по сторонам, но тотчас успокоился и продолжал:

– Чтоб их чума передушила, вот чего я им желаю и не скрываю этого, потому вижу, ты человек порядочный, а коль нет, так все едино меня не свяжешь и к шведам не отвезешь, потому не дамся я, у меня челядь с оружием, да и сабля на боку.

– Можешь быть уверен, вельможный пан, что я этого не сделаю, напротив, мне по душе твоя смелость. Да и то мне понравилось, что не задумался ты оставить свое имение, – ведь враг в отместку не замедлит разорить его. Весьма похвальна такая любовь к отчизне.

– Да что я, дурак, что ли? У меня первое правило, чтоб мое не пропало, небось то, что Бог дал, надо беречь. Я сидел тихо до жатвы и обмолота. А вот когда весь урожай, скот, орудия, все добро продал в Пруссии, тогда и подумал себе: пора в путь! Пусть теперь мстят, пусть забирают, что им понравится.

– Но землю-то и строения ты им, пан, оставил?

Кмициц невольно перешел на покровительственный тон и заговорил как начальник с подчиненным, не подумав о том, что такие речи могут показаться странными в устах худородного шляхтича-барышника; но незнакомец, видно, не обратил на это внимания, он только хитро подмигнул ему и ответил:

– Э, да я ведь у мазовецкого воеводы арендовал Вонсошское староство, и у меня как раз кончился контракт. Я и денег последних не уплатил за аренду и не уплачу, потому мазовецкий воевода держит, как я слышал, сторону шведов. Пусть же у него за это аренда пропадет, а мне денежки пригодятся.

Кмициц засмеялся.

– А чтоб тебя, милостивый пан! Вижу, ты не только храбёр, но и ловок!

– Ну а как же! Ловкость всему голова! – ответил незнакомец. – Однако мы не о ловкости с тобой толковали… Почему ты, видя обиды, которые чинят враги отчизне и королю, не пойдешь в Подлясье к этим честным солдатам и не вступишь в хоругвь? И Богу послужишь, да и самому может привалить счастье, – ведь сколько раз случалось, что худородный шляхтич кончал войну паном. Ты, я вижу, человек смелый и решительный, и коль род тебе не помеха, можешь за короткое время нажить какое ни на есть богатство, только бы Бог добычу послал. Не трать только попусту, что в руки плывет, так и мошна у тебя будет полна. Не знаю, есть ли у тебя усадебка, а коль нет, так с мошной и имение арендовать нетрудно, а там с Божьей помощью и свое завести. Начавши так вот со стремянного, можешь кончить свои дни хорунжим, или при какой-нибудь должности в повете, только бы от работы не отлынивал, ибо кто рано встает, тому Бог дает.

Такой смех разбирал Кмицица, что он только трясся да ус кусал, кривясь от боли в засохшей ране.

– Принять они тебя примут, – продолжал незнакомец, – люди им нужны. А впрочем, ты и мне пришелся по сердцу, беру тебя под свое покровительство, и теперь ты можешь быть уверен, что по службе пойдешь вперед.

Тут молодой незнакомец спесиво поднял пухлое лицо и стал горстью поглаживать ус.

– Хочешь быть моим оруженосцем? – спросил он наконец. – Будешь саблю за мной носить да за челядью смотреть.

Кмициц не выдержал и расхохотался с непритворным весельем, показав в смехе все зубы.

– Что это ты смеешься? – насупился незнакомец.

– Да очень рвусь к тебе на службу.

Но незнакомец оскорбился не на шутку.

– Дурак тот, кто научил тебя такому обхождению, – сказал он. – Ты смотри, с кем говоришь, да знай свое место.

– Ты уж прости, вельможный пан, – весело промолвил Кмициц, – я ведь не знаю, с кем имею честь говорить.

Незнакомец подбоченился.

– Я – пан Редзян из Вонсоши, – сказал он надменно.

Кмициц раскрыл было рот, чтобы назвать свое вымышленное имя, но тут в корчму торопливо вошел Белоус.

– Пан нач… – И оборвал речь под грозным взглядом Кмицица, смешался, запнулся и наконец с усилием выдавил из себя: – Пан Бабинич, какие-то люди едут.

– Откуда?

– Из Щучина.

Кмициц смутился, однако тотчас овладел собой.

– Будьте начеку, – приказал он. – Много ли их?

– С десяток сабель.

– Мушкетоны держать наготове. Ступай!

После того как солдат вышел, Кмициц обратился к Редзяну из Вонсоши:

– Уж не шведы ли?

– Да ведь ты к ним идешь, – ответил Редзян, с удивлением глядя на молодого шляхтича. – Стало быть, рано или поздно должен с ними встретиться.

– Уж лучше со шведами, нежели с разбойниками, которых везде полно. Барышник должен быть при оружии и всегда начеку, потому лошади – это очень лакомый кус.

– Коли правда, что в Щучине стоит Володыёвский, – заметил Редзян, – так это, наверно, его разъезд. Прежде чем стать на постой, полковник хочет разведать, безопасно ли тут, ведь бок о бок со шведами спокойно не усидишь.

Услышав такие речи, пан Анджей метнулся туда-сюда и забился в самый темный угол корчмы, где на конец стола падала густая тень от шатра печи. Тем временем со двора долетел топот, зафыркали кони, и через минуту в корчму вошло со двора несколько человек солдат.

Впереди выступал огромный мужичище, стуча деревянной ногой по половицам, которые ходенем ходили под ним. Кмициц бросил на вошедшего взгляд, и сердце заколотилось у него в груди.

Это был Юзва Бутрым, по прозвищу Безногий.

– А где хозяин? – спросил Юзва, остановившись посреди хаты.

– Здесь я! – ответил корчмарь. – К твоим услугам, милостивый пан.

– Корму лошадям!

– Нет у меня корму, разве вот паны дадут.

С этими словами корчмарь показал на Редзяна и барышников.

– Что за люди? – спросил Редзян.

– А сам ты кто?

– Староста из Вонсоши.

Собственные люди Редзяна обычно величали его так, как арендатора староства; в особо важных случаях он и сам называл себе старостой.

Видя, с какой высокой особой он имеет дело, Юзва Бутрым смешался, снял шапку и сказал примирительно:

– Здорово, вельможный пан! В потемках и не узнаешь, с кем говоришь.

– Что за люди? – подбоченясь, повторил Редзян.

– Лауданцы мы, наша хоругвь была прежде пана Биллевича, а нынче пана Володыёвского.

– Боже мой! Так пан Володыёвский в Щучине?

– Собственной персоной и с прочими полковниками, которые пришли из Жмуди.

– Слава Богу! Слава Богу! – обрадовался староста. – А какие же полковники с паном Володыёвским?

– Был пан Мирский, – ответил Бутрым, – да его по дороге удар хватил, остались пан Оскерко, пан Ковальский, два пана Скшетуских…

– Скшетуских? – воскликнул Редзян. – Не из Бурца ли один из них?

– Откуда он, я про то не знаю, – ответил Бутрым, – знаю только, что герой Збаража.

– Боже! Да это мой пан!

Тут Редзян спохватился, что такой возглас странно звучит в устах старосты, и прибавил:

– Я хотел сказать, мой пан кум.

Староста не солгал, он и в самом деле был вторым восприемником при крещении старшего сына Скшетуского, Яремки.