Потоп (Книга II, Трилогия - 2)
Шрифт:
– Есть. Дайте ему!
– Смирно! – скомандовал Гловбич.
Но человек в безрукавке все-таки прижал флягу к губам Сороки, и тот снова пил, а выпив, глубоко вздохнул.
– Вот она, солдатская доля! – сказал он. – Вот награда за тридцать лет службы! Ну, пора так пора!
К нему подошел второй палач, и его стали раздевать.
Наступила минута молчания.
Факелы дрожали в руках у людей. Всем стало страшно.
Но вот ропот пробежал по рядам солдат, окружавших площадку; он становился все громче. Солдат не палач. Он сам убивает, но не любит смотреть на страданья.
– Молчать! –
Ропот перешел в общий крик, в котором слышались отдельные возгласы: «Дьяволы! Черти! Собачья служба!»
Вдруг Кмициц крикнул так, точно его самого посадили на кол:
– Стой!!!
Палачи невольно остановились. Все глаза обратились на Кмицица.
– Солдаты! – крикнул пан Анджей. – Князь Богуслав предал короля и Речь Посполитую! Вы окружены, и завтра вас истребят всех до единого! Вы служите изменнику! Но кто бросит службу, бросит изменника, того ждет прощение короля, прощение гетмана! Выбирайте! Смерть и позор или завтра награда! Я жалованье вам заплачу и каждому дам по дукату, по два дуката! Выбирайте! Не вам, честным солдатам, служить изменнику! Да здравствует великий гетман литовский!
Крик перешел в гул. Ряды расстроились.
Десятка два голосов крикнули:
– Да здравствует король!
– Довольно с нас этой службы!
– Смерть изменнику!
– Стой! Стой! – кричали другие голоса.
– Завтра ждет вас позорный конец! – ревел Кмициц.
– Татары в Суховоле!
– Князь изменник!
– Против короля воюем!
– Бей его!
– К князю!
– Стой!
Во всеобщем смятении чья-то сабля перерезала веревки, связывавшие руки Кмицица. Тот тут же вскочил на одного из коней, которые должны были поднять Сороку на кол, и крикнул, уже сидя верхом:
– За мной к гетману!
– Иду! – крикнул Гловбич. – Да здравствует король!
– Да здравствует король! – ответило полсотни голосов и мгновенно сверкнуло полсотни сабель.
– Сороку на коня! – снова скомандовал Кмициц.
Солдаты, которые хотели оказать сопротивление, увидев обнаженные сабли, смолкли. Один все-таки повернул коня и исчез через минуту из глаз. Факелы погасли. Темнота окутала всех.
– За мной! – раздался голос Кмицица.
И люди беспорядочной толпой рванулись с места, затем вытянулись длинной вереницей.
Отъехав с полверсты, в березовой роще, лежавшей по левую сторону стана, наткнулись на сильное пешее охранение.
– Кто идет? – раздались голоса.
– Гловбич с разъездом!
– Что пропуск?
– Трубы!
– Проходи!
Они проехали не спеша, затем пустились рысью.
– Сорока! – сказал Кмициц.
– Слушаюсь! – раздался рядом голос вахмистра.
Кмициц больше ничего не сказал, он только протянул руку и положил ее на голову вахмистра, словно желая удостовериться, едет ли тот рядом.
Солдат в молчании прижал его руку к губам.
Тут рядом же, но с другой стороны, раздался голос Гловбича:
– Пан Кмициц, я давно хотел сделать то, что делаю теперь!
– Ты об этом не пожалеешь!
– Век буду тебя благодарить!
– Послушай, Гловбич, почему князь не иноземный полк, а вас послал на казнь?
– Он хотел тебя опозорить при поляках. Чужие солдаты
тебя не знают.– А со мной ничего не должно было статься?
– Мне дан был приказ разрезать тебе веревки. А если бы ты кинулся спасать Сороку, мы должны были доставить тебя к князю для наказания.
– Стало быть, он хотел пожертвовать и Саковичем, – пробормотал Кмициц.
Между тем в Янове князь Богуслав, изнуренный лихорадкой и дневными трудами, лег уже спать. Он пробудился от глубокого сна, услышав шум перед домом и стук в дверь.
– Вельможный князь! Вельможный князь! – кричало несколько голосов.
– Князь спит! Не будить! – отвечали пажи.
Но князь сел на постели и крикнул:
– Огня!
Принесли огонь, одновременно вошел дежурный офицер.
– Вельможный князь! – сказал он. – Посол Сапеги взбунтовал хоругвь Гловбича и увел ее к гетману.
Наступило молчание.
– Бить в литавры и барабаны! – приказал наконец Богуслав. – Войско в строй.
Офицер вышел, князь остался один.
– Это страшный человек! – сказал он про себя.
И почувствовал, что у него начинается новый приступ лихорадки.
Глава XL
Можно себе представить, как удивлен был Сапега, когда Кмициц не только сам вернулся цел и невредим, но и привел с собой отряд в несколько десятков сабель и старого слугу. Дважды пришлось Кмицицу рассказывать, как было дело, во все уши слушали гетман и Оскерко, только нет-нет да руками который всплеснет или за голову схватится.
– Знай же, – сказал пану Анджею гетман, – кто в своей мести переходит всякие границы, у того она часто, как птица, ускользает из рук. Князь Богуслав хотел, чтобы поляки были свидетелями твоего бесчестья и позора, хотел этим еще больше унизить тебя, вот и перешел всякие границы. Но ты не хвались, ибо победу ты одержал по Божьему соизволению. А все-таки должен я сказать тебе: он дьявол, но и ты дьявол! Нехорошо князь поступил, что надругался над тобой.
– Я над ним ругаться не стану и в мести, даст Бог, не перейду границ!
– Ты совсем прости ему, как Христос прощал обидчикам, хоть, бывши Богом, словом одним мог покарать жидовинов.
Кмициц ничего не ответил, да и времени у него не было не то что для разговоров, но даже для отдыха. Он изнемогал от усталости, однако принял решение в ту же ночь выехать к своим татарам, которые стояли в лесах и на дорогах за Яновом, в тылу войск Богуслава. Люди тогда умели спать и в седле. Приказал только Кмициц оседлать свежего коня да пообещал себе сладко поспать в дороге.
Он уже садился в седло, когда к нему подошел Сорока и вытянулся в струнку.
– Пан полковник! – обратился к нему вахмистр.
– Что скажешь, старина?
– Я пришел спросить, когда мне ехать?
– Куда?
– В Тауроги.
Кмициц рассмеялся.
– В Тауроги ты не поедешь совсем, со мной поедешь.
– Слушаюсь! – ответил вахмистр, стараясь не показать, как он доволен.
Поехали вместе. Путь был не близкий, ехать пришлось через леса, окольными путями, чтобы не наткнуться на Богуслава; зато пан Анджей и Сорока отлично выспались и без всяких приключений прибыли к татарам.